Клятва рыцаря
Шрифт:
— Только вы, госпожа Герлин, и ваш сын выжили. Вы наша родственница по боковой линии и были замужем за одним из убитых мужчин. Под видом христианки вы направились сюда. Хорошо запомните все детали — в синагоге мы будем поминать вашу семью, а потом никто не будет беспокоить женщину, которая соблюдает траур по мужу. Если нам повезет, вы уедете раньше, чем все откроется. Только моим родителям, разумеется, нужно будет рассказать правду… И их непросто будет убедить принять вас…
Действительно, брат Соломона и особенно его жена Рахиль неохотно согласились пустить в свой дом христианку. Яков молча терпел ее присутствие, ведь ее привел его брат, а вот Рахиль громко сетовала на то, что им всем приходится идти на огромный риск ради чужой женщины. Совместное проживание христиан и евреев было запрещено, даже слуги-христиане не могли ночевать в домах хозяев-евреев. А теперь они должны были укрывать у себя молодую женщину, которая въехала в город с евреем. Если христианские власти заподозрят любовную связь между ними, Соломона и всех, кто его покрывал, могут даже повесить.
Соседи-евреи, разумеется, сразу после приезда Соломона и Герлин стали судачить о «случайной» встрече лекаря и юной вдовы в доме Якова. Никто не собирался выдавать заговорщиков, но всем было интересно узнать подробности любовного скандала, и это госпоже Рахиль было более чем неприятно, впрочем, как и Герлин.
— Нам нужно немедленно уехать! — заявила юная графиня Соломону уже на третий день пребывания в доме его родственников. — Причитания госпожи Рахиль вытерпеть просто невозможно! Я всегда спрашивала себя, почему вы так и не женились, господин Соломон, но когда видишь такую невестку… Неудивительно, что брак вас страшит.
Соломон рассмеялся, но, разумеется, он также страдал от сварливости жены брата. Яков был весьма состоятельным человеком, однако, как и большинство евреев, не выставлял богатство напоказ. Поэтому его дом, сложенный из камня, был маленьким и ютился между конторой и домом соседей. Но внутри было очень красиво — обстановка была более дорогой, чем в покоях большинства рыцарских крепостей, однако было тесновато. Для гостей была выделена одна-единственная комнатка.
Соломон, разумеется, уступил комнату Герлин и Дитмару, а сам устроился в конторе брата, однако работа там кипела весь день, и поскольку лекарь как можно реже хотел появляться в городе, большую часть времени он проводил в доме Якова. Вынужденное бездействие и к тому же всегда плохое настроение госпожи Рахиль действовали ему на нервы, но и всегда хорошее настроение Авраама производило почти тот же эффект. Вопли матери нерадивый племянник Соломона пропускал мимо ушей. Его забавляла реакция Соломона, когда он поддразнивал дядю, вспоминая о его роли христианского рыцаря, так что Рюдигер не стал рассказывать ему о «раскаивающемся, убитом горем господине Армине», который так же всхлипывал во время христианского богослужения, как теперь приходилось делать Герлин в синагоге.
И если Соломон ворчал, Герлин юный бездельник скорее веселил. Авраам шутил с ней, стащил игрушку для Дитмара в конторе родственника, куда отец послал его по одному делу.
— Кто мог заложить эту милую вещицу из чистого золота? — весело размышлял он вслух, вручая Дитмару крошечный дворец в восточном стиле. — Это ведь изделие мавров, не так ли? Или же оно прибыло из страны сарацинов? Смотри, Дитмар, внутри живет султан с тысячей жен.
— Эта вещь стоит целое состояние! — неистовствовал Соломон. — Верни ее на место, пока Дитмар ее не повредил! И прекрати врать про тысячу жен! Даже арабам вера позволяет иметь не более четырех жен! Да и кому столько нужно?
С первого этажа дома донесся сварливый голос госпожи Рахиль. Герлин зажала уши руками:
— Когда же мы все-таки сможем уехать, господин Соломон?
Соломон пожал плечами, потом попытался подбодрить молодую женщину:
— Яков делает все, что в его силах, чтобы у нас появилась возможность уехать. Это ведь и в его интересах. Я не хочу знать, что ему приходится выслушивать по ночам от этой женщины. Через пару дней закончится ваш «траур», тогда все еврейские матроны города захотят познакомиться с вами — и прежде всего спросить, почему вас зовут Герлин, а не Сара или Леа. Выдумайте какое-нибудь подходящее еврейское имя для Дитмара, мне очень жаль, но на пару недель нам придется перекрестить его в другую веру…
Герлин не возражала, ей уже пришлось примириться со столькими неприятностями, что изменение имени ее совсем не устрашало. Когда она думала о страшной участи семьи в Нойсе, она задавалась вопросом, не будет ли для ее сына безопасней путешествовать как «Барух» или «Давид из Кронаха», чем под именем Дитмар Орнемюнде из Лауэнштайна. Герлин снова заговорила об отъезде:
— Но ведь ваш брат торговец. Я думала, они постоянно отправляют товары во Францию, или Анжу, или Аквитанию…
Соломон вздохнул.
— Так оно и было до недавнего времени. Но сейчас кое-что изменилось. Ричард Плантагенет прибыл в Нормандию. Он собирается вернуть свои бывшие владения на континенте. Филипп, французский король, конечно, привел войска в боевую готовность, а хозяева крепостей на спорных территориях предоставляют ему свои дружины. В тех землях сейчас царит хаос, госпожа Герлин. Ездить туда небезопасно. Торговцы стараются сбывать свои товары в другом месте. В Геную или Сицилию мы могли бы отправиться через неделю.
Герлин оставалось только пожелать уехать в Геную или Сицилию. Как и предсказал Соломон, ее стали навещать женщины. Все относились к ней дружелюбно и с сочувствием, но, разумеется, Герлин постоянно была начеку. Она старалась поменьше говорить, чтобы не выдать себя неосторожным восклицанием «О боже!» или «Ради бога!». Евреи не употребляли такие выражения, для них Бог был Вечным.
Она чувствовала бы себя увереннее, если бы разговоры велись о еде или одежде — хоть и в этом случае тоже следовало быть осторожной. Например, о кошерной кухне Герлин знала только то, что, как сообщил ей господин Соломон, евреи не едят свинину. Однако женщины, разумеется, расспрашивали Герлин о ее жизни, гибели ее семьи, побеге… При этом часто упоминалась воля Вечного или читались молитвы — в последнем случае Герлин снова могла только плакать. Вначале это было не слишком трудно, ее собственная история также была трагической, однако однажды пятый раз за день она расплакаться не смогла, да и сомневалась, что женщины поверят в искренность ее слез. Все это требовало от нее постоянных усилий и было опасно. Герлин устала обманывать. Но ей не было покоя и после того, как посетительницы уходили, — как только за ними закрывалась дверь, госпожа Рахиль начинала свои тирады. Она перечисляла ошибки Герлин во время разговора с женщинами и делала из этого заключение, что она сведет их всех в могилу.
В субботу нужно было соблюдать законы шаббата и, ко всему прочему, следовало посетить синагогу. Герлин сумела избежать этого, выдумав болезнь сына, однако это привело лишь к тому, что дом снова был наводнен посетительницами. Еврейки сочувствовали и интересовались здоровьем сына.
— Они такие приветливые и, несомненно, не желают мне зла, — в отчаянии жаловалась Герлин Соломону. — Но я просто больше не могу! Если так будет продолжаться еще несколько недель, а потом и во время путешествия, вам придется подробнее ознакомить меня с правилами еврейской жизни.
Пока этим занялся Авраам. Он как раз снова лишился работы — после того как притащил в контору три уникальные реликвии с сертификатами подлинности, выданными главным раввином в Иерусалиме, султаном и христианским епископом.
— Я ведь взял совсем чуть-чуть денег из кассы! — заявил он разъяренным отцу и дяде. — Эти вещи можно было продать втридорога. Я бы так и сделал, но…
Аврааму часто срочно нужны были деньги. Он любил играть, и к тому же его подозревали в связях с потаскухой-христианкой. Разумеется, он все отвергал, да и девицы никогда бы не признались, что имели дело с евреем. Авраам был веселым и юным, он ворковал и подшучивал над девушками, и они, вероятно, в его обществе на пару часов забывали о тяготах своей жизни. Поэтому они наверняка иногда обманывали своих сводников и зарабатывали какие-то гроши для себя, зная, что Авраам ни за что не выдаст их: еврея могли повесить за растление девушки христианской веры.