Клятва на стали
Шрифт:
– Ты не посмеешь. – Волк распахнул глаза.
– Чего не посмею? – спросил я, удержавшись от взгляда на тень движения, которое мельком заметил в Собачьих воротах, – слишком внушительного для собаки. – Отдать меч монахам? Почему бы и нет? Я слышал, что только они и умеют плавить эти мечи. А то и магию отмолить, кто их знает. По-моему, попробовать стоит в любом случае.
Волк шагнул ко мне и, следовательно, прочь от Дегана. Я улыбнулся и добавил:
– Конечно, я не стану заниматься этим лично. Ты же будешь меня караулить. Но сколько сюда привозят угля?
Азаариец оглянулся на Дегана, так и стоявшего на коленях в грязи над сломанным мечом.
– Решай скорее, – посоветовал я, кивнув на Собачьи ворота. Там уже собирался народ. – Наше уединение нарушено, а там, по-моему, уже натянули пару луков.
Волк выругался – это было проникновенное, замысловатое азаарийское проклятие, от которого, если бы я его понял, у меня завяли бы уши. Затем, бросив последний взгляд на Дегана, он подхватил с земли веер Слоновой Кости и припустил ко мне.
– То-то, малыш, – пробормотал я, повернулся и почесал по улице. – Посмотрим, какой ты охотник, когда добыча ведет себя не по плану.
Позади меня начал звать Деган, но его голос вдруг заглушило пение рога. Похоже, что люди падишаха решили двинуться в наступление. Мне оставалось надеяться, что они застанут на месте только лютых псов и истоптанное дерьмо.
37
Оказалось, что Волк был достоин своего прозвища намного больше, чем я хотел. Нет, отставать ему было незачем. Оторвись я совсем, он мог бы вернуться, чтобы закончить дела с Деганом, который, как я напомнил себе, остался без меча. Нет, пусть бежит по следу, пока я не сочту возможным скрыться. Беда была в том, что мне быстро сделалось ясно: от этого хвоста не выйдет избавиться по своему желанию.
Я нырял и петлял, мчался по переулкам, резко сворачивал, пригибался в толпе. Но также не забывал расставлять для него знаки: то наподдам клеть с домашней птицей, то разозлю продавца посуды, а то умышленно наступлю в грязь. Пусть Волк думает, что преследует меня без указки.
Это был старый трюк уличной шпаны: приучить противника выискивать яркие знаки, чтобы он прозевал мелкие, когда пора будет смыться. Я делал это много раз, и фокус был славный, хотя и срабатывал лучше с бандой или, по крайней мере, в знакомом городе. Единственная проблема заключалась в том, что Волк, как я начал подозревать, знал об этом не хуже, если не лучше.
Я достиг следующего перекрестка и услышал позади треск, как будто кто-то разворотил тростниковую корзину. Люди вопили, иные визжали. Что-то грохнулось оземь и разбилось.
Волк все еще гнался за мной, и, судя по звуку, – с саблей наголо.
Я свернул в узкую улочку, налетел на человека в каком-то блескучем плаще, перестроился и взбежал по каменным ступеням. Мужчина позади разорался, а я нырнул в арочную калитку и оказался на улице, которая выглядела знакомой, но я ее видел впервые.
Я заколебался. Пора было бросить Волка глотающим пыль, но как? Не хватало еще упереться
Подняв глаза, я заметил скользнувшую по крыше тень, которая быстро перелетела через проулок и скрылась наверху здания. Если бы только…
В Илдрекке я не сомневался бы при выборе стены для прыжка, крыши для бега или лавки со сквозным проходом. Я знал маляров, на чьи леса мог вскарабкаться; знал штукатуров, которые за последующую мзду смотрели бы в другую сторону. Но здесь? Тут я не всегда узнавал даже улицу, по которой успел пройти. В Илдрекке я бывал невидимкой; в Эль-Куаддисе мне везло, если я не бросался в глаза.
Голос Волка донесся до меня из-под лестницы с другой стороны калитки. Он на повышенных тонах расспрашивал человека, который вопил мне вслед. Пора сниматься.
Я решил пойти направо.
Теперь на меня все навалилось: жара, удар длинным мечом, бессонные день и ночь. Меня гнал страх, но он не исцелял немощей. Голова, в которой на площади прояснилось, снова наполнилась пульсирующей болью. Ноги горели. Шов на боку уподобился ножевой ране. А во рту… тут и говорить было нечего – я не сумел бы сплюнуть, даже пообещай мне императорский трон. Одна только мысль о воде казалась несбыточной даже после того, как я укрылся за очередью к общественному крану, встроенному в стену.
Извилистая улица вывела меня в аллею пошире, которая, в свой черед, заполнилась людьми, павильонами и лотками, сплошь под пестрыми полотняными навесами. Утренний уличный рынок жил полной жизнью.
Я нырнул туда и продолжил путь, по возможности смешиваясь с людским потоком и двигаясь против течения, когда приходилось. Жужжали мухи, играли музыканты – одинаково нестерпимо для моей бедной башки, а мясники и зеленщики размахивали ножами, ровняя свой товар. Воздух насытился пылью, кровью и экзотическими маслами, которые боролись за первенство; они накатывались на меня и, схлынув позади, терялись в море шарфов, сандалий и любопытных взглядов мне вслед.
Я держался особняком, продолжая подныривать и увиливать под покровом куфии, которой прикрыл лицо, и прижимая к себе заляпанный дерьмом длинный меч. Пара частных охранников наградила меня мрачными взглядами, но остальные большей частью были слишком заняты своими делами, чтобы заметить маленького замаранного имперца, пробиравшегося через людскую кашу.
Впереди уже виднелась брешь. Фонтан, а за ним вроде бы улица. Если я доберусь туда раньше, чем Волк…
– Вор! – загремел знакомый голос. Он был сзади. – Стой! Держите вора!
Многолетний опыт удержал меня от смены походки; я также не стал оглядываться, дабы не привлекать внимания. Волк находился шагах в тридцати и приближался. Паршиво. Я знал, что шагал он шире, но не думал, что эта сволочь так быстро сократит разрыв.
Кричать он придумал удачно, тем более на рынке: ничто не вызывает скорейшей реакции и большего желания помочь, чем брошенный клич задержать Щипача. Воры были естественными врагами и покупателей, и продавцов, а потому предупреждающий возглас часто оборачивался призывом к оружию.