Клубничное искушение для майора Зубова
Шрифт:
И теперь явственно видно, что у них дохренища общих черт. Родственнички, блядь… На мою голову…
— Разъясни.
Я не собираюсь играть в игры, не до того. Мне надо понимать, он — враг мой, противник? Или как?
— Разъясняю. Баба твоя взята для отвода глаз. Ежу понятно, что она — ни при чем, я сразу просек, когда начал машины смотреть. Не то, чтоб я прям спец, но поставлено все вполне профессионально. Надо, чтоб руки под это заточены были. И опыт немалый. У Кати такого нет, я-то в курсе. Сейчас ее биографию шмонают по всем правилам, но точно ничего такого
Киваю.
Не вариант, естественно. Надо дожимать. И это — очень удобный случай. Но, блядь! За счет моей женщины! За счет моей дочери!
— Ты сиди тихо. Не кипишуй, говорю тебе.
— Сам знаю.
— Ага, сегодня вел себя, как дебил… Я тебя раньше профессионалом считал…
— Рот закрой, — рычу раздраженно, — ты не был на моем месте!
— Ну да, — усмехается он холодно, — куда уж мне… Завтра дочку в сад, сам на работу. Как ни в чем не бывало. Будут за тобой сильно смотреть. Готовься.
— Понятно. Еще что генерал передавал?
— А с чего ты взял, что это генерал? Может, я сам инициативу…
— Не пизди. Я нюх потерял, но не мозги.
— Велел передать, что баба твоя в нормальных условиях, в одиночке. Ничего с ней не делают, строго смотрят. Сиди тихо, проявляй необходимые эмоции на людях.
— Все?
— Ну… Сеструха привет передает.
— Подотрись им.
— Вот хамло ты трамвайное, Зубов, права Машка.
После этих слов Воротов быстренько выметается в весеннюю ночь, а я остаюсь и до утра дую кофе с энергетиком.
Потому что в любом случае заснуть не вариант, а чувствовать себя бодро необходимо.
Я должен на людях изображать умеренную скорбь и растерянность, творить всякую нелепую фигню, возможно, разговаривать с начальством Кати… Короче говоря, все делать для того, чтоб отвлечь внимание от второго крота. От реального крота.
Работа привычная.
Вот только обстоятельства дерьмовые.
И Катя моя… Черт… Главное, чтоб она не подумала, что я ее бросил… Чтоб не переживала про дочь…
Завершение операции
В Центре сразу заметно сдержанное бурление.
Народу больше, чем обычно, все ходят, что-то делают, разговаривают. Мои парни косятся на меня со значением.
Вчерашнее задержание сотрудника лаборатории не прошло бесследно и, как водится, обросло кучей слухов.
Питательная среда готова, короче говоря.
Я делаю каменную рожу и работаю.
Учитывая, что еще до сих пор основательно не в себе из-за того, что Сонька плакала, когда я отдавал ее в сад, то все силы уходят на сохранение лица.
После утренней разводки, которую провожу по-военному быстро, без рассусоливаний и дополнительного промывания мозгов, я выдыхаю и пью очередную кружку кофе.
В кабинет стучится посетитель.
Васильев собственной персоной.
— Антон Сергеевич, я хотел бы узнать, как обстоит дело с Катей?
Это он без предисловий сразу в лоб.
— Что именно вас интересует?
Надеюсь, голос у меня достаточно нейтральный?
— Антон Сергеевич… — Васильев проходит, садится на диван для посетителей, затем встает, начинает ходить по комнате, — Катя мне рассказала про ваши… отношения. И потому, смею, надеяться, что вы тоже заинтересованное лицо…
— Тоже?
— Да! Тоже! Потому что я — крайне заинтересованное лицо! Мне Катя очень нужна для работы! Вы не понимаете… То, что она вчера сделала во время эксперимента… Это… Черт… За это вполне можно ей простить какие-то вещи… Я не дурак, понимаю, что если задерживают, значит, есть подозрения, хотя, на мой взгляд, это дикость, и Катя… Она вообще не способна, вы уж мне поверьте, если сами сомневаетесь… Она, не побоюсь этого слова, гений. Я не смогу вам объяснить некоторые моменты… Просто в силу их специфики… Но она смотрит на вещи под совершенно особым углом, понимаете? У нее — огромное будущее, огромное! И подозревать ее во всех этих глупостях… Это, по меньшей мере, безответственно, преступно для страны! Да, это может показаться преувеличением, но это — преуменьшение! Вы видели ее ранние работы? Ох, о чем это я… Простите… Но уверяю вас… И в такой ситуации мы с вами должны выступить единым фронтом! Я — уже отправил запрос своему руководству! Я буду настаивать на освобождении Катерины Михайловны! Она мне, в конце концов, здесь необходима! У меня сроки горят!
Я слушаю Васильева, понимая только то, что моя Катя, моя Клубничка, которую я вижу только с одной стороны, вернее, с двух — как свою женщину и как мать своего ребенка, оказывается, еще и гений. Васильев не будет врать.
И вполне может устроить Савину веселую жизнь, потому что, если я что-то понимаю в этом, покровители у него серьезные, из тех, что с Президентом на охоту ездят…
Ну и пусть устраивает! Пусть! Главное, чтоб моя девочка ко мне вернулась!
— Евгений Федорович, — прерываю его, — я благодарен вам, приму любую помощь. И со своей стороны тоже делаю все, что возможно. Уверен, Катя скоро будет с нами, это все недоразумение.
— Да, — кивает с готовностью Васильев, — я тоже так думаю, тоже!
Мы еще пару минут разговариваем, а затем расстаемся, вполне довольные друг другом.
Мои опасения, что, после задержания, Кате будут тут не рады, что она не сможет вернуться в Центр, развеиваются. Судя по всему, женщина, с которой я сплю, умеет пользоваться головой, как надо. Мне сложно уложить в мозгах эти все грани Клубнички, потому я и перестаю про это думать.
Мое дело маленькое: грести.
Выгребать.
Весь день хожу со значительной рожей по этажам, кошмарю подчиненных, просматриваю камеры, с целью самому увидеть что-то необычное. Но особо ничего не происходит, разве что, возвращается на работу Хохлов, неся гипс на сломанной руке, словно флаг.
Он плотно сидит у себя в кабинете, что-то печатает.
К концу рабочего дня я понимаю, что день прошел впустую, и моя Клубничка проведет еще одну ночь в камере.
От этого настроение, и без того дерьмовое, становится еще хуже, но я старательно делаю хорошую мину при плохой игре.