Клык и коготь
Шрифт:
Не осталось ни сил, ни чувств, разум словно заснул, и эмоции притупились, заставляя воспринимать окружающее как сон – лишь только ярость, первобытная ярость зверя, сражающегося за свою стаю, за свою самку, не желала сдаваться, разгораясь где-то в груди парня буйным костерком.
Кошмарная тварь двигалась не спеша, словно танцуя, или исполняя какой-то древний ритуал. А может, просто растягивая удовольствие – заглушив первый голод, она могла себе это позволить. И, встретившись с оранжевыми глазами зверя, Макс понял: она знает о нём, о его нелепом плане, об остальных людях – там, на вершине холма, и не остановиться, пока не уничтожит всех, наслаждаясь страданиями нелепой двуногой добычи. Одного за другим, съедая мозг и запивая свежей кровью…
Чужое знание вошло в разум человека, но не наполнило его ужасом – казалось, предел дрожания от страха был пройден, лопнул под напором ненависти и животной, звериной ярости к наглому врагу, посмевшему играть с ним, как кошка с мышкой – волна бешенства
Люди, наблюдающие за застывшим парнем, внезапно увидели, как его тело окуталось пеленой, затуманилось – и стало расти, обрастая шерстью и осыпая землю обрывками одежды. Крик, доносившийся со склона холма, стал низким и сменился звериным рыком… Огромный, чёрный с серыми подпалинами медведь прыгнул на застывшую в удивлении кошку, не готовую из охотника стать добычей – и, не обращая внимания на хлынувшую из разодранной в клочья от шипов шкуры крови, принялся рвать на части куски брони кошки, добираясь до тёплой плоти… Инопланетный монстр заревел, метнулся вперёд – и два тела, сплетясь в клубок, принялись кромсать подлёсок и друг друга…
Зрители, наблюдающие за схваткой, затаили дыхание – и не только на вершине холма…
Дикий рык взвился над схваткой, но в нём всё чаще доносился торжествующий рёв медведя – и жалобное повизгивание большой кошки… В чёрной жёсткой шерсти когти монстра путались, застревая в клубках кожи и тугих мышцах, а небольшие, но сильные лапы медведя легко выворачивали пластины брони, погружаясь в чужую плоть, как в масло, вырывая куски, добираясь до жизненно важных органов. Врут те, кто говорит, что время в такие моменты останавливается – скорее оно спрессовывается в наполненные жизнью мгновения, заставляя попавших в них проживать всё гораздо плотнее, чувствуя каждую секунду, словно час…
Для остальных всё спуталось – огромный медведь прыгнул вперёд, слившись на несколько мгновений в единое целое с белоснежным бронированным монстром и вот уже окровавленный чёрный зверь встаёт над поверженным противником, оглядывая мир залитыми кровью глазами…
Люди, радостно высыпавшие на вершину холма из-за скал, остановились: странный медведь, весь в ошмётках бурой крови, увидев двуногих, рыкнул и ринулся на новую добычу. Ярость, бушующая в груди зверя, требовала выхода. Немного косолапя, он стремительно взбирался на холм, выбрасывая из-под лап куски дёрна… Земляне кинулись врассыпную, но тут из кустов наперерез бурому хищнику выскочила поджарая фигура совершенно седого волка. Белый как лунь зверь встал на пути несущегося наверх Макса – и поймал взгляд налитых кровью глаз… Медведь притормозил, занося лапу для удара – и застыл, заворожено разглядывая в чужих зрачках собственное отражение. Своё человеческое "Я".
Детство и щемящие душу походы в лес. Реже – с родственниками, чаще – одному, в ночную пору, слушая ароматы лесной чащи и любуясь полной луной. Неловкость в потасовках со сверстниками – словно боясь смять, покалечить хрупкие человеческие тела – неловкость, прочно вошедшую в его жизнь. Слабость его земного обличья – обратная сторона сила и гибкость оборотня высшего круга. Ярость зверя – тщательно подавленная, скрываемая ото всех и прежде всего от самого себя животная часть своего естества, настолько мощная и цельная, что не смогла пройти слияние с людской ипостасью, отгородившись от неё, сделав человека более чистым и уязвимым, а Зверя – более мощным. Дикая и неистовая, но вполне контролируемая вторая часть живущего на две стороны… Судорога вновь свернула пространство, туманя зрение ошарашенным наблюдателям и вот уже две фигуры встают с земли, два обнажённых силуэта: Макса – и какого-то старика.
Шаман Ирк’х, бывший глава рода Сломанной ветви, был встревожен. Странные сны, необычные предчувствия, неясная тревога – он не понимал, что происходит. Гадательные руны отказывались служить, огонь священного костра исправно пожирал жертвы, но отказывался говорить, зверёк – помощник дрожал и тянул вглубь лесов, в зону диких тварей. Наконец Ирк’х сдался и, поручив племя заботам младших шаманов, последовал в чащу, следуя неопределенному предчувствию и подсказкам своего крига.
Состояние внутренней чистоты, делающее его невидимым для тварей, опасных и для посвящённого высшего уровня, помогло дойти до неясной цели предчувствий – холма каменных врат, расположенного в зоне охоты касадга, одной из наиболее опасных тварей среди дикой чащи. Ирк’х вздохнул и принялся устраивать малый круг опеки – сферу, в которую местная живность не сунется своими ментальными щупальцами. Сбор трав, настоянный на эскриментах самых пахучих зверей леса, плюс ворожба крига и естественное защитное укрытие местности – и можно было ждать, ни о чём не беспокоясь. Что шаман и сделал, потому что твёрдо знал – если сюда забредёт зверь, способный преодолеть круг опеки, волноваться уже будет незачем – поздно. На второй день ожидания Ирк’х почувствовал как беспокойство, разлитое в воздухе, стало закручиваться в тугую спираль. Словно кто-то всё сжимал и сжимал
Ирк’х с улыбкой наблюдал за их первыми шагами в незнакомом мире, ожидая, когда они проявят себя, позволят оценить свои силы и способности. Но время шло и никто из пришлых не спешил надевать шкуру. Неужели ущербные? Иногда такие появлялись или рождались среди их народа. Предоставленные сами себе, они погибали очень быстро, не способные дать слабое, больное потомство. И это было правильно. Он полностью укрепился в своём мнении, когда один из чужаков, не сменив облика, направился в лес, размахивая искусственным, нелепым, тонким когтем – даже ребёнок из народа хлоев легко выбил бы его из руки слабого пришельца, перебив и коготь, и руку. Шаман совершенно не удивился результату, услышав рёв вышедшего на охоту касадга, и увидев магическую атаку опасной твари. Ирк’х лишь прикрыл глаза и устроился поудобней внутри круга опеки: приходилось ждать, пока касадг утолит жажду крови и, прикончив чужаков, заляжет в спячку. Он почти поверил, что предчувствия его обманули – когда услышал чужой, незнакомый рык и, открыв глаза, увидел небывалое: один из пришельцев сменил шкуру и кромсал опаснейшего из хищников леса, словно ребёнок свою первую добычу. При этом его боевая ярость затмевала достижения воинов народа хлоев, а презрение к собственным ранам – умения шаманов. Как завороженный, наблюдал за схваткой, впав в транс, позволяющий замечать и различать малейшие оттенки происходящего. Но лишь когда воин начал подниматься на холм, Ирк’х понял: тот впал в боевую ярость и теперь опасен всем без исключения, даже своим спутникам. Зверь в нём победил человека, и требовалось умение его, верховного шамана высшего круга, чтобы вернуть воина с тропы священной схватки. Не раздумывая, прервал круг опеки и встал перед впавшим в безумие чужаком. Поймав его взгляд, велел кригу соединить сознания в единую цепь – ментальную, однако в эти мгновения более прочную, чем стальная.
От единства взглядов – к единству чувств. От единства чувств – к единству разумов. Старый шаман расслабился, противопоставляя напряжению воина – собственную мягкость, его неистовству – безмятежность, его зверю – собственную человеческую суть. Ярость воина потекла в него бурным потоком, но он привычно усмирял его, подавляя в себе вспышки эмоций. Ирк’х позволил чужой душе заглянуть в свою, распахнув её как можно шире – и заглянул в чужую, жадно впитывая образы незнакомого мира. Это было захватывающе, но гораздо важнее было уловить момент, когда чужой мозг успокоиться и начнёт искать выход из незнакомого места, в котором очутился. Именно тогда шаман подбросил в чужое сознание свою любимую картинку: себя самого, совсем ещё юного волчонка, впервые ощутившего потребности разума и решившего сменить облик в поисках истины и гармонии. Ощущение мягкости внутренней сути, позволяющей преобразоваться в новую форму, более совершенную в ментальном плане, хотя и проигрывающую в физическом. Одновременно он мягко начал собственный переход, удерживая чужое сознание – и с удовлетворением почувствовал, что оно следует за ним.
Ярость, застилавшая рассудок, внутренний огонь, позволяющий быть самим собой – и кем-то ещё, пропали, и Макс ощутил себя прежним – угловатым, нескладным пареньком, стоящим на склоне холма… совершенно голым.
– Блин! – Не обращая внимания на окружающее, он бросился к остаткам собственной одежды, живописно разбросанной по склону. От рубашки остались только ни на что не пригодные лоскуты, но брюкам неизвестно почему повезло больше. Торопливо драпируясь ажурными лохмотьями, парень бросил взгляд в сторону леса – и замер. Внизу, у подножия холма, словно прошёл массированный огонь артиллерии, пропахав почву, изломав и изрядно проредив росший там кустарник и деревья, и вдребезги раскатав страшную прежде гигантскую кошку. Всё было в крови, обломках брони и обрывках белоснежной шкуры. Но странно – при виде валяющихся кусков мяса Макс испытывал необычное, доселе неизведанное чувство внутреннего торжества и какого-то животного удовлетворения. Он даже шагнул поближе, разглядывая место неистового сражения – когда увидел чудом уцелевшую голову спортивного парнишки, первым попавшего под действие незнакомой магии.
Все мысли и чувства разом вылетели из головы человека, он согнулся в три погибели – его стошнило. Чьи-то крепкие руки приподняли его голову, поддерживая на весу. Жёсткие пальцы пробежались вдоль спины, нажимая на точки у оснований позвонков – сразу стало легче, голова прояснилось, спазмы отступили.
– Настоящий воин не должен выражать свою скорбь столь открыто. Вначале ты должен позаботиться о своих спутниках, среди них немало самок, и они в шоке. А потом мы похороним твоего друга и ты, если пожелаешь, сможешь повторить свой странный ритуал.