Ключ
Шрифт:
Собак у этих людей не было, поэтому волнующееся стадо успокоили палками, причём сделали это так умело, что даже самые рьяные быки сразу поняли, что лучше не брыкаться.
Я всё силился понять, что же такое произошло, и вскоре мне представилась возможность узнать это. Когда нас сгуртовали и куда-то повели, то мы прошли мимо того места, где ночевали скупщик и погонщики. Костёр кто-то залил, но в свете факелов я увидел четыре распростёртые на земле тела. Это были наши недавние хозяева — скупщик, два погонщика и их пёс. Они лежали неподвижно, в странных неестественных позах, а под ними растекалась лужа чего-то красного, дурно пахнущего.
Этот запах был не резкий, но отталкивающий. Он смущал и немного пьянил, заставлял думать о чём-то тягостном и плохом… До этого я никогда не видел крови, и не чувствовал её запаха, а потому не знал, что это один из цветов и ароматов смерти.
Нас вели весьма долго, наверное, всю ночь. Когда мы остановились, над горами ещё висели звёзды, а внизу темнота была, хоть глаз коли. Но с одной стороны небо уже превратилось из чёрного в прозрачно-тёмно-синее, а это означало, что рассвет недалёк.
Люди, которые пригнали стадо в новое место, на мой взгляд, ничем не отличающееся от старого, (ровная площадка без травы, и кругом скалы), повели себя точно также, как те, кто привёл нас из родных земель в горы. Они позаботились о том, чтобы стадо не разбежалось, перегородив выход из каменного загона загородкой из прочных жердей, больше смахивающих на брёвна, а потом развели в стороне костёр.
Кажется, их было пятеро или шестеро — считать я тогда не умел. Разбив нехитрый лагерь, эти новые люди о чём-то коротко посовещались, после чего двое из них вернулись к стаду, сделали беглый осмотр, отделили нас со Сметанкой и повели к костру.
Повторюсь — ни она, ни я, мы ничего тогда не знали о жизни. Мы привыкли, что нас куда-то ведут, потому что водили нас до сих пор из хлева на пастбище и обратно. Даже это путешествие, во время которого с нами обращались порой грубо, не заставило нас перестать доверять людям. Раз тебя куда-то ведут, значит так оно и надо!
— Ну, чо, атаман, выбирай! — развязно проговорил один из них. — По мне, так телок упитанней. Его значит и чкх-х!
Он издал какой-то странный звук, значения которого я не понял. Человек небольшого роста, но важный, что твой фермер в воскресном подпитии, поднялся со своего места и подошёл к нам. Внимательно осмотрев нас обоих, он покачал головой и сказал:
— Не. Тёлка слишком приметная. Будем продавать — засыплемся. Так что, давай её!
Остальные одобрительно закивали головами. Потом меня отвели в сторону и привязали к толстому колу, загнанному меж камней. Я пока ещё ничего не понимал.
Всё произошло очень быстро. У меня на глазах Сметанку ввели в круг света, один из разбойников крепко ухватил её за рожки и вдруг ловким движением сбил с ног, навалившись всем телом, лишая возможности встать. Другой достал из-за пояса здоровенный складной нож, под названием «наваха», что означает — бритва, раскрыл его и… молниеносным взмахом перерезал тёлочке горло…
Тело Сметанки задёргалось, забилось в судорогах, раздался хрип, бульканье… На какой-то миг мне показалось, что она сейчас сбросит повисшего на ней человека и убежит, но этого не случилось.
* * *
Бык замолчал, потому что Анджелика негромко, жалобно вскрикнула. Девушку била мелкая дрожь, из ноздрей вырвались две тонкие струйки дыма, а внутренность пасти осветилась знакомым голубоватым сиянием.
Бык подумал было, что дело плохо, но ничего страшного не случилось. Юная драконесса отвернулась, тяжело дыша, видимо стараясь скрыть выступившие на глазах слёзы. Но вскоре она справилась с собой и даже пришла на помощь Мегги, которая откровенно рыдала, закрыв голову крыльями. Когда они обе немного успокоились, она взглянула на Быка, покрасневшими, но уже сухими глазами и приказала глухим голосом:
— Дальше! Рассказывай.
— Может не надо? — засомневался их товарищ, и с тревогой посмотрел на всё ещё всхлипывающую Мегги.
— Нет, пожалуйста, Быкусь, продолжай! — попросила она. — Нам нужно знать всё.
Бык пожал плечами и продолжил:
* * *
— Вскоре движения Сметанки замедлились, дрожь прекратилась, а под её телом возникло и стало расплываться огромное красное пятно. Я заворожено смотрел на это… красное, а оно растекалось всё шире, пачкая её белоснежные чулочки и окрашивая серые камни в цвет смерти…
Понимание случившегося ещё не вошло в мой мозг, который вообще отказывался соображать. Я смотрел, и всё вокруг меня заливало это красное. Красное! Проклятое красное!!!
Не знаю, в какой момент я стал биться. Это не было сознательным действием, тело металось само, мускулы конвульсивно напрягались, копыта били наугад! Кол, который не под силу было сломать и взрослому быку, разлетелся в щепки! В какой-то момент одному из разбойников удалось ухватиться за верёвку, обмотанную вокруг моей шеи, но я тут же мотнул головой и угодил левым рогом ему под рёбра. Человек истошно заорал, а мне в глаза плеснуло что-то тёплое липкое, красное! Красное!!!
И вот тут меня заколотило по-настоящему! Я рванулся вперёд, ничего не видя и не разбирая, но продолжая бить копытами и рогами наугад. Кто-то ещё попал под мои удары, но кто и как, не помню.
Я до сих пор не знаю, убил ли я там кого-нибудь или только покалечил? Пока был молод, тешил себя мыслью, что, скорее всего, убил — в памяти остались вопли адской боли, треск разрываемой плоти, хруст костей… Теперь я по-другому отношусь ко всему этому.
А тогда я метался по бандитскому лагерю, сея вокруг себя разрушение. Не знаю, как мне посчастливилось вырваться? Выскочил ли я тем же путём, которым нас туда привели или, что, скорее всего, нашёл случайно иную лазейку. Не помню. Помню только, что нёсся, не разбирая дороги в темноте среди скал, оставив позади вопящих разбойников и заполошно мычащее стадо.
Мне повезло, потому что ничем иным, кроме везения нельзя назвать то, что я не врезался с размаха в скалу и не слетел с обрыва в какую-нибудь пропасть. Но всё-таки слететь мне довелось, но не с обрыва, а с берега, и не в пропасть, а в реку. И опять же ничем кроме везенья нельзя объяснить то, что я не утонул, ведь я тогда совершенно не умел плавать, и даже не купался ещё в своей жизни ни разу.
Не знаю, сколько времени меня мотало волнами, но наверно достаточно долго, потому что когда я, совершенно обессиленный выбрался на берег, горы были уже далеко позади, а река несла свои воды спокойно и размеренно. Помню, что отлёживался в камышах, потом перебрался на незнакомое пастбище, но, несмотря на страшный голод, долго ещё не мог есть — картины, одна кошмарней другой вставали перед глазами. Наши убитые погонщики и их пёс… Сметанка, в луже собственной крови… Бандиты, вопящие под моими ударами… И всё красное, красное, красное…