Клим Первый, Драконоборец
Шрифт:
С него стащили сапоги, сняли колет, рубаху и лосины.
– У нашего государя такие могучие руки, – сказала самая шустрая служаночка.
– Должно быть, не только руки, – игриво добавила вторая.
– А станом он тонок, как эльфийский принц, – поддержала третья.
– Но прошлой ночью никого не удостоил, – отозвалась четвертая, поглядывая на кровать.
– То прошлой ночью, Ивна. А нынче…
– Цыц, бесстыдницы! – рявкнул шут. – Не до вас его величеству. У него державные заботы!
Клим уже сидел в чане, на него лилась теплая вода, и нежные ручки разминали плечи.
– Главная забота государя – наделать побольше младенчиков, – молвила первая служанка.
– А с кем, если королевы нет? – спросила вторая,
Третья хихикнула:
– Известно с кем! Пока мы здесь, не нужна королева. Опять же все королевы стервы. Взять хотя бы нехайскую принцесску… Такое о ней говорят!
Клима закутали в простыню и стали вытирать. Вытирали так старательно, что он совсем приободрился – можно сказать, взыграл. Но, вспомнив про орков, решил, что нельзя тратить время на любовные утехи.
– Мы еще потолкуем о младенчиках, – пробурчал он. – А сейчас, красавицы, подайте мне исподнее и халат. И полегче, полегче! В этом месте тереть не надо. Не время, барышни!
Наконец ему набросили на плечи мантию и оставили в покое. Отдуваясь, Клим уселся в кресло.
– Ты смотри, государь, девки у нас лихие, враз оседлают, – пробасил Црым и стал жонглировать монетами. Очевидно, он уже считал их своей собственностью.
– Маг говорит, на золото гномов похоже, – молвил Клим, отдышавшись. – А ты что скажешь?
Монеты исчезли в рукаве шута. Почесав сломанный нос, он скорчил забавную рожу.
– Откуда мне знать, твоя милость? В золоте я не разбираюсь.
– Ты же гном!
– Гном. – Шут снял колпак и пошевелил огромными волосатыми ушами. – Как есть гном!
– В моей реальности считают, что всякий гном – прирожденный рудознатец и мастер по самоцветам и металлу.
– Бывают и на яблоне червивые плоды. Эх, государь! – Црым вздохнул и понурился. – Был бы я рудознатцем, не потешал бы народ в твоем дворце, а сидел в Северных горах, гранил рубины с изумрудами или ковырялся в жиле с золотом. Ты погляди, погляди на меня! Видишь мой нос? Это мне кайлом заехали, когда я тюкнул рубин посильнее, а он возьми и расколись. Ожог на щеке рассмотрел? А вот еще на руках и ребрах… Это я сам постарался – ковшик с серебром не удержал, брякнул оземь, да так, что брызги полетели. Еще на ноге у меня палец отдавлен. Глыба в штольне свалилась, все братаны врассыпную, а кто не успел?.. Я, вестимо. Ладно, на палец пришлось, не на башку.
– Выходит, гнома из тебя не вышло, – сказал Клим сочувственно. – Ну, как говаривали латиняне, каждому свое. Скоморохом быть тебе очень даже впору. Ценю! Это, считай, мнение специалиста.
– Неужели? – удивился шут. – Ты и в этом соображаешь, сир?
– Еще как! Был я знатоком лицедейства и всяких представлений, был, да весь вышел, – со вздохом признался Клим, вспомнив студенческие годы. Потом добавил: – А шут ты отменный, вон как ловко монеты зажилил!
Хмыкнув, Црым пошевелил ушами и слегка покраснел.
Появился Омриваль, за ним Бака и Дога внесли ужин. От цыплят и бараньего бока шел восхитительный парок, позванивали серебряные чаши, яблоки в корзинке пахли свежестью летнего сада. Клим принюхался и враз ощутил себя королем.
– Садись, оруженосец. Тебе цыплята, нам с Црымом баранинка. Но до этого… – Он выудил из миски соленый огурец и с хрустом раскусил. – Хорош! Как у моей бабки Пелагеи!
– Кстати, о бабках и дедах, – произнес шут, отхватив ножом кусок мяса. – Видел я нынче, как святого Гервасия расколотили по мелким камушкам. Это я понимаю – ты, государь, другого рода-племени, тебе Гервасий что рыбке зонтик. Но почему бы предков твоих не изваять в граните или мраморе? Достойного отца или почтенного основателя семейства? Вдруг среди них драконоборец сыщется! Пусть стоит в твоей опочивальне ради славы короля.
– А вот этого не надо, – проворчал Клим. – Я хоть король, но человек скромный. Опять же драконы у нас не водятся, только волки
С предками у него полной ясности не было. Родился Клим в деревушке Скуратовке, что в глухих лесах на полпути между Москвой и Тверью. Мать его, совсем девчонкой, ребеночка нагуляла, а кандидатами в папаши молва называла троих: приезжего студента из Москвы, бригадира с лесозаготовок и таинственного Виталия Петровича, о котором на селе говорили только шепотом. Ни одного из них Клим в глаза не видел и очень сомневался, что имеет к ним какое-либо отношение. Мать, девушка пригожая, счастье свое нашла и уехала с супругом в Сыктывкар, оставив трехлетнего Клима на попечение деда и бабки. Они его и вырастили, а дед Андрей отчество дал. Были они людьми непростыми, бабка Пелагея считалась травницей-знахаркой, а дед, кузнец, ветеран двух войн и редкостной силы мужик, пользовался репутацией колдуна. Правда ли это, Клим не знал, но деда Андрея на селе уважали и побаивались. Внук был ему вместо сына, и рассказывал он маленькому Климу всякие истории про их семейство, про царей московских и бояр и про сменивших их российских императоров. Истории поучительные и забавные, а порою страшные, и выходило из них, что скуратовский род старинный и знатный, что Скуратовка – прежняя их вотчина и что когда-то тут без скуратовского дозволения волки не выли и медведи в спячку не ложились. Но драконоборцев среди предков Клима точно не было. Зато, если верить деду, встречались такие душегубы, что лучше о них не вспоминать.
Предки, думал Клим, поглощая огурцы и мясо, сущность неизменная, имманентно присущая эпохе, и если были среди них герои и злодеи, так это уже навсегда. Куда бы они ни девались, в ад или в рай, рука их к живым не дотянется, голоса их не услышишь и в душу не влезешь. Поступки их выглядят странными, иногда жестокими, но нельзя ни славить их, ни судить; людские деяния определяют время, нравы и обстоятельства. И дай бог, чтобы его, майора Клима Скуратова, потомки тоже не славили и не судили.
Ужин закончился в молчании. Црым хотел было распотешить короля, сунул монету в левое ухо и вытащил из правого, но, сообразив, что государь размышляет, быстро увял. Они прикончили блины, выпили вина, закусили яблоками, а затем оруженосец и шут откланялись. Клим поднялся и, растворив окно, бросил взгляд на тихий темный город. Его столица дремала под звездным небом, на востоке сиял серебристый лунный диск, совсем такой же, как на Земле. Крылатая тень промелькнула в его бледных лучах, понеслась к замку, стала петлять среди стен и башен, потом зависла у самого окна. Огромный нетопырь с когтистыми лапами и мордой полузвериной, получеловеческой… Нет, здесь не Земля, подумал Клим.
Нетопырь раскрыл пасть с острыми, как шилья, зубами и нагло ухмыльнулся. Клим погрозил ему пальцем:
– Лети, паразит, лети! Скоро я до вас доберусь! Послужите, канальи, стране и государю!
Оборотня будто ветром сдуло – то ли испугался, то ли понял, что кровушкой тут не разжиться. Зевнув, Клим покосился на сундук. Там лежали его трофеи из секретной кладовой: флакон с непонятным зельем, серебряный кувшинчик и семимильные сапоги. Кувшинчик был запечатан наглухо, и от него ничем не пахло, а от флакона тянуло резким сладковатым ароматом. Подняв его, Клим подбросил пузырек в ладони, пригляделся и увидел, что на нем какая-то наклейка с надписью. Буквы странные, незнакомые, не прочитать…
Он закрыл окно и направился к зеркалу.
– Эй, старче, вылезай! Поговорить хочу.
Никакого ответа.
Клим постучал флакончиком по стеклу:
– Что за капризы, старый пень! Сказано, вылезай! Король требует!
Тишина и темнота. Ни проблеска в черном овале рамы, ни искры в бездонной глубине. Уснул? Или, стервец, цену себе набивает, хочет, чтоб уговаривали?
Ну, попробуем лаской решил Клим.
– Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи, кто на свете всех милее, всех румяней и бе…