Клинки кардинала

Клемешье Алекс де

Через несколько мгновений положение еще более осложнилось – камердинер маркизы объявил о прибытии еще одного гостя:

– Месье Этьен дю Плесси, барон де Бреку!

«Очаровательно! – невесело усмехнувшись, подумал Николя. – Общество поэтов и трепетных девиц – самое место для кровососа, не так ли?»

Если до сего момента Бриссар сомневался в причинах присутствия в салоне Светлого дозорного, то теперь окончательно уверился в том, что письмо является предметом интереса как минимум трех сторон. Не только Рауль д’Амбуаз, Пресветлый коннетабль Парижа, возглавляющий Ночной Дозор, охотится за посланием, но и его высокопреосвященство, видимо, ведет свою игру на этом поле. Любопытно, чью сторону примет де Бреку в случае открытого столкновения? Он, конечно, Темный, но в обществе, к которому причислял себя Николя Бриссар, давно уже ходили разговоры, что первый министр короля Людовика проводит в стране реформы, выгодные в первую очередь Светлым.

Низший Темный на службе у обычного человека, который, пусть даже невольно, претворяет в жизнь идеи Светлых, – экий нонсенс!

Николя снова усмехнулся: как же везет некоторым! Если он верно помнил, еще отец Светлого дозорного Фюмэ, адвокат, пытался приобрести дворянский титул на гражданской службе, а сам Николя Бриссар пошел по пути la noblesse d’'ep'ee – дворянства шпаги, приобретаемого службой военной. Но оба они не преуспели в этом. Де Бреку же был дворянином потомственным, да еще и из рода дю Плесси! Низший Темный, который выше тебя по рождению и статусу, – это печально и унизительно, пусть и не играет решающей роли в мире Теней.

Барон, скованно раскланивающийся с дамами и кавалерами, постепенно добрался до гостиной, в которой уже находились Фюмэ и Бриссар. Всего лишь один взгляд на собравшихся здесь определил его решение: какой смысл двигаться дальше, если все интересное, похоже, произойдет в этой комнате? Оглядевшись, де Бреку нашел себе местечко в углу – там он оставался в тени, а обзор ему открывался приличный.

В этой гостиной собралась совершенно неоднородная публика – тут были и представители знати среднего уровня, и великовозрастная дочь герцога Бельгарда, чье легкомыслие вызывало толки, и некий юноша, прибывший из провинции и впервые приведенный на светский прием своей тетушкой, престарелой графиней де Лож, покровительствующей рифмоплетам. Юноша, смущенный и взбудораженный своим присутствием в знаменитом салоне, буквально пугал ярким румянцем щек, однако вместо того, чтобы молча оглядеться и пообвыкнуться в обществе, изо всех сил старался, чтобы его заметили: вставлял реплику в каждый диалог и в связи с этим краснел еще больше.

– Правда ли, что кардинал намеревается построить в Анжене дворец и перебраться туда из Лувра? – спрашивала великовозрастная дочь герцога Бельгарда у всех сразу, предлагая очередную тему для беседы.

Взоры многих присутствующих сразу же обратились к де Бреку, поскольку в Париже было известно, кому служит барон. Однако провинциальный юноша, подскочив от нетерпения, тут же выпалил:

– Не далее как сегодня я имел честь видеться с господином Лемерсье, архитектором. Он был столь любезен, что показал мне один чертеж… О, господа, это будет нечто величественное и прекрасное! Пале-Кардиналь – вот как будет называться дворец!

– Не взревнует ли король? – подал голос кто-то из гостей.

Вопрос был задан не просто так. Некоторое время назад, когда кардинал Ришелье приобрел поместье Анжен с целью реконструкции, по всему Парижу пошли гулять слухи, что сей факт несколько ослабил отношения между монархом и его первым министром. Однако Ришелье в этом вопросе, как и во многих других, оставался непреклонен – по его словам, блеск и роскошь двора мешали ему сосредоточиться на своих обязанностях, а постоянные интриги омрачали его дух. Работать так, чтобы не находиться на виду, служить государю в покое и подобающей священнослужителю скромности – вот чего добивался кардинал, покупая поместье напротив королевского дворца. Теперь же выяснялось, что дворец Ришелье обещает быть величественным и прекрасным…

Развить тему, увы, не удалось: распорядитель салона Венсан Вуатюр, это связующее звено всех компаний, этот острослов и придумщик, привел в гостиную «штучную персону» – так у мадам Рамбуйе называли людей, приглашенных намеренно и зачастую всего единожды. Бродячие актеры и шуты, безвестные художники и очень даже известные колдуны-предсказатели из Сент-Антуанского предместья (липовые колдуны, разумеется, совсем не Иные), прославленные неотесанные рубаки и девицы с пикантным прошлым – здесь годилась любая экстравагантная личность, лишь бы ее появление доставило удовольствие посетителям, дало повод для разговоров и увеличило популярность особняка на Сен-Тома-дю-Лувр.

– Дамы и господа! – тоном заговорщика произнес Вуатюр, всем своим видом выражая загадочность. – Имею честь представить вам нашего почетного гостя! По некоторым причинам я не могу назвать вам его имя, поскольку, говорят, слух его величества соперничает с быстротой его шпаги и всепроникающим ароматом его душистой воды. Поэтому назову вам только прозвище нашего дорогого друга, талантливейшего и ироничнейшего уличного поэта. Встречайте, дамы и господа! Перед вами – месье Трувер!

При словах «почетный гость» и «дорогой друг» вошедший успел дважды приосаниться и дважды же вздернуть подбородок, что, должно быть, означало согласие с эпитетами, которыми его наградил Вуатюр, и намекало на наличие самолюбия и гордости даже у уличных поэтов. (Фраза «талантливейший

и ироничнейший» вызвала на губах Трувера подобие снисходительной и даже грустной усмешки, но тут не было ничего удивительного, ибо каждый поэт рано или поздно преодолевает осознание данного факта о себе самом). Шутка ли – изображать в своих песенках чванливых и глупых господ, а теперь попасть в центр набитой ими гостиной! Тут нужно было обладать либо отчаянной смелостью, к коей расположены люди гордые, либо презрением ко всем и вся, что отличает людей недалеких, но весьма самолюбивых. Осталось разобраться, к какому типу относился гость. Впрочем, судя по аплодисментам, улыбкам и вспыхнувшим глазам, кое-кто из присутствующих не только слышал о Трувере, но и был знаком с его творениями.

Бриссар относился к тем, кто знал парочку недурных его стишков, очень точно и смешно описывающих его высокопреосвященство. Интересно, заметил ли Трувер сидящего в уголке де Бреку, распознал ли в нем дворянина, находящегося на службе у кардинала? Если так – представление обещало быть забавным.

Тут случился казус, который очень кстати заставил присутствующих обернуться в сторону барона. Дело в том, что меж посетителей постоянно сновали виночерпии, наполняющие опустевшие бокалы гостей, и слуги, предлагающие всевозможные угощения. В очередной их заход появились подносы с миниатюрными пирожными. Если от вина де Бреку категорически отказывался, то проявить неуважение к хозяйке дома, отказавшись и от десерта, он не мог себе позволить. С некоторой растерянностью разглядывая разноцветные сладости, барон наконец выбрал два пирожных: одно – с золотистой корочкой, другое – мягкое, цвета спелой вишни. Искоса взглянув на тех, кто уже вовсю пробовал и нахваливал творение личного повара мадам Рамбуйе, де Бреку и сам откусил от того, которое с корочкой. Мгновенье – и барон, согнувшись пополам, выплюнул кусочек в носовой платок и закашлялся так сильно, что из соседней гостиной заглянули несколько любопытных. Капельки слюны и крошки брызнули из-под ладони де Бреку, и после ему пришлось долго извиняться перед присутствующими за этакую неприятность. Слуги моментально протерли испачканный пол, самые вежливые из гостей сделали вид, будто ничего не произошло, и только Фюмэ злорадно улыбался, понимая, в чем дело. Да и Бриссар прекрасно это понял. Барон, как и любой кровосос, не переносил вина. Дабы избавиться от вопросов, де Бреку сам запустил легенду о том, что содержит какую-то невероятную по размерам псарню, где собраны представители всех известных пород. Собакам, как известно, не нравится запах, исходящий от хозяина, перебравшего с друзьями бургундского или даже хереса. А барон, по собственному признанию, якобы очень любил собак. Не больше людей, но куда больше вина. Поначалу такая причуда вызывала множество насмешек – лишить себя одного из сильнейших удовольствий в угоду псам! Однако постепенно парижане привыкли и смирились. Сейчас же де Бреку не учел того нюанса, что повар мадам Рамбуйе пропитывал свои десерты, а пирожное с золотистой корочкой, выбранное бароном, было и вовсе пропитано не чем-нибудь, а «жженым вином» из Шаранта. Трудно было даже представить, что сейчас творилось со ртом и пищеводом кровососа! Однако он был вынужден терпеть, поскольку, по всей видимости, никак не мог покинуть свой пост. Жаль. Николя предпочел бы, чтобы помеха в лице барона ретировалась.

– Ах, какой необыкновенный вкус у этого пирожного! – воскликнул розовощекий юноша, которому на вид было всего-то лет шестнадцать. – Мне кажется, я угадал его! Это вкус brandewijn! Я пробовал его во время путешествия, по пути из Ганновера! Фламандцы на севере называют его просто brandy, а в Париже он почему-то еще не пришелся по вкусу. Уверяю вас, господа, за этим напитком будущее!

Казалось, про барона все окончательно забыли: мужчины и женщины с легкой иронией переглядывались – этот забавный мальчик, племянник престарелой графини де Лож, пытался произвести впечатление.

Поэта Трувера уговорили прочесть какое-нибудь сатирическое произведение. Надувая щеки от осознания себя настоящей жемчужиной если и не всего салона, то как минимум данной гостиной, Трувер прошел в центр и, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, громогласно объявил, что прочтет экспромты, пришедшие ему на ум при знакомстве с некоторыми присутствующими. Утвердившись в середине комнаты в нарочито небрежной позе, он, глядя в потолок, начал:

В своей тарелке без сомненьяСмешавши золото и медь,Он все бледнел от несваренья,Когда уж некуда бледнеть.Так и в других делах негожеМешать в одно и Дух, и Грех:Ты иль сиятельный вельможа —Иль тень в чужой большой игре.С таким-то несвареньем – в Рай?!А нам за вами подтирай…