Клизмой по профессионализму (рассказы и повесть)
Шрифт:
Гонит картину, даже у Люси поджилочки екают. Достала из-за спины бутылку кроваво-красного "Кагора", в широкий бокал наливает. Да не пить. Снова магические штучки. Льет и через струю винную Катюху пристально разглядывает.
– И ребенка своего, крошечку нерожденную, извела!
Катюха бледнее снега деревенского стоит, губу зубами мочалит.
– Вика, - Полина безжалостно накаляет атмосферу, - ножницы подай!
– Вика пятое, Вика десятое, - помощница дождалась выхода на подмостки, давай изображать утомление от ведьмачества.
– Крыс ловить -
Лениво ножницы из кухни несет.
– Остриги ей ноготь с мизинца!
– приказывает колдунья.
Руки у Катюхи ходуном ходят. Вика без церемоний хвать за мизинец, отчекрыжила необходимую плоть. Полина капнула на нее из пузырька водой, щипцами за край подцепила, к свечке поднесла.
– Видишь, - комментирует, - не горит! Порча на тебе! Снимать буду.
А пациентка губу догрызает. Верхняя помадой пламенеет, нижняя как в уксусе побывала.
Вика незаметно ноготь в жидкость для снятия лака сунула. Полина поднесла к свече. С ацетоном веселее загорелся.
– Порчу сняла!
– говорит колдунья.
– Что еще хочешь? На замужество приворожить?
– Д-да!
– А дети как же? Мальчик и мальчик?
– Н-не знаю!
– Есть на тебе, девонька, еще один смертный грех, - подняла колдунья главную тему спектакля.
– Подругу кинула!
Все трое на Катюху воззрились. Та бровью не дрогнула.
– Дорогое у нее стащила!
– ясновидит Полина дальше.
Катюха губу есть прекратила. И будто понять не может, о чем речь колдовская.
"Не она!" - Люся в напряжении замерла.
– Драгоценность украла!
– режет правду-матку колдунья.
– Да?
Катюха плечами жмет, какие десять копеек?
"Пора кончать издевательство", - подумала Люся и шагнула к столу.
– Отдай кольцо!
– вдруг вскочила со стула Полина со щипцами в руках. Отдай! Не то загнется твой зек от рака простаты!
– Отдам!
– бросилась к двери Катюха.
– Отдам!
– затарахтела каблуками по ступенькам.
...Не носит Люся ни то кольцо, ни цепочку. Пылятся в шкатулке.
Восторженными пятиклассницами они с Катюхой поклялись, раскровенив иголкой левые указательные пальцы и соединив ранки, что будут свидетельницами на свадьбах друг у друга.
Когда наступил час Люсе заказывать фату, она отыскала телефон подруги и позвонила.
– Ага, разбежалась!
– нарушила кровавую клятву Катюха, и трубка однотонно заныла.
"Зря Полину с колдовством послушалась, - оторвала от уха тоскливые звуки Люся.
– Зря".
ЗАЛЁТНЫЙ СЕЛЕЗЕНЬ
Лежа без сна, Нина Искрова вспомнила, как над старшей сестрой Лидой подшутили с мамой. Сестра только замуж выскочила. Куда с добром гордая. В тот вечер со своим Шуриком засели на кухне чай пить. Дверь закрыли, час воркуют, второй... Будто одни на всем белом свете. Может, другие тоже хотят чайку пошвыркать! Нина несколько раз порывалась в кухню от такой наглости, мама тормозила: "Не вредничай!"
Потом сама не выдержала, подмигнула: "А давай пошкодим!"
Взяла швабру, с балкона до кухонного окна дотянулась и тук-тук. Да не птичкой-невеличкой, что клювиком зимой еле слышно тюкает в стеклышко: бросьте крошку хлебца. Как хорошим кулаком саданула. Дескать, открывай, не то раму вынесу к чертям собачьим.
Этаж даже не второй, четвертый. А за окном темень.
Лида резано как завопит:
– Ой, батюшки! Что это?
Шурик, защищая молодую жену, из-за холодильника топор выхватил, которым мясо рубят. На окно нацелился секир делать, если какой Змей Горыныч прилетел за молодой женой, все три пасти на свеженинку нацелил.
– Я кому-то постучу!
– воинственно кричит в стекло.
– Черепушку развалю для профилактики дурости!
– Форточку, форточку закрой!
– Лида перепугано верещит.
Мама рот ладошкой зажала, чтоб смех не вырвался раньше срока, швабру дочери сует: "Еще стукни!"
А когда Шурик выскочил с топором рубить ворогов, вообще сложилась вдвое от веселья.
Нина была родом из Братска. Лида с мамой по сей день жили в гидроэлектрических и алюминиевых краях. В средине ноября сестра вызвала на переговоры и обухом по голове: "Мама в больнице. Дела неважные. Врачи предлагают операцию. Гарантий нет".
– Я приеду!
– испуганно крикнула в трубку Нина и захлюпала носом.
– Пока не дергайся, не рви сердце, если что - сообщу.
Легко сказать "не рви". Днем в кутерьме дел еще туда-сюда. Как спать, впору стенки грызть. Было бы рядом, а тут две с гаком тысячи километров это не через огород в тапочках перебежать. Вот жизнь! Как мама не хотела отпускать после университета в Омск: "Где родился, доча, там и сгодился". Куда там послушаться! Сами с усами и ушами.
Нина придумала: если чаще быть мысленно с мамой, думать о ней, той станет легче. В постели подолгу лежала без сна, воскрешала в памяти картины детства.
Самое раннее, что помнила, вокзал харьковский, Нине тогда года четыре было, клоп клопом в белой заячьей шубке, а в руках связка бубликов. Вдруг мужчина присел рядом на корточки. Как сейчас видит его масленую улыбочку. Ухватился за бублики, потянул легонько к себе. Отдать объеденье, которого в Братске нет! Ни за что! Нина вцепилась обеими ручонками. А тот увлекает за собой. И вдруг грохот за спиной. Между вокзальными диванами с высокими спинками, распинывая узлы и чемоданы, летела мама. Она отошла к кассе. Через минуту глянула, дочери на месте нет, а сцена с бубликами уже развивается у выхода в город.
– Я пошутить хотел!
– поспешил оправдаться мужчина летящему в него снаряду.
И упал на задницу от удара в грудь. Нитка порвалась, бублики покатились по залу.
– Мужик, - хохотала потом мама, - на две головы выше, но полетел, как пушинка.
– Убить ведь могла!
– Запросто! В тот момент пятерых бы расшвыряла.
И это ее мама, которая всю жизнь за километр обходила конфликты. "Зачем, доча, трепать нервы, свои и чужие?" Но пошутить, разыграть всегда большая любительница.