Ключ без права передачи
Шрифт:
– Что это у вас? Зачем?
– Сейчас услышите. Вчера Юля брала его с собой на их воскресный пикник… под елочкой! Я же понимаю, Кирилл Алексеич, вы человек новый, вам не хочется сразу конфликтовать… Ольга Денисовна, вы идите поближе, вам не будет слышно… Есть местком, там всегда найдутся заступнички… Но когда такие факты, как здесь у меня… Я утром прослушала и в ужас пришла.
– И Баюшкина включила аппарат.
Магнитная лента заговорила знакомыми молодыми голосами:
"Марина Максимовна, вопросик можно?" (Адамян).
"Ну попробуй".
"Эмма Пална - хороший,
"Здрасьте, я ваша тетя! Отдохни ты от нее, чего она тебе далась?" (Это Смородин).
"Не мешай, это вопрос по существу. Так как же, Марина Максимовна?"
"Жень, но ведь я не сижу у нее на уроках! Я знаю ее больше как человека. Как очень домашнего, слабохарактерного человека, которого заедает текучка… вот… и которому с вашим братом несладко. Правильно?" (М.М.).
"Марина Максимовна, ее мальчишки доводят! Особенно он, Женька. Что смотришь? Я б никогда не сказала, если б это было правильно, если б "Голгофу" стоило доводить. А ее - не за что!" (Юля).
"Постойте, это прозвище у нее такое - "Голгофа"?"
"Ну да. Она говорит: "Каждый раз иду в класс, как на Голгофу!"
"Братцы, что ж вы делаете? Помилосердствуйте…"
"За ней надо записывать, Марина Максимовна! Она все время такое отмачивает. Вот еще, например: "Вас родители портили, портили, а потом школе подкинули!" (Таня).
Хохот.
"Слушайте, а за что вы невзлюбили-то ее? Не за фразы же эти?"
"Сказать? (опять Адамян). За то, что она отбивает интерес к химии у ребят! Каждый день - примерно у ста пятидесяти человек! На проблемном уровне она же не сечет абсолютно. Подсуньте ей любую сенсацию химическую - из "Науки и жизни", из "Эврики", о спецжурналах я и не говорю, - по лицу увидите: все это мимо! Как козе баян, как зайцу джинсы!
"Нам это известно. А чего ты от Марины Максимовны хочешь?" (Смородин).
"Мнения!"
…Далее идет то, что мы уже слышали - вплоть до разговоров о новом директоре, когда Марина Максимовна исключала из своего репертуара песенку "А я люблю военного…"
– Товарищи, как же это? Ведь мы подслушиваем… - словно очнувшись, сказала Ирина Ивановна Смородина.
– Что-что?
– не поняла Клавдия Петровна, однако нажала клавишу "стоп".
– Я лучше пойду… Я эту педагогику не знаю, конечно, только как-то нехорошо… - Ирина Ивановна двигалась спиной к двери, горестно глядя на Назарова.
– До свиданья.
– И ушла.
Клавдия Петровна всплеснула руками:
– Если хотите правду, вот уж кто действительно ревнует своего сына к этой Марине, так это она! И по-моему, неспроста… А здесь вот струсила!
– Не о храбрости речь, Клавдия Петровна, - глухо сказал Назаров, уставившись на кассеты.
– Если не ошибаюсь, магнитофон принадлежит вашей дочери?
– Да, это наш ей подарок… А сама-то она кому принадлежит? Я могу это спросить, не усмехайтесь, я жизнь на нее положила!
– Клавдия Петровна направилась к графину с водой. Выпила два стакана подряд.
– …Когда я послушала разговоры эти, я поняла наконец, откуда у девчонки такой тон со старшими. Оказывается, это можно. Вот "разобрали"
– По-моему, комментарии тут излишни, - вмешалась Ольга Денисовна.
– Мы подумаем, разберемся… - она сверхвыразительно глядела на Назарова.
– Вот-вот. А то получается по пословице: сильнее кошки зверя нет!
– Вы можете эту пленку доверить нам? На день-два?
– спросил Назаров. Ему не терпелось прекратить эту аудиенцию.
– Да, берите с аппаратом вместе… А ей я что-нибудь придумаю. Берите, берите, интересы у нас одни, правильно? Только, Кирилл Алексеич, Юля-то моя здесь тоже распустила язык… Надеюсь, по ней моя откровенность не ударит? Десятый класс…
– Не ударит.
– Назаров ухватил магнитофон за кожаный ремешок, буркнул "до свидания" и вышел.
Дали звонок с урока.
– Ах, господи!
– Клавдия Петровна досадливо щелкнула пальцами.
– Тогда уж я пересижу у вас перемену, а?
Она подсела к Ольге Денисовне.
– Думала: приду, выложу все - станет легче. Нет, камень тут.
– Она дотронулась до груди.
– И себе не облегчила, и вам тяжесть навесила…
Ольга Денисовна согласилась:
– Золотые слова.
– Директор разнервничался… Между нами, женщинами, там ничего такого нет?
– Где "там"? Не понимаю…
– Я говорю: может, уже раскручена эта самая "лирика"? Я ж не из пальца, вы сами слышали: "лирического учреждения" ей надо!… Это как - утепленного? Худо, дескать, зябко в одинокой постельке? Ни стихи не помогают, ни песенки? А французские - еще хуже…
Внезапно Ольга Денисовна залилась краской, разгневалась - такой мы еще не видели ее.
– Послушайте! Речь все-таки идет об учителе вашей дочери! Нельзя так, нехорошо! Мы с вами не девчонки, калякающие в туалете!
Она взяла стопку тетрадей и вышла, прежде чем Клавдия Петровна успела оправдаться.
А через полминуты вдруг вернулся Назаров, ударом ладони распахнул дверь. Шея у него была красная.
– Во что вы меня превращаете, мамаша? Иду в кабинет - навстречу весь 10-й "Б"… а я - с этой штукой. Красиво? Я ж педагог, черт возьми, директор, коммунист!
Лицо Баюшкиной хлопотливо выразило понимание и сочувствие.
– Действительно… Не хватало вам еще от них прятаться! Директору - от ребят… смешно! Был один заграничный фильм, длинное такое название - про дело человека, который вне всяких подозрений… Вот это - вы!
– говорила она, отобрав у него магнитофон и укладывая его в желтый мужской портфель.
– Благодарю вас. Я смотрел. Как раз он там убийца, - не улыбнувшись, напомнил Назаров.
– Серьезно? Пример, значит, глупый, беру назад… Так хорошо будет?
– Она передала ему портфель.
Он несолидно показал большой палец, чтобы больше не произносить ничего. Боялся произнести то, что вертелось на языке.
22
В коридоре он встретил Марину.
– Спасибо большое, Кирилл Алексеич, - сказала она.
– Мы там выключили.
– Да? А мы тут включили…