Клуб адского огня

Нокс Том

Де Савари был рад этому: теперь они с Кристиной могли разговаривать свободнее.

— Ну, Кристина, — сказал он, — расскажите о Гёбекли. Это, похоже, нечто невероятное.

И весь следующий час Кристина описывала недавние события. Когда закончила, солнце уже коснулось верхушек деревьев, окаймлявших заливные луга. Профессор покачал головой. Они обсудили странный факт погребения храма. Затем перешли к «Клубу адского огня» и Черной Книге. Как в старые добрые времена, у них получился разговор интеллектуалов, людей с развитым живым умом и схожими культурными интересами: литература, история, археология, живопись. Де Савари поистине наслаждался беседой. Кристина как бы между делом сказала о попытках внушить Робу,

какое удовольствие может доставить Джеймс Джойс, великий ирландский модернист, и глаза де Савари засверкали. Реплика напомнила ему об одной из его новейших теорий.

— Знаете, Кристина, я на днях в очередной раз листал Джеймса Джойса, и меня кое-что поразило…

— Что же?

— В «Портрете художника в юности» есть один эпизод. И я спросил себя, а что, если…

— Что?

— Простите?

— Что это было?!

Тут и он услышал. Грохот у них за спинами. Доносившийся из дома. Странный, зловещий грохот.

Де Савари сразу же подумал о Лиззи. Он поднялся, но не успел сделать ни шагу, как Кристина пронеслась мимо него. Ученый выронил стакан с недопитым лимонадом и кинулся следом. И услышал на бегу кое-что похуже: приглушенный вопль.

Вбежав в дом, он увидел, что Кристину крепко держат за руки несколько молодых мужчин в темных джинсовых костюмах и с лицами, закрытыми лыжными масками. Лишь у одного из них, черноволосого красавца, лицо было открыто. Де Савари сразу узнал его. Он видел изображение, полученное с телекамеры наружного наблюдения, которое Форрестер переслал по электронной почте.

Это был Джейми Клонкерри.

Ученому захотелось завыть от идиотизма происходящего. Бандиты были вооружены ножами и пистолетами.

Один из преступников нацелил пистолет на него. Это же просто-напросто нелепо. Это же Кембриджшир. Замечательный майский день. Он только что съездил в супермаркет и купил землянику. На обратном пути насвистывал Баха. А теперь в его доме вооруженные психопаты!

Кристина попыталась закричать, рванулась, один из мужчин сильно ударил ее кулаком в живот, и она перестала сопротивляться. Застонала. Ее глаза были широко раскрыты. Она смотрела на де Савари, и тот видел, что ею владеет непреодолимый ужас.

Самый рослый из налетчиков, Джейми Клонкерри, ткнул пистолетом в сторону де Савари.

— Привяжите его к стулу.

Произношение у него было на редкость правильное — устрашающе правильное. Де Савари услышал приглушенный плач в кухне. Лиззи. А потом детский плач стих.

Двое бандитов привязали профессора. В рот засунули тугой кляп и зафиксировали его полоской ткани — так туго, что из губ, прижатых к зубам, потекла кровь. Но не боль сильнее всего напугала де Савари, а то, каким образом его привязали к стулу. Заставили сесть задом наперед, так что грудь оказалась тесно прижата к спинке. Притянули крепкими ремнями. Лодыжки плотно привязали к ножкам. И запястья тоже очень крепко связали под сиденьем, отчего подбородок больно уперся в перекладину спинки. Все тело испытывало мучительную боль. Он не мог пошевелиться. Не видел ни Кристину, ни Лиззи, лишь уловил слабое хныканье, доносившееся из другой комнаты. Но потом все мысли отступили под натиском ужаса — как только он услышал слова, которые произнес стоявший у него за спиной Джейми Клонкерри.

— Профессор де Савари, вам доводилось слышать о такой процедуре, как выворачивание?

У него перехватило дух, а затем — он ничего не мог с этим поделать — хлынули слезы. Струйками побежали по щекам. Он предполагал, что его убьют. Но чтобы так? Таким немыслимо жестоким и мучительным способом?

Джейми Клонкерри обошел вокруг и наклонился к нему; на его красивом бледном лице появился легкий румянец.

— Конечно, вы знаете, что такое выворачивание, не правда ли? Как-никак вы сами написали эту книгу. Впечатляющий образчик популярной истории. «Жестокие

нравы северных народов», — глумливо говорил Клонкерри. — Все об обрядах и верованиях викингов. Довольно жутко, если позволите мне высказать свое мнение. Но, я полагаю, это способствует увеличению тиражей… — Молодой человек раскрыл книгу и не спеша прочитал вслух: — «Теперь же мы подходим к одной из наиболее отталкивающих концепций, выделяющихся даже в исполненной жестокости летописи общества викингов: так называемому выворачиванию. Некоторые ученые сомневаются в том, что ужасный обряд жертвоприношения вообще имел место когда-либо, но неоднократные упоминания в сагах и скальдической поэзии позволяют нам заявить с практически полной уверенностью: процедура выворачивания существовала. И на самом деле практиковалась у народов Севера как жертвенная церемония. — Клонкерри взглянул на де Савари, оскалил зубы в улыбке и продолжил: — Жертвами достойного всяческого порицания обряда выворачивания стали, согласно норвежским анналам, такие выдающиеся личности, как король Эллу Нортумбрийский, Халфдан, сын короля Норвегии Харфагри, и король Эдмунд Английский».

Де Савари почувствовал резь в кишечнике и испугался, что может обделаться.

Клонкерри перевернул страницу.

— «Описания различаются в деталях, но основные элементы всегда одни и те же. Сначала жертве разрезали мускулы на спине вдоль позвоночника. Иногда перед этим со спины сдирали кожу. Потом оголенные ребра отламывали от позвоночника молотком или обухом топорика, возможно также, их отрубали. Потом отделенные ребра выворачивали подобно тому, как распластывают цыпленка перед жарением, открывая легкие. Жертва при этом оставалась полностью в сознании, а продолжающие работать легкие раздувались за пределами грудной клетки и выступали над плечами, так что жертва походила на орла, разворачивающего крылья. Иногда огромные раны посыпали солью. Рано или поздно должна была наступить смерть: или от потери крови, или от удушья, или просто от разрыва сердца. Ирландский поэт Симас Хини упоминает выворачивание в своей поэме „Викинг Дублин“: „Умело, как мясники, они вывернули наружу твои легкие, и над твоими плечами выросли теплые крылья“».

Клонкерри захлопнул книгу и положил ее на обеденный стол. Де Савари дрожал от страха. Высокий молодой человек широко улыбнулся.

— «Рано или поздно должна наступить смерть». Мы наконец-то выясним, так ли это. Верно, профессор де Савари?

Профессор закрыл глаза. Он слышал бормотание мужчин у себя за спиной. И — да, он обделался от ужаса. Отвратительный запах ударил в ноздри. Потом его пронзила первая жуткая боль — когда нож вонзился в спину и двинулся вниз. От шока его чуть не вырвало. Он закачался в кресле туда и обратно, слыша как бы издали прилетающий смех.

Потом Джейми Клонкерри снова заговорил.

— Я собираюсь переломать вам ребра простыми плоскогубцами, киянки у нас нет…

Снова взрыв смеха. Де Савари услышал треск и ощутил боль от удара рядом с сердцем — как будто в него выстрелили. Он понял, что ему ломают ребра, одно за другим. Чувствовал, как они сгибаются, а потом ломаются.

Крак! Словно вдруг лопнуло что-то туго натянутое. И снова треск, и еще. Его вырвало, несмотря на кляп. Он надеялся, собственная рвота задушит его. Что смерть наступит быстро.

Однако пока он не умер и потому чувствовал, как руки Клонкерри роются в его грудине. Он испытал совершенно сюрреалистическое ощущение, когда легкие вытаскивали наружу, и потом почти экстатическую боль, когда они оказались на воздухе. Его собственные легкие бились на его собственных плечах, скользкие и горячие. Отчасти пахнущие рыбой, отчасти металлом: его легкие! Де Савари едва не лишился чувств.

И все же не лишился. Бандиты знали свое дело: он оставался живым и в сознании. Чтобы страдать.