Ключи к полуночи
Шрифт:
Джоанна взглянула на Алекса.
— Нравится?
— Да. Чудесно. В этом что-то есть. В самом деле что-то.
Они прошли в бар, где владелец обратился к ним по-английски только с тремя словами:
— Только по-японски, пожалуйста.
Джоанна быстро заговорила по-японски и убедила его, что, если не по рождению, то умом и сердцем, они были привержены местным традициям, и он, улыбаясь, приветствовал их.
Они взяли сакэ, и Джоанна сказала:
—
— Я делаю что-нибудь не так?
— Не надо держать чашку в правой руке.
— Почему нет?
— Считается, что это признак того, что ты большой и безудержный пьяница.
— Может быть, я и есть большой и безудержный пьяница.
— Да, а ты хочешь, чтобы все знали об этом?
— Так мне держать чашку только в левой руке?
— Правильно.
— Вот так?
— Да.
— Я чувствую себя этаким неотесанным варваром.
Она подмигнула ему и, улыбнувшись, произнесла:
— Со мной ты можешь пользоваться обеими руками.
Они пошли в Нихигеки Мюзик-холл на часовое представление, являвшее собой смесь водевиля и эстрадного представления. Комедианты рассказывали непристойные анекдоты, некоторые из которых были довольно забавными, но Алекс больше ободрялся видом смеющейся Джоанны, нежели тем, что говорили актеры. Между действиями спектакля девушки в ярких откровенных костюмах танцевали плохо, но с большим энтузиазмом и энергией. Большинство хористок были захватывающе красивы, но в глазах Алекса, по крайней мере, ни одна из них не была так очаровательна, как Джоанна.
Вернувшись в отель, в их номер, Джоанна позвонила и заказала бутылку французского шампанского и подходящие, не очень сладкие пирожные. Все это принесли упакованным в красивый красный лакированный деревянный ящичек.
Они переоделись в пижамы. Она надела пижаму из черного шелка с красными полосками на манжетах и воротничке.
По ее предложению Алекс открыл шторы и подтащил диван к низким окнам. Они сидели рядом и смотрели на Токио, пока пили шампанское и закусывали печеньем с миндалем и грецкими орехами.
Вскоре после полуночи часть неоновых огней в Гинзе начала гаснуть.
— Японская ночная жизнь может быть очень неистовой, — сказала Джоанна, — но она сворачивается очень рано по западным меркам.
— А мы будем? — спросил Алекс.
— Мы будем что?
— Мы будем сворачиваться?
— Мне не хочется спать.
— Шампанское не действует?
— Оно бодрит.
— Ты напоишь меня, что я окажусь под столом.
Она плутовато улыбнулась.
— Да? А когда мы там окажемся, что будем делать?
Он хотел ее, он страстно желал ее. Он жаждал узнать вкус
— Нам надо будет встать в шесть часов.
— Но мы не встанем.
— Встанем, если хотим успеть на самолет.
— Нам не надо будет вставать в шесть часов, если мы не будем ложиться спать. Мы можем поспать завтра в самолете.
— И что же тогда мы будем делать сейчас? — спросил Алекс.
— Молча сидеть здесь в ожидании рассвета.
— Считается, что это романтично?
— А ты так не думаешь? — спросила Джоанна.
— Скучно.
— Все это время мы будем пить шампанское.
— Одну бутылку нам не растянуть так надолго.
— Так закажем другую.
— Обслуживание номеров закрылось еще несколько минут назад.
— Тогда мы будем просто разговаривать, — сказала Джоанна.
— Ладно. О чем?
Она повернулась к нему лицом. Ее глаза были безумно синие.
— Мы будем говорить о том, что мы хотим сделать.
— В Англии?
— Нет.
— С нашими жизнями?
— Нет.
— О положении дел в мире?
— Кто может здесь что-нибудь изменить?
— Тогда о чем?
Джоанна скользнула к нему. Она была такая теплая.
Алекс обнял ее.
— Мы будем говорить о том, что хотим сделать друг с другом, — произнесла она.
Она коснулась губами его горла. Не то, чтобы она поцеловала его. Не совсем так. Казалось, она проверяла страсть в артерии, которая вздулась и пульсировала на его шее.
Он повернулся к ней, сделал движение навстречу, и они сильно прижались друг к другу, живот к животу. Ее груди приятно расплющились о его грудь. Он целовал ее лоб, ее глаза.
— Пожалуйста, — сказала она.
Ее нежный рот открылся под нажимом его, и на некоторое время весь мир сжался до четырех губ, двух языков и теплого, влажного вкуса миндаля и шампанского.
Его руки бродили по ней. Под черным шелком она была чудесно гладкая и твердая.
— Пожалуйста, — произнесла она. — Пожалуйста, Алекс.
Он встал, нагнулся и сгреб ее. Она казалась невесомой, а он чувствовал себя так, как будто мог поднять горы.
Она прильнула к нему. Ранимость, отразившаяся в ее ясных глазах, тронула его сердце.
Он отнес ее в свою спальню и положил на кровать. Медленно, с любовью, раздел ее.
Единственным светом в комнате был только тот, что шел из гостиной через открытую дверь. Бледный, как лунный свет, он падал на кровать широкой полосой. Обнаженная, она лежала в этом потустороннем сиянии, слишком красивая, чтобы быть настоящей. Неземная.