Ключи от ящика Пандоры

Колочкова Вера Александровна

Парень успел ухватить ее ладонь, торопливо прижать к щеке. Мимолетный жест, но так и брызнуло от него счастливым настроем парня. Да и Стеллино лицо потекло, сжимая губы в едва сдерживаемой улыбке.

– Фу, дурак… Иди уже. Вам чаю покрепче? Глебка зеленый заварил, знает, что я черного не пью.

– Давай зеленый. Я тоже его люблю.

– Ага. Тем более сахара все равно нет. А зеленый надо без сахара, так вкуснее.

Сев напротив, Стелла взяла в пальцы чашку, смешно отставив мизинчики, подула, вытянув губы. Чуть отхлебнув, глянула собеседнице в

глаза в настороженном ожидании.

– Я смотрю, любовь у вас, – улыбнувшись, повела Ирина головой в сторону дверного проема, за которым исчез Глебка.

– Да. Мне высокие блондины с голубыми глазами больше нравятся. Вы ж сами недавно это провозглашали, помните?

– Помню, Стелл. Я, собственно, по этому поводу и пришла. Ну, то есть… Прощения попросить за то дурацкое провозглашение.

– Что, серьезно?

– Да.

– Просто прощения попросить и все?

– Да…

– Хм… А вот вы еще, когда это провозглашали… Фу, слово дурацкое, да? Вы еще и Глебкино имя назвали. Откуда вы про него узнали, можно спросить?

– Да отчего ж нельзя. Я вас вдвоем у супермаркета увидела, а потом проследила за вами. Ехала сзади, как шпион…

– Серьезно?! Вот это да. Ну а имя-то, имя?

– А что – имя… Это уже дело шпионской техники. Бабушки-соседки у подъезда попались очень говорливые. Выложили все как есть. В самых подлых подробностях.

– Ну да, они такие. С потрохами нас заложили, значит. А только почему – подлых? Мы с Глебкой вроде ничего подлого им не сделали…

Странно, но в голосе Стеллы совсем не слышалось ни обиды, ни злобной досады. Наоборот, веселым был голос, можно сказать, дружески-игривым.

– А зачем вам все это надо-то было? Шпионить, с бабками беседовать…

– Хороший вопрос, Стелл. Я сама на него вот уже который день пытаюсь ответить. Знаешь, есть такой термин в юриспруденции – объект повышенной опасности. Когда этому объекту плохо, он подсознательно стремится другим побольнее сделать. Дом старый разваливается – кирпичи на голову летят. Собака озлоблена – людей кусает. Человек несчастлив и удручен – обязательно в кого-нибудь злой энергией плюнуть надо.

– Хм… Понятно. Короче говоря – если у самого корова сдохла, пусть и у соседа сдохнет?

– Ну, можно и так сказать.

– Значит, я сгоряча под руку попалась?

– Выходит, что так. Прости меня, Стелла.

– Да ладно, бог с вами, не за что вам извиняться. Говорят, наоборот – все, что ни делается, все к лучшему. Считайте, что вы в меня не плюнули, а помогли.

– Даже так?

– А что, сами разве не видите? Мы ж любим друг друга, теперь, слава богу, каждый день вместе будем. Надоело уже болтаться, как дерьмо в проруби. Знаете, как тяжело?

– Нет, не знаю.

– И бога благодарите, что не знаете! Когда любишь одного, а живешь с другим. Нет, никому такого не пожелаю!

– А чего ж тогда жила, если так? Еще и под венец пошла!

– Так если позвали, что ж делать-то было? Я и сама об этом думала, и сомневалась, даже к батюшке в церковь за советом ходила. А он говорит – это у тебя,

милая, искушение над юным неокрепшим умишком возобладало. Страшная эта вещь – искушение. Я ж детство да юность ой в какой бедности провела, если б вы знали… Я ж не местная, из маленького городка сюда приехала, там даже работы нет, градообразующее предприятие давно закрыли. Приехала, с Глебкой вот познакомилась. А потом Петр Яковлевич в меня влюбился. Вернее, я сама сделала так, чтобы он в меня влюбился. Ну и пошло…

– А как же Глеб?

– Да мы уж потом поняли, что любим друг друга, когда все закрутилось. Так бывает, знаете: когда рядом – не поймешь. А стоит отдалиться… Глебка смирился, терпел. Я и сама удивлялась, чего он терпел. Но с любовью ведь ничего не поделаешь, она все равно свое возьмет.

– Да. И все простит. Правильно ты говоришь, Стелла. И парень твой молодец. Потому что любовь еще и долготерпит. И милосердствует, и обидой не превозносится…

– Да, да, это все так, это все про нас! А что это, Ирина? Ну, откуда вы такие хорошие слова знаете?

– А по-твоему, я только на подлость способна? Вообще-то эти слова из Послания апостола Павла к коринфянам, их все знают.

– Ой, а я не знаю! А еще, Ирина, еще… Как там еще?

– Любовь не гордится, не бесчинствует, не раздражается, не мыслит зла… Все, дальше не помню.

– Здорово… Прямо все про нас. Надо бы записать, а то забуду. Потом Глебке расскажу.

– Стелл, а можно спросить? Можешь не отвечать, если не захочешь…

– Да спрашивайте, чего уж там!

– Понимаешь, мне все равно это непонятно! Про Глебку! Ну, понятно, что любил, что ждал… Но неужели он тебя ни разу не упрекнул? Как ему все это было?

– А, поняла – хотите в его шкуру залезть?

– Ну, вроде того. Неужели не ревновал?

– Что вы, еще как! Но я ж объясняю, он любит меня. А если любишь, то все прощаешь, даже такое. Он просто ждал. Вот и дождался, опять же благодаря вашему… Как его?

– Провозглашению. Да, действительно дурацкое слово. Но ведь ему, наверное, больно было?

– А мальчики не плачут, они сильными должны быть. Хотя я, конечно, как эгоистка сейчас рассуждаю. Зато в этом одна положительная черта есть – искушение с меня сошло, как ненужная короста. Сама себя не узнаю! Вон Петр Яковлевич мне дорогие шмотки да цацки отдал, а мне даже чемоданы распаковывать не хочется. Может, обратно отправить, как думаете?

– Не стоит. Ему и так плохо, еще и ты пощечину напоследок дашь. Он ведь любил тебя как-никак.

– Да это и не любовь была, наверное. Тоже что-то из темы искушения, я думаю. Приятно же, когда молодая женушка вокруг тебя прыгает. Ладно, искусились на пару, и забыть можно. Каждому – свое. И без обид…

– Знаешь, а ты хорошая девчонка оказалась, умненькая. Желаю тебе счастья с Глебкой.

– И вам того же, Ирина. У вас ведь тоже, насколько я знаю, проблемы в семье есть.

– Уже нет. Знаешь, как в анекдоте? Это уже просто проблемы, а не проблемы-проблемы. Ладно, спасибо за чай, пойду я.