Кмель
Шрифт:
– Почему?
Ответ был для деда настолько очевидным, что он даже растерялся.
– А какие ещё варианты?
– Ну, вариантов много, – Я понял, что задел деда за живое. – Репка, например. Большая-пребольшая.
– Репка – не гвоздь.
– Ну конечно, – многозначительно сказал я, – потому, что репка – овощ.
– Ага, а ты – фрукт! – совсем уж раздосадовался дедушка. – При чём, тот ещё!
– Ладно, – сдался я. Знаю – ещё слово и дед примет «обет молчания». По крайней мере, до принятия первой рюмки. – Рассказывай.
Он велел позвать сестру и мы втроём отправились в огород. Там дед довёл нас до нужной точки и попросил
– Надо поморгать, чтобы сбросить с ресниц всякую дрянь, скопившуюся за истекший период, – объяснил он суть происходящего. – Ежедневно мы видим много хорошего, но ещё больше – плохого. Вот это плохое и надо сбросить. Наука, к примеру, рекомендует здоровый сон. Но спать мы сейчас не будем, просто похлопаем ресницами. Можно было бы и по стопочке, но вам это рановато… Готовы? Поехали!
По окончанию оздоровительной процедуры мы с удивлением обнаружили прямо перед собой стройную череду подсолнухов, к этому времени уже достигших пика созревания. В плане гордой осанки и стати с ними не могли соперничать ни кусты смородины, ни душистая малина, ни даже молодые яблоньки, «с головы до пят» увешанные сочными румяными плодами. Сразу вспомнились расфуфыренные тонкоусые кавалеры в шляпах с перьями, кои во множестве населяли мамин альбом по средневековой живописи. Как и эти достопочтенные джентльмены, подсолнухи вызывали странное ощущение нездешности, принадлежности к каким-то далёким недостижимым краям, попавшим сюда исключительно по недоразумению. «Любуйтесь, люди, – словно говорили они нам – простым смертным, – мы и есть подлинная красота мира! Пройдёт немного времени и мы вернёмся туда, откуда прибыли, а вы, как ни в чём не бывало, продолжите жрать свой хрен и нюхать табак! Так наступит на земле Эра Сорняков!»
Вот интересно заметили бы мы это неожиданное превосходство при каких-то иных обстоятельства? Например, пять минут назад?
Дед с любопытством поглядывал на нас – старик был явно доволен произведённым эффектом. Сильно не томил. Объяснил просто, как на уроке.
– Есть несколько вещей на свете, которые скрепляют наш мир и держат его в нужной форме, без них он бы уже давно развалился. Вернее, не устоял бы и дня.
Я еле сдержался, чтобы не ляпнуть про самогон. Сестра по обыкновению почуяв моё желание, крепко сжала мне руку. При всех недостатках, она умела вовремя угадать дурные намерения, зарождающиеся в паскудной душе своего братца и уже только одна эта способность делала её моей сестрой.
– Я называю эти вещи «гвоздями мира», – Дед говорил не слишком уверенно, ибо все-таки ожидал от нас какой-то подлости, понимая, что в подобном тоне с детьми не общаются. Дети воспринимают такие разговоры как попытку унизить их человеческое достоинство тупым никчёмным пустословием. – «Гвоздей мира» – раз-два и обчёлся. Подсолнух – один из них. Просто посмотрите на него очищенными глазами.
«Очищенные глаза, – это хорошо подумал я тогда. – С другими в Филатах и делать нечего!»
Да, кстати, насчёт глаз – темень такая, что хоть глаз выколи. Хорошо, что я прихватил с собой налобный фонарик, между прочим, большая редкость по нашим временам! Я приспособил его прямо на шапку, для этого мне пришлось растянуть крепление до предела.
Сидеть на скамье было невозможно, а уж щёлкать семечки и подавно. Я решил очистить дорожку до самого родника, если ночью и заметёт, то, по крайней мере, утром будет легче убирать.
В масштабах улицы света фонарика явно не доставало, но в пристрое конюшни горел свет, а значит, у меня есть хоть какой-то ориентир.
Раньше там была летняя кухня, где готовили скотине – одно время по соседству с лошадьми проживали ещё и овцы. Но количество лошадей постепенно сократилось с пяти голов до двух, а овец и вовсе съели. Таким образом, надобность готовить непосредственно в конюшне отпала и в подсобке поселился Лучиан, заменивший дедушку на посту лесхозовского конюха. Печь была, оставалось раздобыть стол, стулья и нары, всё это конюх смастерил едва ли не за день. В качестве подарка на новоселье бабушка пожертвовала новосёлу старый половичек и гобелен с изображением стыдливого оленя. Что оленю стыдно, сказал дедушка. Дескать, потому, что с рогами. И почему-то красноречиво погрозил бабушке пальцем.
Короче, получилась вполне жилая комната. Одна беда – зимой подсобка быстро выстужалась, но от бабушкиных предложений перезимовать в их избе, Лучиан всякий раз отказывался. Говорил, что по ночам сильно храпит и матерится – хоть и по-молдавски, но громко.
Пару лет назад к гагаузу приезжала жена. Дело было в декабре, перед самым новым годом, во время первой же ночёвки она простудилась и померла в районной больнице от двухсторонней пневмонии прямо в новогоднюю ночь. Поскольку никто её не знал, конюх хоронил жену в одиночку. И вот как, скажите, этот беглый олух мог получить такой козырный участок прямо вблизи от центральной аллеи? Тайна тайн!
– А чё, молодец! – похвалил сослуживца дедушка. – Стало быть, не зря кнутом то размахивает! Девка можно сказать с неба рухнула и прямиком на почётное место! Её вообще хоть кто-нибудь видел?
Оказалось, нет.
За полчаса я добрался до родника. Набрал в ладони из хрустальной струи, ополоснул лицо, сделал пару глотков. Дорожка получилось, что надо! Голливудский бульвар в снежном варианте! А раз так, значит, растает. Как не размахивай лопатой, сколько сил и умений в него не вкладывай, всё равно растает! Голливудский бульвар помноженный на уральские снега равняется нолю.
Домой не хотелось, работа меня раззадорила – что угодно, только не в кровать. Я посмотрел на почерневшие от времени, покрытые мхом и плесенью, брёвна конюшни, на просевший, полуразрушенный фундамент, на покосившуюся крышу и вдруг отчётливо ощутил необходимость зайти вовнутрь и, что, если я этого не сделаю, всё, что случилось здесь со мной прежде, потеряет всякий смысл. Как такое может быть, подумал я, что за всё это время я вообще ни разу не переступил порог конюшни?
С лязгом отъехала чугунная щеколда на воротах дома, кто-то вышел на улицу с фонарём в руке. Знакомая фигура, слегка запрокинутая назад голова, рука, поправляющая выбившуюся из-под пухового платка, прядь. Мама.
– Сенечка! Ты где?
– Я на роднике! Не волнуйся, отнесу Лучиану тулуп и вернусь!
– Только не задерживайся, ладно? Поздно уже!
– Хорошо, мама! Я скоро!
От наших голосов содрогнулись окрестности. Разговор этот был теперь так же неуместен, как звук работающей бензопилы или праздничный салют! Наши ласковые пожелания друг другу в этой морозной тишине могли иметь для данного кусочка пространства катастрофические последствия и то, что ничего вокруг не рухнуло, не взорвалось и не исчезло с лица земли, ещё ни о чём не говорило! Если бы в следующее мгновение из темноты появилось некое существо, олицетворявшее вечное равновесие земли и небес и бросилось бы на меня с кулаками, я бы не удивился!