Книга 5. Империя на марше
Шрифт:
– Сергуня, говоришь? Какой же ты гладкий и красивый, а может тебя вовсе не Сергуней зовут, а Машей? Или Леной?
Пришлось включить боевой режим – тот, который был справа, въехал мордой в деревянную стойку, поддерживающую крышу, да так и остался в ней, а с левым хлопот вышло немного поболее, только третий по счёту приёмчик прошёл, на локтевой сустав. Но он тоже успокоился на время. После этого меня пригласил побеседовать старший по бараку, Сашей Самарским назвался.
– Резкий ты пацанчик, - заявил он, внимательно осмотрев меня с ног до головы, - но ты учти, что здесь и не таких обламывали.
–
– Кого из наших знаешь? – спросил он.
– На воле никого… ну не считая соседа по дому Вани Синего, а так-то во Владимирской крытке с Буром вместе кантовались, а пока в вагонзаке ехал, ещё с Пашей Ростовчанином и с Бубновым Тузом контакты имел. Со всеми уважительно общались.
– Воры известные, - сказал, немного помолчав Самарский, - про статью свою ещё поясни, чтобы общество в курсе было.
Вздохнул и который уже раз поведал сагу про «Александра Суворова» и последующую экспертизу… короче говоря вписали меня таки в этот барак без серьёзных проблем. В деревообрабатывающий цех я конечно не попал, поработай пилой немного, сказал старший, а там видно будет.
Валили лес мы конечно не обычными двуручными пилами, а бензиновыми, и процесс этот был не сказать, чтобы очень утомительным, но и хорошего здесь ничего не было. Потом ещё надо было опилить сучки, а стволы (тут сосна в основном была, хотя ёлки тоже встречались) надо было закрепить на трелёвочном тракторе, который и уволакивал их частично в деревообработку, а большей частью конечно прямо на станцию, где их в вагоны грузили. Норма была 50 кубов на одного работника, при её выполнении еды накладывали ровно столько, чтобы не падать при ходьбе. А чтобы силы ещё на что-нибудь оставались, надо было зарабатывать усиленный паёк, это 60 кубов – у меня только на второй месяц получилось столько сделать.
И ещё тут КВЧ была, как же без неё, без Культурно-Воспитательной Части, там можно было почитать свежие газеты, взять книжку из библиотеки (с отдачей очень строго было – не вернёшь вовремя или вернёшь, но с недостающими листами, это минимум снижение выработки, а максимум карцер), а вечером там иногда кино показывали… даже «Пикник» один раз был, меня на экране кстати никто не узнал.
И кум тут конечно работал, даже двое их было, кумовьёв – оперативники, вербующие стукачей. Ко мне тоже была пара подходов, но после одной истории с таким стукачком, произошедшей на моих глазах, ничего у них не вышло… нуегонах, жизнь дороже стукаческих поблажек.
И так два месяца прошло, на этом грёбаном лесоповале, а потом ко мне посетитель, значит, приехал. С утра дневальный по бараку сказал, что я никуда не иду, а остаюсь и жду, пока позовут на встречу. С кем, не сказал, но я так сильно подозревал, что с Инной. Ну а мне чего, лучше конечно сидеть, чем лес валить, как говорили древние китайцы – сижу и жду. Через полчаса, когда бригада солагерников уже снялась на ежедневную работу, меня таки позвали. Встречи с посетителями здесь проходили в специальном бараке, он недалеко от входных ворот стоял, а так-то там всегда пусто было. Шмон при входе… заходи и стой лицом к стене справа… налево, третья дверь… у тебя двадцать минут…
Я было собирался
– Ну здравствуй, Серёжа, - сказала она, поднимаясь мне навстречу.
И добавила:
– Давно я тебя не видела.
Ну я как-то сумел справиться со своим удивлением, поэтому ответил как обычно:
– Ой, кого я вижу, Анюта Петровна, ты ли это? Что тебя занесло в эти болотно-комариные места?
– Не что, а кто, - ответила она, - ты и занёс, приехала повидать старого знакомого.
– Ты же в Америке живёшь, в Лос-Анжелесе кажется? И ребёнок у тебя по слухам уже появился…
– В Пасадене мы с Бобби живём, это хоть и недалеко, но уже не Лос-Анжелес, а ребенок у меня есть, сыночек Джимми, оставила с беби-ситтером перед отъездом.
И тут она приложила палец к губам и достала из кармана платочек. На нём химическим карандашом было написано: «Тут всё прослушивается, говори о чём хочешь, только не о деле».
Интересно было бы ещё уточнить, что она под словом «дело» понимает, подумал я, но не стал, а просто кивнул и начал болтать про бытовые проблемы.
– Как вообще жизнь-то у вас там? Как бизнес у Бобби? В кино не снимаешься ли?
Она тем временем достала из другого кармана второй платочек и начала его разворачивать, отвечая на мою болтовню.
– Жизнь замечательная, только к погоде не привыкну никак, всё время жара, а бывает ураган как накатит, так сутки на улицу не выглянешь. У Бобби тоже всё шикарно, игрушки народ на ура раскупает, прибыли прут, как на дрожжах. В кино я только один раз снялась, в эпизоде «Аэроплана-2»… ну знаешь наверно, это пародия на «Аэроплан-77».
– И кого же, интересно, ты там сыграла?
– Красивую дамочку, которая всем говорит, что у неё секса не было.
Ититтвою, подумал я, самый запоминающийся персонаж в этом кино, а платочек к этому времени она уже развернула и вот что я там прочитал: «Дорогой Сергей, это Бобби Шульц! Обращаюсь к тебе от имени президента США. На твоей родине тебя, как мы поняли, не ценят, бросили в тюрьму по надуманному обвинению, так что есть предложение перебраться к нам – тут тебе будут обеспечены все условия для работы, дом в любом месте страны и сумма на счёте в банке, которую ты сам напишешь. Если согласен, кивни головой, Энни передаст дальнейшие инструкции». Ну я кивнул конечно, надо ж и на инструкции заокеанские посмотреть. Тогда Анечка вытащила уже третий платочек (сколько ж их там у неё рассовано по разным местам?), в виде исключения не белый, а зелёненький, и показала мне обратную сторону.
Мда… отличный план побега… в конце же было приписано, что вопрос с Инной уже обговорен, она согласна, её и Аллочкин переезд будет выполнен одновременно со мной. Мы же продолжали болтать о постореннем.
– Ты-то как тут? Лес, говорят, валишь на лесосеке?
– Ага, совсем как Лев Копелев с этим… с Якубовичем, они тут тем же самым занимались, правда лет 30 назад. Жить и здесь можно, чо, особенно если план выполняешь.
– Я вот тебе передачку привезла, опытные люди посоветовали, что тут особенно ценится.