Клуб разбитых сердец
Шрифт:
— Но… я…
— Давай спускайся! — наверное, он усмехнулся и тут же повесил трубку.
Варвара осталась в нерешительности посреди прихожей. Максим чинит Гошин фонтан, вернее, окончательно выводит его из строя. По-хорошему, для него и в ее квартире теперь работа найдется — вода же продолжает сочиться, и не как-нибудь, а по электрическим проводам люстры. Это означает только одно — близится замыкание.
Да и вообще, ситуация абсурдная: как посреди катастрофы, которую малознакомый, но добрый человек разгребает собственными руками, подойти к нему
«О господи!» — она схватилась за голову. А Иван-то ждет у подъезда! Что же делать?!
И тут на ее плечо легла рука Максима.
— Я в курсе, — сосредоточенно и слишком по-деловому проговорил он, — Маша рассказала.
— Маша?! — Варвара вздрогнула. — Что рассказала?!
— Понятно, что неожиданно, но ты не волнуйся.
— Я уже ничего не понимаю! — честно призналась она.
— Мам, — из-за его спины показалась хитренькая физиономия дочери, — я сказала, что тебя срочно вызывают в школу на общую беседу родителей с представителями следственного отдела. Ну, пришлось попутно изложить, из-за чего. Конечно, это семейное дело, но раз такая ситуация…
— Какое семейное дело? — свирепея, поинтересовалась мать.
— Ну… физика же убили в лицее твоей дочери, не так ли?
— Ой, Маняш! Я даже не буду ничего пояснять. — Она метнулась в ванную, чтобы хоть как-то привести в порядок растрепавшуюся прическу.
— Я тут постараюсь все уладить, — спокойно заверил ее Максим. — И посижу с детьми до вашего возвращения.
— Я вас умоляю! — «Какое счастье, что он настолько деликатен, что не потащился за мной в ванную. Иначе моя пунцовая от стыда рожа о многом бы ему рассказала!»
— Нет-нет. Оставлять детей в такой ситуации?! Я буду с ними, и мы тут все починим. Идите спокойно, не волнуйтесь.
«Я стерва! Я ужасная стерва! Лгунья! Змея подколодная! Я чертовски счастливая подколодная змея!» — Как раз на этой жизнеутверждающей фразе Варвара и вылетела из подъезда.
Дальше мир разорвался на полусмытые картинки. И странные фразы, не то произносимые губами, не то стучащие в висках бешеным ритмом.
«И глубина очей твоих…» Сквозь опущенные ресницы она видела его черные широко раскрытые глаза. Белые простыни порхали в воздухе, подобно крыльям гигантских бабочек.
«На озаренный потолок Ложились тени, Скрещенья рук, скрещенья ног, Судьбы скрещенья…»— Ты шепчешь? — Его ладони большие и горячие, слишком горячие, слишком…
— Я?
— Ты. Ты шепчешь.
— Это чушь.
— Это не чушь, это Пастернак. Пастернак — это не чушь.
— Глупости, я никогда не декламирую, занимаясь любовью. Это глупо.
— Это не глупо. Это Пастернак.
— Может, перейдем на Пушкина?
— Ха! Да ради бога… Гм… «Во глубине сибирских руд…»
—
— Зато в ритм, — с трудом проговорил он.
— Дурачок…
Иван откинулся на подушку и жадно затянулся сигаретой. Варвара прижалась щекой к его груди, блаженно жмурясь, вслушивалась в глухой стук его сердца.
— Минус двадцать лет, — тихо проговорил он.
Она не ответила. Не хотелось говорить. Хотелось застыть так, ощущать теплоту его влажной кожи и молчать, молчать до самой смерти.
— Ты помнишь? — он усмехнулся. — Помнишь?
— Помню о чем? — простонала она.
— Большая зеленая лампа с желтой бахромой висела над кроватью в твоей комнате. Она все время раскачивалась и жутко скрипела. Трик-трак, трик-трак… Помнишь?
— Нет… — улыбнулась она.
— Как?! — он приподнялся на локтях, потом снова упал на подушку, его ладонь легла ей на голову. — И за стенкой кашляла бабушка.
— Не бабушка, а тетя Надя.
— Какая разница, — вяло махнул он рукой. — Я все равно каждый раз с ума сходил. И еще… твои волосы: ты собирала их в такие смешные хвостики, а я распускал их, и они лежали на белой подушке темным веером. И лампа над головой… Неужели ты не помнишь?
— Я помню букет сирени. Ты бросил его мне в открытое окно.
— Да-да-да… ты сидела за столом. Пять часов утра, холодно… А я шел мимо. Дай, думаю, сделаю что-нибудь приятное…
— А я считала, что ты топтался под окнами всю ночь, — она вздохнула.
— Ну… может быть, так и было. Вот этого уже не помню я. Давай будем считать, что я мерз под твоими окнами. Как странно, правда?
— Что странно?
Он обхватил ее голову руками, поднял и заглянул ей в глаза:
— Нет, в самом деле, странно. Мы могли бы пожениться и всю жизнь быть вместе…
— А через двадцать лет ты бросил бы меня, как бросил свою жену.
Он отпустил ее:
— Вот в этом ты вся! Непременно нужно испортить. А жену я свою не бросал, мы вместе пришли к решению о разводе. Это был параллельный и постепенный процесс, растянутый на годы.
— У нее иная версия событий…
— Вот как?! — Он вытащил из пачки вторую сигарету и снова закурил. Пальцы его мелко дрожали. — Ты знаешь мою бывшую?
— Недавно встретились в компании, — быстро соврала Варвара, вовремя сообразив, что не стоит рассказывать Ивану про Клуб. Во всяком случае, пока не стоит.
— О боже! Мир тесен! Варь, я действительно ее не бросал, так получилось.
— Я не хочу, чтобы ты оправдывался, — она провела пальцем по его губам. — Не хочу.
Он перехватил ее руку:
— А то я тебя не знаю. Нет, ты всегда заставляла меня именно оправдываться, но в данном случае, — тут он ей подмигнул, — я ни при чем.
— Как это?
— А вот так! Тысячи мужиков бросают своих жен в районе сорока лет — это статистика. Об этом сейчас много пишут, знаешь, как называется это явление в науке? «Бунт сорокалетних», слышала?!