Книга благонамеренного читателя

Сулейменов Олжас Омарович

Кипчакские народы не приняли буддизма, они остановили иранцев (зороастризм) и арабов на границах Дешти–Кипчака и сдерживали их на протяжении многих веков. Контакты кочевников с индо–ирано–арабскими народами были достаточно незначительными по времени, чтобы язык испытал значительное воздействие. Сохранилась религия (тенгри), сохранился быт (кочевой), сохранилась культура, формы музыки и поэзии, сохранился и язык: «е» и «краткость». Лишь в последние века началось проникновение мусульманства в степь. И уже дает себя знать: появилось «» в казахском языке, появилась терпимость к некоторым искусственным долгим согласным (кеттi, жеттi, жатты). В орхоно–енисейских памятниках такие стыки согласных ещё не признавались. Если при грамматических процессах необходимо было слияние «тт», они его избегали. Сравните бартым, алтым, уртым, кыртым, но тутдым (Куль — тегин), бiтiдiм (Тоньюкук).

Огузо–карлуки ныне признают и искусственно создают долгие там, где они и не должны быть (саккiз, токкуз, еттi, ашшы — из ашты, иссык — из ыстык), казахи ещё чураются искусственного «лл», после «л» всегда другой согласный (колдар, кулдар, колдер) и даже Алла — алда, мулла — молда, по условному рефлексу, выработанному издавна. Сегодня казахи уже произносят мухаббат, махаммат, но в XIX веке долгое «мм» ещё превращалось в «мб» (Махамбет, Мамбет; тамма — тамба, танба; кумбес — кумбэс — из куммэс — могильник). Любопытно, что точно так же древние греки реагировали на семитский долгий согласный «м». Они заимствовали письмо у финикийцев вместе с названиями букв. «Л» называлась «ламмад». Греки превратили это чужое слово в «ламбда». Рефлекс «мб» ощущается в современных словах европейских «лампа», «шомпол», «кумпол» (купол) и др.

И едва ли в казахском эта реакция появилась недавно — скорее это результат инерции извечной, сейчас только–только подавляемой сближением с арабской традицией.)

…Долгие звуки характерны и не для всех индоевропейских. В греческом и латинском они появились под влиянием семитских. В германских под влиянием латыни. Так готы, перенимая долгие гласные, преобразуют их в дифтонги аа>ай, уу>уй, ии>ий. Точно такой же рефлекс вызывали семитские долгие в некоторых несемитских языках древней Передней Азии. Например, в хурритском. Установить эту закономерность удается благодаря сохранности форм с долгим и дифтонгом. Практически каждая форма с долгим гласным имеет диалектный вариант с дифтонгом: ай–аа, ей–ее. И в кипчакских языках дифтонг образуется на месте искусственных долгих, возникающих при морфологических процессах. Например, в казахском деепричастие настоящего времени создается от императива +а. Часто императив оканчивается на этот гласный, и прибавление форманта вызывает искусственный долгий а+а сойле — говори; сойле+е>сойлей — говоря. Борла — рисуй мелом, мели; борла+а>борлай — меля, рисуя мелом и т.п. Не зная эту закономерность и утверждая первичную долготу тюркских звуков, мы рискуем модернизировать древность. Заимствованные долгие в тюркских языках реализовали тремя формами:

1. долгий > дифтонг,

2. долгий > краткий,

3. долгий = долгий.

Третий путь стал нормой позже остальных двух и не для всех тюркских языков. Долгий как норма приходил в западнотюркские с кораном и арузом, в восточнотюркские — от монголов. И когда долгий станет нормой, первичные краткие могут произноситься уже как долгие в этих языках. Исключение: кипчакские языки признают только один долгий — у. Остальные дифтонгизируются. Но есть примеры в словаре, доказывающие, что и долгий «у» материализовался иногда дифтонгом: туу — 1) родить, родиться, 2) праздник по случаю рождения. Сохраняется и вариант — туй, который принял на себя второе лексическое значение. Эти схемы мы учитывали при восстановлении праформ тюркских лексем.

П р и м е ч а н и я

1. Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков. J1., 1970. Монография А. М. Щербака — первая обобщающая работа на эту тему в советской тюркологии. Выводы ее могут иметь существенные последствия для дальнейшего развития тюркского языкознания, и то, что она не вызвала споров, может означать одно — результаты, к которым пришел А. М. Щербак, ожидамы и согласуются с общепринятым взглядом на историю тюркских языков.

2. Рза Расул. Нарушение канонов. «Вопросы литературы», 1972, № 2. (Подчеркнуто мной — О. С.).

 

 К таблице

Как хотелось бы начать статью о шумеро–тюркских контактах вот с этой страницы, спокойно, не растекаясь мыслию по грустной современности нашей, но, к сожалению, в тюркологии невозможно решить самый частный вопрос, пока хотя бы не поставлены проблемы самые общие.

Шумерский и тюркский сравнивали и раньше (Хоммель).

Две методологические ошибки:

1. во что бы то ни стало стремились доказать генетическое родство;

2. сравнивалось небольшое число слов, около десятка, из разных областей словаря.

Результаты: Хоммель осмеян. Его

попытку приводят как хрестоматийный пример ненаучных выводов из ненаучного сопоставления. Правда, недостатки при этом указывались другие: он сравнивал с шумерскими примерами слова из разных тюркских языков, «а надо — праформы». И найденные им сопоставимые лексемы могли совпадать с тюркскими случайно, ввиду их малого количества.

Мы учитываем уроки поражения Хоммеля и предлагаем сравнивать не слова–одиночки из разных областей словаря, а семантические гнезда лексем, нарушая алфавитный порядок. Сгруппировав шумерскую лексику по классам и сопоставив с соответствующими группами тюркских терминов, я увидел, что наибольшее число соответствии падает на два класса: а) Бог, б) Человек.

Системность схождений и расхождений смысловых и формальных исключала возможность случайных совпадений, и во многих случаях доказывала зависимость обратную той, которую я предполагал вначале: многие шумерские слова из этих двух классов были зависимы от тюркских. И притом, что ещё более поразительно, — шумерские заимствования сохраняли диалектные особенности, которые сохранились в тюркских языках до наших дней и довольно подробно описаны. Это могло значить, что шумеры общались не с общетюрками и не с одним из тюркских племен, а с несколькими. И ещё что можно заметить: контакты с тюрками были неоднократными. Есть «застарелые» тюркизмы и довольно «свежие», не успевшие видоизмениться.

Сопоставление семантических гнезд отвечало и на главный вопрос: родственны ли шумерский и тюркские языки?

Родственны, но не генетически.

Они родственны так же, как современные узбекский, дунганский, малайский, черкесский, урду, иранский, осетинский и арабский. Такое родство можно назвать культурным. Это языки одной культурной федерации, обусловленной одной религией.

Но следует различать понятия древнейшее культурное родство языков и позднее. Если во втором случае языки вступают в контакт уже обогащенные, полные на всех уровнях, потому заимствуют лишь культовую лексику (класс Бог) и отдельные термины культуры, то на древнейшем этапе культурного родства, когда взаимодействующие языки только формируются, следует ожидать диффузию языков более обширную. Заимствуется лексика классов — Человек, Природа, Культура (числительные и т.д.).

Тюркские языки, на мой взгляд, находились в состоянии древнейшего культурного родства с шумерским и монгольским и позднего культурного родства с арабским. Причем позднее культурное влияние не вытеснило окончательно результатов древнейшего, а как бы накладывалось на него, затушевывая, оттесняя в пассив, но, повторяем, не уничтожая. Это удивительное свойство языка (многоэтажность) проявилось в казахском термине «Алла–Тенгри», которым последние тюркские кочевники называют Единого, Неделимого бога (имя бога не искажается, термины религии — самый выносливый класс лексики в любом словаре).

Учитывая эти моменты мы подошли к составлению таблицы неслучайных совпадений шумерского слова с тюркским. Должен заметить, что ущерб, нанесенный кладовкой моим шумерским записям, был столь значителен, что я отказался от романтической мысли дать полный шумеро–тюркский словарь. Работа по восстановлению утраченного заперла бы меня в московских и ленинградских библиотеках ещё на несколько лет. И, признаться, все эти иглокопания мне уже достаточно надоели. Я по природе своей поисковик. Мне важно обозначить на карте маршрута точку возможного месторождения. И сдать бутылки с водой, содержащей частицы нефти, в лабораторию на анализ. А разведывать запасы и разрабатывать их — не наше дело. И, кажется, выход был найден. Чтобы усилить эффект совпадений, я намеренно ограничил шумерский материал той лексикой, которая приведена в статье И. М. Дьяконова — ведущего советского специалиста в области мертвых языков Передней Азии. Сделать меня это заставил вывод, которым кончается статья «Шумерский язык»: «При нынешнем состоянии наших знаний ни материал грамматических формантов, ни материал таких слов основного словарного фонда, как числительные, термины родства, названия частей тела и т.п. не обнаруживают соотношений с аналогичным материалом других языков. Возможно, это связано с тем, что первоначальная фонетическая система шумерского языка оказывается сильно разрушенной и сглаженной под влиянием ассимиляции гласных и утере конечных звуков. Поэтому в настоящее время шумерский язык приходится считать изолированным и родство его с каким бы то ни было другим языком — неустановленным»¹ .