Кловис Дардантор
Шрифт:
Сколько времени проспал наш мечтатель, неизвестно, но проснулся он оттого, что стал задыхаться. Едкий дым заполнял купе. Пол, занавески и постельное белье лизали язычки пламени, разгоравшегося все сильнее из-за быстрого движения поезда.
Марсель хотел встать и подойти к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха, но лишился сознания.
Час спустя, когда несчастный юноша, которому вовремя оказали помощь, пришел в себя на вокзале Сайды и открыл глаза, то увидел месье Дардантора, Жана… а также Луизу…
Оказывается, вагон, в котором ехал пострадавший, загорелся, но как только
— О, месье Дардантор! — прошептал Марсель с чувством глубокой признательности.
— Хорошо, хорошо! — отозвался перпиньянец. — Неужто вы полагаете, что я позволил бы вам зажариться, словно цыпленку?
Ведь ваш друг Жан и вы сами поступили бы точно так же, попади я в беду…
— Безусловно! — воскликнул Жан. — Но вот… на этот раз… Это именно вы… А это не одно и то же! — А на ухо кузену прошептал: — Ну никак не везет!
ГЛАВА XI,
не более чем подготовительная к следующей главе
Близился час, когда группа Дардантора должна была забыть про поезда. Для наших друзей не существовали больше ни железная дорога Сайда — Сиди-бель-Аббес, ни вагоны, влекомые локомотивом: вместо стальной колеи отважных путешественников поджидали почтовые тракты и узкие тропы. Героям предстояло преодолеть на лошадях, мулах, одногорбых и двугорбых верблюдах и в экипажах триста пятьдесят километров — «в самых благоприятных условиях», как неоднократно повторял месье Дардантор. Путь пролегал через равнинные земли, где собирали алжирский ковыль, и омывавшиеся многочисленными реками безбрежные леса Южного Орана, столь напоминающие на цветных картах корзины со свежей зеленью.
Ну а пока бесстрашные землепроходцы пребывали в гостинице.
После отъезда из Орана, в дороге протяженностью сто семьдесят шесть километров, выяснилось окончательно, что наследник Дезиранделей, закосневший в своем жалком ничтожестве, ничуть не приблизился к цели, поставленной перед ним родителями. Зато мадам Элиссан не могла не заметить, что Марсель пользуется любой возможностью, чтобы побывать рядом с ее дочерью и достичь того, на что имел право глупышка Агафокл! Да и сама Луиза не оставалась равнодушной к проявлениям внимания со стороны юного парижанина, но… не более того. Во всяком случае, мадам Элиссан ручалась за это, считая себя весьма проницательной в таких вопросах. Никогда, думала она, Луиза, если ей все объяснить, не посмеет отказаться от намеченного замужества.
А радовался ли жизни Жан?
— Конечно же нет! — воскликнул он в это утро.
Марсель между тем лежал в постели в гостиничном номере, дышал во всю мощь своих легких, словно и не было у него никаких потрясений.
— Нет! — повторил Жан. — Похоже, все неудачи мира преследуют меня…
— Но не меня, — заметил его кузен.
— Тебя тоже, Марсель!
— Никоим
— Черт возьми, да это же говорит влюбленный!
— При чем тут — влюбленный?
— Что ты скрытничаешь?! Ясно, как Божий день, что ты влюбился в мадемуазель Луизу!
— Тише, Жан! Тебя могут услышать…
— А если и услышат, то только то, что уже и так всем известно. Разве это не видно, как луну, что сияет ночью на небе? Неужто нужна подзорная труба месье Орьянталя, чтобы заметить твое состояние? Или ни с того ни с сего встревожилась так мадам Элиссан? И разве не хотелось бы всем Дезиранделям, чтобы ты оказался у черта на куличках — и поскорее?..
— Жан, ты преувеличиваешь!
— Отнюдь! Один только месье Дардантор этого не замечает, да еще, вероятно, мадемуазель Элиссан…
— Она?.. Ты думаешь? — встревожился Марсель.
— Ладно уж, успокойся, глотатель дыма! Я пошутил! Как может молодая девушка заблуждаться насчет участившегося биения ее сердечка?
— Жан!..
— А к лучшему творению Дезиранделей, именуемому Агафоклом, она ничего не испытывает, кроме презрения.
— Так знай же, друг мой, я без ума от мадемуазель Луизы!..
— Что ты без ума, согласен. Сам посуди, куда заведут тебя чувства! Бесспорно, мадемуазель Элиссан обворожительна, и я смог бы ее обожать точно так же, как ты! Но девушка обещана другому, и даже если она не полюбит этого недотепу, то все равно выйдет за него замуж: сыграют свою роль договоренности и желание родителей, богатство, холодный расчет. Перед нами здание, фундамент которого был заложен еще в детские годы жениха и невесты, а ты воображаешь, что сможешь развалить его, словно карточный домик!
— Я ничего не воображаю, и пусть все будет так, как будет…
— Знаешь, Марсель, ты не прав!
— В чем?
— В том, что отказываешься от наших первоначальных замыслов.
— Жан, но то были только твои замыслы, а вовсе не наши! Так что предоставляю тебе полную свободу действий!
— И все же подумай, Марсель! Если бы тебя усыновили…
— Меня?!
— Да, тебя! Представь, что ты ухаживаешь за мадемуазель Элиссан с туго набитым кошельком вместо кавалерийских галунов. Ты сразу подавишь Агафокла своим денежным превосходством… не говоря уже о том, что мог бы воспользоваться влиянием твоего нового отца, очарованного мадемуазель Луизой!.. Вот он-то не поколебался бы взять ее в приемные дочери, если бы по воле Провидения она спасла его от нападения, из волн или пламени!
— Жан, ты сошел с ума!
— И настолько серьезно, что осмелюсь дать тебе добрый совет.
— Ну что ж! Только ты же сам видишь, как плохо я начал: когда в поезде вспыхнул пожар, то не я спас месье Дардантора, а он меня…
— Да, Марсель, невезение… убийственное невезение! Но зато теперь у тебя появилась возможность усыновить перпиньянца. Это должно получиться само собой… Усынови его, и он раскошелится.
— Невозможно! — расхохотался Марсель.
— Почему?..
— Поскольку в любом случае требуется, чтобы усыновляющий был старше усыновляемого — хотя бы на несколько дней.