Клятва золотого дракона
Шрифт:
– Ты сказал, что дракон, которому доверяет Югрунн Слышатель, опасен! Ты посмел усомниться в правоте своего короля, Фрюг Шестерня!
Валун был страшно тяжелым, Илидор весь взмок, пока отодвигал его. Стоило бы позвать на помощь гномов, но они куда-то пропали. Дракон даже не удивился этому: гномам нечего делать здесь, в гулком каменном колодце, подле гигантского валуна, который так немыслимо трудно сдвинуть с места, по которому скользят ладони, как по льду, и холодный он такой же – словно лёд, хотя по виду – пористый и должен быть неприятно-шершавым.
Пыхтя, отдуваясь, почти надрывая мышцы, изо всех сил упираясь ногами в пол каменного колодца, хрустя
В месте, где лежал валун, оказалась выемка, огромная – в такую мог поместиться человек, и в ней действительно ворочался кто-то, похожий на человека. Илидор поднялся на ноги и стал смотреть в дыру. Ничего не сделал: не попытался помочь или помешать тому, кто внутри, не положил руку на рукоять меча, не бросился догонять укатившийся валун, чтобы вернуть его на место и сделать вид, будто никогда никакой дыры в полу не находил.
О человеке внутри пока сложно было что-нибудь сказать наверняка, кроме того, что он, верно, молод и строен, если не тощ, у него темные волосы, одет он в светлую тунику с широким воротником под горло. Илидору потребовалось ужасно много времени – целых несколько мгновений, чтобы сообразить: он может сказать об этом человеке и кое-что такое, чего нельзя понять, просто глядя на его возню в дыре. Например, что это не человек.
Крылья плаща облепили тело и чуть дрожали, по шее бегали мурашки. Дракон повел плечами, чтобы ослабить хватку крыльев, но те вцепились в него еще крепче.
Найло медленно поднял голову. Его волосы, припорошенные каменной пылью и паутиной, были острижены так, как стригутся скотоводы Уррека: плотной длинной «шапкой», закрывающей лоб до самых бровей, уши – до мочек и шею до ворота. Волосы стояли над головой немного дыбом, прикрывая острые кончики ушей. С этой стрижкой он выглядел удивительно безобидным и даже вроде как немного отъевшимся, хотя Илидор знал, что худоба Найло – не голодной природы, а нервической.
– Если хорошие убивают плохих, то в чём разница между ними? – произнёс эльф раздельно, требовательно и серьезно.
Илидор медленно покачал головой. Йеруш смотрел на него снизу вверх выжидающе, спокойно и даже просительно, не пытался выбраться из дыры, не пытался напугать или смутить, даже не кривлялся, и его возбужденное состояние выдавали только судорожные движения рук: он прижимал ладони к груди, оставляя серые пятна на белой тунике, и заламывал костлявые пальцы.
– Детский вопрос, Найло, – произнес дракон охрипшим голосом. Он знал, что Найло не задаёт детских вопросов.
– А у тебя есть на него взрослый ответ? – осклабился Йеруш.
Дракон не был уверен, видит ли его эльф насквозь, или только так кажется, потому не стал ни врать, ни давать честный ответ, который по сути не был ответом, а промолчал.
– Так и знал, – проговорил Найло жалобно и принялся дуть на свои дрожащие пальцы.
– А у тебя есть ответ? Детский тоже сгодится, – дракон криво улыбнулся, чувствуя, как в груди разрастается возмущение, протест и еще что-то тревожное, словно от ответа действительно зависит… кое-что очень важное.
Эльф долго не отвечал, смотрел в земляную стену встревоженно, а потом дрогнувшим голосом проговорил:
– Ты должен найти собственный ответ, Илидор. Такой, который будет честным для тебя.
– О-о, ну что не так с этим эльфом? – горячо спросил дракон у потолка, но с потолком тоже было что-то не так, потому что он рухнул Илидору на лицо и разбудил его.
Над блуждающей башней только занимался рассвет, когда Илидор прошел мимо неё вслед за ходовайкой к северному рукаву пещеры. Рукав был тёмным и сырым (даже мох на стенах оказался мокрым и подобным пятнам слизи), и еще – узким, в одном месте даже пришлось пролезать на четвереньках. Зато в конце, как дверь из сна, этот невразумительный коридор выводил в самую огромную и самую красивую пещеру, которую только Илидору доводилось видеть.
Наверное, в ней мог поместиться весь Гимбл, а может быть, даже два Гимбла. Вверху кучковались взвеси влаги – почти облака – от водопада, стекающего с дальней стены и образующего речушку, которая пересекала пещеру с запада на восток и терялась где-то под камнями противоположной стены. Далеко впереди простирались укрытые мхом и поросшие кустарником камни, совсем далеко – не то домики, не то шатры, не то навесы, трудно разобрать. Илидора и ходовайку проход вывел на уступ в юго-восточной части пещеры, и прямо под ними, так далеко, что голова кружилась при взгляде вниз, громоздились огромные валуны, утёсы и плато, отделенные от зеленой части пещеры речушкой. По всем этим плато, по голым скалам между ними бродило множество машин и… не совсем машин. Дракон пока не стал вглядываться в них, а вместо этого стал рассматривать южную часть пещеры, хотя смотреть там было особо не на что: гигантская пропасть, а под ней – лавовая река, в которую впадают высоченные лавопады.
И ни одного призрака не видеть нигде. Неужели в такой прекрасной, просторной пещере недалеко от Масдулага не происходило никаких битв? Или же не случайно по мере продвижения на север, к наиболее изменившейся части Такарона, призраки им встречались всё реже? Может быть, они просто покинули эти измененные горы или растворились в воздухе?
Илидор лёг на уступ, чуть свесился вниз (ходовайка схватилась одним вибриссом за голову, а двумя другими – за рубашку дракона) и стал внимательно разглядывать машины. Решил, что они живут тут постоянно, а не просто гуляют: в тех домиках и под навесами, которые едва видны на севере пещеры, должны обитать гномы, собирающие эти машины и не совсем машины. Во всяком случае, Илидор не видел никакого другого смысла в подобном поселении по соседству с сотнями бродящих туда-сюда машин и скрещей.
Большинство из них явно боевые – чтобы понять это, не нужно быть механистом. Вот, например, исходящая паром небольшая бочка из металла на трёх широких ногах-шагайках… приделанная к груди гнома. Над грудью возвышается гномская голова с металлическим носом и металлической шапкой вместо верхней части черепа, еще есть одна гномская рука, оканчивающаяся пилой. Вторая рука – увесистый бур. Скрещ ходит туда-сюда, скалит зубы, что-то орёт и пыхает паром из бочки. Вот машины-шагуны с ужасными, по мнению Илидора, раскладными хребтами, благодаря которым могут становиться выше или ниже и поворачиваться верхней половиной тела, чтобы осыпать всё вокруг брызгами лавы из наплечных пушек. У некоторых шагунов головы частично гномские, трое держатся вместе – к ним ко всем приделаны нижние части гномских черепов с челюстями. А еще у шагунов ужасные длинные руки, которые достанут тебя, наверное, даже на другом краю этой гигантской пещеры. А вот какой-то мастеровой скрещ – верхняя часть тела гнома, приделанная к пучку манипуляторов на гусеничном ходу – очень похоже на машину, которая сейчас заперта в сарае у бродячей башни. Тут же – змеи-сороконоги, стрелуны, кошки – снова точь-в-точь такие, какие заперты в сарае. А вот, чуть поодаль – непонятного назначения машина, представляющая собой две латные перчатки, на которых она ходит туда-сюда, между перчаток висит округлый жбан, а над ним – шаткое сидение и рычаги на панели.