Клинки максаров (Сборник)
Шрифт:
Через головы сражающихся, в мельтешении мечей, топоров, боевых молотов и копий я уже видел Замухрышку, юлой крутившегося возле своих носилок. И куда только девались его немощь и хвори! Стоило любому дитсу (да и не только дитсу) лишь переступить границу окружавшего его пустого пространства, как смертоносный взгляд отбрасывал назад уже бездыханное тело. С необыкновенной ловкостью он уворачивался от копий и дротиков, а шарики травила отражал щитом, похожим на копну нежнейшего пуха. Невдалеке от владыки Приокоемья, но не рядом, сражались его ближайшие соратники, в том числе и Хавр, которого я видел со спины. На моих глазах было растерзано несколько евнухов и
И тут на меня вдруг навалилось предчувствие близкого конца — структура мира стремительно истончалась, давала прорехи, таяла, и не было уже силы, которая могла бы сомкнуть края разверзающейся бездны. Свет, казалось, начал меркнуть, и я затравленно оглянулся по сторонам. Отряд наш был окружен со всех сторон, а в город через оставленную без защиты насыпь устремились враги — черные копейщики, разрисованные с головы до ног голые дикари, урвакши с двусторонними секирами, уцелевший сброд из Окаянного Края. Небо, особенно на горизонте, потемнело и словно подернулось сизой пеленой, как это бывает в открытом море перед наступлением бури. И в самом зените, среди свинцовых синих туч, словно страшное солнце этого гибнущего мира, парила огромная багровоперая птица, по контуру отсвечивающая золотом.
Это был первый Феникс, которого я вживую увидел здесь!
— Предвечный! Предвечный! — раздалось отовсюду. — Беда! Спасайтесь! А-а-а…
Обрушившийся из поднебесья Звук разом заглушил эту разноголосицу, как гром заглушает гомон перепуганных птичьих стай, и на месте крайнего бастиона (того самого, что я уже спас однажды) возник столб не слишком плотного светлого пламени, почти сразу опавшего до земли, которая, впрочем, уже была не землей, а озером медленно кипящей магматической каши.
Почти все вокруг или упали, или присели, в разной степени ошпаренные облаком раскаленного пара, накатившего от места Сокрушения, и я, воспользовавшись общим замешательством, швырнул в Замухрышку свое тяжелое копье. Вряд ли еще кто-нибудь здесь мог бы сделать это с такой силой, но самозваный Отче все же подставил свой щит-перину. Лишившись ее вместе с кистью руки, он на какое-то время утратил осторожность и, убивая направо и налево, кинулся на поиски обидчика. Встретиться лицом к лицу с Замухрышкой не входило в мои планы, но и укрыться в толпе я уже не успел — легче было бы пробиться сквозь камень, чем через эту спрессованную страхом смерти человеческую массу.
— Вот где мы наконец встретились! — взвизгнул Замухрышка, вцепившись в меня здоровой рукой. — Ну уж теперь-то ты от меня никуда не уйдешь! Ни в прошлое, ни в будущее, ни в другой мир! Я убью тебя, пусть даже это будет стоить мне благосклонности Предвечных! И убью тебя не так, как всех других, а медленно! Ты будешь умирать по кусочкам, день за днем, год за годом! Или нет! Лучше я отдам тебя своей сестре! Она мечтает свидеться с тобой. Вы будете, жить с ней как муж и жена, вот только завтракать она намерена твоей кровью!
В других обстоятельствах я бы перешиб его соплей, но сейчас ни руки, ни ноги, ни даже язык не слушались меня. Стоило Замухрышке выпустить мое тело, и оно бы рухнуло, как подрубленное дерево.
Такие глаза не имеют права глядеть на людей, подумал я, ощущая свою полную обреченность. Такие глаза надо вырывать еще в детстве, как клыки у ядовитых змей…
И, как бы вняв моей немой мольбе, правый глаз Замухрышки выплеснулся прямо мне на грудь, а на его месте вылез затупившийся от многих ударов железный
Я сразу стал не нужен, тем более что где-то совсем рядом ударило новое Сокрушение. Все заволокло пылью, люди метались, натыкаясь друг на друга, и в этой сумятице только двое братьев были заняты делом — один, приплясывая на месте, пытался сорваться с зазубренного, как острога, наконечника копья, второй, не выпуская древко из рук, всячески препятствовал этому. Со стороны их движения напоминали какой-то экзотический парный танец.
В небе тем временем парило уже несколько Фениксов, и появление каждого из них сопровождалось новым Сокрушением. От Дита почти ничего не осталось — среди облаков пара, пыли и дыма торчала какая-то гора с расщепленной вершиной, а последний из уцелевших бастионов, кренясь набок, тонул в только что возникшем озере. Поле, отделяющее нас от несуществующего больше рва и еще недавно сплошь загроможденное печальными плодами многих атак и контратак, теперь представляло собой девственно-чистый луг, на который хоть сейчас можно было выпускать овечек.
Среди уже совершенно черных туч возникло еще одно золотисто-багровое пятно (казалось, это поверженное знамя Предвечных, взвившись в небеса, покрыло их от горизонта до горизонта), и я невольно сжался в предчувствии очередного удара.
И он последовал без малейшего промедления — хозяева этого мира, утратившие наконец олимпийское спокойствие, беспощадно изгоняли прочь свои не в меру распоясавшиеся создания…
Нас, как говорится, накрыло!
Это можно было определить и по силе Звука, едва не вывернувшего меня наизнанку, и по тому, как мгновенно посветлело вокруг. Черное небо сменилось жиденькой, почти бесцветной дымкой, а Фениксы-Предвечные исчезли все до одного. Дохнуло стужей, и пот на моем разгоряченном лице стал быстро высыхать. На память об извергнувшем нас мире осталась половина холма, рухнувший шатер на его вершине, несколько десятков мертвых и с дюжину живых людей да еще два неукротимых братца, все еще продолжавших выяснять свои отношения. Замухрышка теперь лежал лицом вниз, и его уцелевший глаз уже не мог никому навредить, а Хавр, взгромоздившись сверху, уговаривал старшего братца:
— Отдай мне все, что получил от отца! Позволь стать слугой Предвечных и спокойно умри! Иначе муки твои будут длиться бесконечно. Такие, как ты, не могут умереть, не оставив преемника, а никто, кроме меня, не отважится принять в себя твою греховную душу. Скоро ты сам станешь молить судьбу о смерти, но она не пошлет тебе даже мышь, даже ящерицу. Одумайся, пока не поздно.
Замухрышка что-то бормотал в ответ, но, видимо, совсем не то, чего от него добивались, и Хавр, проверив, прочно ли сидит копье в черепе брата, снова начинал тянуть свою волынку о Предвечных, духовном наследии отца и нескончаемых муках.
Блюстительницу Заветов я уже не чаял встретить живой, но она тоже оказалась здесь. Учитывая ситуацию, в которой мы очутились, Ирлеф вела себя вполне достойно.
— Может, это действительно Изнанка? — сказала она, разглядывая расстилавшееся вокруг пространство, почти такое же ровное и белое, как поверхность Соленого Озера.
— Нет. Больше всего это похоже на тот мир, из которого я попал к вам. На Леденец. Вспомни, я рассказывал о нем на Сходке.
— На Сходке? — Она наморщила лоб. — Ах да! Совсем забыла! Когда-то я ходила на Сходки и, как ученая ворона, твердила там: «Так сказано в Заветах! Так сказано в Заветах!..» Здесь всегда так холодно?