Ключ
Шрифт:
— Ну, что? — сказал он восторженно. — Ведь это гений! Другого слова нет!..
— Шаляпин? — переспросил дон Педро. — Да, мировая величина… Удивительно, что он согласился спеть: он больше не поет в частных домах.
— Уж и приготовили вы гостям сюрприз!
— Помилуйте, это для меня первого был полный сюрприз! Я в мыслях не имел просить его петь. Разве можно просить об этом Шаляпина!
— Это все равно что попросить человека подарить вам три тысячи рублей.
— Вот именно, — сказал, смеясь Кременецкий. — Нет, он сам пожелал, видно, нашло… Спел и уехал! Даже не уехал, а отбыл — о королях надо говорить
— Однако отчего он поет такие заигранные вещи? — спросил Горенский. — «Два гренадера», «Заклинание цветов»… Ведь это банальщина! Не хватало только «Спите, орлы боевые»!.. И почему «Фауста» петь по-итальянски?
— Vous âtes difficile, prince [17] , — сказал Фомин. — Мне французы говорили, что они «Марсельезу» стали понимать лишь тогда, когда услышали, как Шаляпин поет «Два гренадера»…
— Да, мороз по коже дерет от его «Марсельезы»… Вы, видно, не очень любите музыку, князь, — сказал Кременецкий и отошел к другой группе. У камина, заставленного бутылками, Яценко разговаривал с Никоновым. Григорий Иванович выпил и был еще веселее обыкновенного. Около них в глубоком кресле сидел Браун. Здесь же, при отце, находился и Витя.
17
Вам трудно угодить, князь (фр.)
— Николай Петрович нем, точно золотая рыбка, — сказал Кременецкому Никонов. — Я, видите ли, хочу взять его за цугундер, как говорил один мой гомельский клиент. Нескромнейшим образом пристаю к Николаю Петровичу по делу Фишера: кто убил? зачем убил? почему убил? Просто сгораю от любопытства!
Кременецкий с беспокойством посмотрел на Яценко. Семену Исидоровичу фамильярный тон его помощника показался весьма неуместным. Но Николай Петрович был в благодушном настроении и нисколько не казался обиженным — его, по-видимому, забавлял выпивший Никонов, которого он давно знал.
— И что же Николай Петрович? — спросил Кремецкий.
— Молчит, потому Фемида.
Никонов, улыбаясь, налил себе большую рюмку ликера. Семен Исидорович невольно следил за движениями его руки, слегка дрожавшей над бархатным покрывалом камина.
— Скажите, Фемида, будьте такие миленькие, кто убил Фишера? Cur? quomodo? quibus auxiliis? [18]
— Да, право же, я сам ничего не знаю, господа. Вы читали в вечерних газетах: задержан некий Загряцкий. Но я его еще не допрашивал.
18
Кто? Каким образом? С чьей помощью? (лат.)
— А вы допросите. Нет такого закона, чтобы людям сидеть под арестом, не зная, за что и почему… Хотя, конечно, он убил…
— Завтра допрашиваю. Его задержала полиция в порядке двести пятьдесят седьмой статьи устава уголовного судопроизводства. Вы бы прочли эту книжку, Григорий Иванович, полезная, знаете, для юриста книжка.
— Вот еще, стану я всякие глупости читать. Статья архаическая.
— Разве у нас есть habeas corpus [19] ? — спросил, краснея, Витя Яценко.
19
Конституционный акт, гарантировавший права граждан в Англии; принят в XVII в.
— Я знаю только то, что напечатано в газетах, — сказал серьезно Кременецкий. — Насколько по газетам можно судить, настоящих улик против Загряцкого нет.
— Это какой же Загряцкий? — осведомился подошедший Фомин. — Мой покойный отец, сенатор, знавал одного Загряцкого. Они встречались у Лили, у графини Геденбург… Не из тех ли Загряцких?
— Не знаю, верно, не из тех. Кажется, попросту опустившийся человек, — сказал нехотя следователь. — Вместе развлекались с Фишером.
— А развлечения были забавные? Расскажите, Николай Петрович. Не слушайте, молодой человек.
— Отчего же? Впрочем, если я лишний, — сказал, вспыхнув, Витя и хотел было отойти, но отец засмеялся и удержал его за руку.
— Однако вполне ли доказано, что Фишер убит? — спросил Фомин.
— Экспертиза будто бы установила отравление растительным ядом, — пояснил Кременецкий. — Но вы знаете, хуже экспертов врут только статистики. Да и наши газетчики любят подпускать андрона, не в обиду будь сказано милейшему дон Педро, — добавил он вполголоса, оглядываясь. — Вот вы, доктор, — обратился он из вежливости к Брауну, который молча слушал разговор. — Вы что нам можете разъяснить по сему печальному случаю?
— Я не видал данных анализа и ничего не могу разъяснить.
— Однако, если я не ошибаюсь, химическая экспертиза не всегда может вполне точно установить факт отравления?
— Вы не ошибаетесь, — холодно сказал Браун. Почему-то все, кроме Никонова, почувствовали себя неловко.
— Позвольте, герр доктор, — сказал Никонов, — я, конечно, не химик свинячий… Тысяча и одно извинение, это из Чехова… Я, конечно, профан, но в «Русских ведомостях» читал, что химический анализ может обнаружить одну тысячную или даже десятитысячную миллиметра яда… А? В чем дело? Виноват, я хотел сказать, миллиграмма. Сам читал в газетах.
— В газетах, может быть, — сказал Браун. — Впрочем, иногда в самом деле анализ обнаруживает и десятитысячную, но не всегда и не при всяких условиях. В человеческом организме химические реакции идут сложнее, чем в стеклянном сосуде.
— Как же нас лечат разными медикаментами? — спросил Яценко.
— Плохо лечат.
— А вы говорите: купаться, — сказал весело Кременецкий.
— Я и не говорю: купаться… Нет, право, господа, я ничего пока не знаю, — сказал Яценко, решительной интонацией отклоняя продолжение разговора.
— Франц-Иосиф-то каков, а? — спросил Кременецкий. — Поцарствовал, поцарствовал, да и умер.
— В самом деле, всего каких-нибудь семьдесят лет поцарствовал и умер, чудак этакой!
— Шибко стал умирать народ! Вот и Направник скончался. Кого мне жаль, это Сенкевича…
— Зато я, господа, твердо решил: буду жить еще пятьдесят шесть лет и три месяца, — заявил Никонов, подливая всем ликера.
XIV
Стоя на площадке перед отворенной дверью, Семен Исидорович провожал последних гостей, все повторяя полушепотом: