Клятва Тояна. Книга 1(Царская грамота)
Шрифт:
Седая, растрепанная, ринулась она к скрыне [152] , выхватила из нее охапку тканин; не выпуская их из рук, стала срывать со стен нехитрые убранки, потом метнулась в посудный угол, загремела там.
— Ти що, сказилась [153] , стара? Тю на тебе, — прикрикнул на нее отец. — Прах з им! Перше треба святинки выносить та малого!
С этими словами он перекрестился на божницу, озаренную отблесками заоконного пламени, и бережно начал собирать иконки.
152
Сундук.
153
Рехнуться,
Параска дрожащими руками обгортала ничего не понимающего сынка Нестирку.
— Ой ти мой лялю! — приговаривала она. — Зараз пидемо на волю погуляти. Хочеш?.. Хоче мое яблучко, хоче, мое сонечко. А-лю-ля, а-лю-ля.
Проснувшись наконец, Даренка бросилась помогать старшей сестре.
Ганка с Химкой кинулись к двери:
— Куди? — заступила им дорогу мать. — А скриню хто витягне?
Пришлось им вытаскивать через горящий приселок ветхий уже рассохшийся семейный сундук, в котором уместилось все богатство Обросимов. Следом вылетела Параска с Нестиркой.
Даренка с трудом вывела из хаты мать. Ненька хватала всё по пути, роняла и вновь хватала. А уж после вышагнул отец. Он успел не только иконки собрать, но и облачился в латаный-перелатанный кожушок, шапку-малахайку и повидавшие виды постолы, выпустил из огненного завала собаку и ее шустрых уже цуценят.
Едва отец ступил на землю, темную от растаявшего снега, рухнул у него за спиной обугленный навес. Взметнулось, зашипело пламя, рассыпало по сторонам искры.
Неподалеку, у Бодяков, полыхало еще одно кострище. Слава богу, до Мотриной хаты огонь пока не добрался. Урча, он пожирал плетень и саж [154] . Возле него заполошно бегали куры с редким пером, хрюкала обвисшая от недокорма свинья, тревожно лупал глазами облезлый вол. А перед зевом пустого сажа ползала на коленях простоволосая Мотря Бодячиха. Вздымая к нему скорбные руки, она стенала:
154
Хлев.
— Ой горечко-горе! Та за шо ж на нас така напасть? И куди ти смотриш, святой угодник Никита? Хоть би у в свий день оберег наше життя и нашу скотину. Угаси вогонь молитвами своима! Ти же заступник наш вид пожежи! Допомоги, преподобний!
Разгораюсь последнее январское утро — утро преподобного Никиты, епископа Новгородского, покровителя от молнии и пожаров. В этот день православные люди могут огня не бояться. А коли он всё-таки случится, преподобный Никита его святым словом уймет.
Но куда же он подевался, святой угодник? Скоро от хаты Обросимов только печь останется, а от хлева Бодяков и вовсе ничего. Поздно будет молитвы творить.
Подошел к тетке Мотре Трохим-Цапеня, стоит, улыбается. А она его хвать обгоревшей дрючиною по спине и упала лицом в снежную кашу.
Даренка глазам своим не поверила: сроду такого не было, чтобы тетка Мотря Трохима своего пальцем тронула.
А рядом с Даренкой дела не лучше. Ненька вдруг на отца набросилась:
— Ти що стоиш, як пень струхлявий? Хто вогонь тушити буде? Дивки та я? А ти навищо? Одна назва, що чоловик [155] . Ох же навязався на наши голови!
155
Мужчина, мужик, муж.
— Нехай соби горить! — простодушно глянул на нее отец. — Мабуть отак богови треба. Або за грихи нас наказуе, або испит дае, — и оборотился к прибежавшим на помощь хуторянам:
— Ось побачте, суседи: був я убогий газда [156] ,
У Даренки от этого смеха сердце сжалось. И что за ночь такая? Сперва свадьба во сне, потом пожар наяву. Неужели и впрямь уготованы им котомки на спину? Но куда они пойдут с ними? Где и кто ждет их?
156
Хозяин.
157
Котомка.
«Баженок! — сама себе ответила Даренка. — Вин жде. Любий мий, коханий, незабудний».
И сразу ей стало легко-легко, будто и не храпит в стайне [158] перепуганный конь Серко, не курится вокруг порушенной огнем хаты липкий пепел, будто не захлебывается слезами мать, а татка не пробует успокоить ее невеселой шуткой:
— Плачеш, плачеш, та й чхнеш. А ну, стара?! Начхамо на усе недобре. Стайня целисинька, клуня [159] теж. Е де притулиться. Потим думати будем, що да як…
158
Конюшня.
159
Сарай для сушки и обмолота снопов.
— Не потим, а зараз! — налетел на него монастырский урядник. — Ось я погляджу, кому чхать, а кому плакати!
Никто и не заметил, когда появился он в Трубищах. Мог бы прикатить и раньше. До особого двора, которым он между трех монастырских хуторов стоит, всего-то верста с половиною. Такой огненный дымовей оттуда только слепой не разглядит. Стало быть, проспал або не захотел со своими подручниками помогать крестьянам на пожаре. Зато на расправу куда как скор.
— Ось я допитаю, хто запальник! — нос и дряблые щеки урядника лоснились от жира; видно, сытился недавно свининкою, да не утерся после. — Ти, Обросима, запальник и е. Хата горить, а тебе усе смишки.
— Ни, пан урядник, ни. Вона сама загорилась.
— А ти де був на ту причу [160] ?
Татка объяснил, где.
— А ти? — гаркнул урядник на неньку, — Та не вертись, як муха в окропи [161] ! Кажи разом!
Не дослушав мать, стал он расспрашивать сестер, потом Даренку.
С того и начался его розыск в Трубищах. Обошел все хаты со своими людьми, допросил всех от мала до велика. Только на Трохима-Цапеню махнул рукой:
160
Происшествие.
161
Кипяток.
— Пошли дурня по раки, а вин жаб наловить.
Так и не сыскал урядник поджигателя, зато собрал по хатам лукошко яиц да шматок сала. Настроение его от этого заметно улучшилось.
— Нехай! — сказал он, загружаясь в сани. — Ось довидуюсь у панотця игумена, що з вами дилати. А поки уряд тебе буде — разом з другими хлопами шлях до мене чистити. Зранку и виходь.
— Як скажет, пан урядник, — поклонился ему Павлусь Обросима.
До ночи лепил он в клуне печь.
Спать легли вокруг тлеющих головешек, принесенных с пожарища, а наутро каждый взялся за свое дело. Жить-то надо.