Книга для таких, как я
Шрифт:
Однако это скорее "еда вместо искусства". А я собирался написать о еде в искусстве (не путать с "искусством еды"!).
Мария Чуйкова уже на протяжении нескольких лет время от времени делает так называемые "пищевые перформансы". В связи с Машиной практикой Слава Курицын придумал термин «быскусство» (быт + искусство). А Александр Гаврилов по этому поводу высказал совершенно неожиданную теорию. Ради возможности ее процитировать я, собственно, и затеял писать про «еду».
За двадцатый век потихоньку сложилась условная парадигма, в которой должен работать Настоящий Современный Художник. Ее основной вектор — травма и трата. Художник расчленяет, обездушивает и уничтожает. Если быть совсем честным, то идеальное произведение искусства — это самоубийство
Вот так.
Ж
27. Животные
Русские актуальные художники решительно неравнодушны к животным.
Комар и Меламид посвятили несколько лет работе в соавторстве со зверьем: слонов они учили рисовать, бобров — делать инсталляции, а обезьян — фотографировать (одна из их талантливых четвероруких учениц несколько лет назад с удовольствием снимала на московских улицах).
А ведь есть еще Олег Кулик, начавший диалог с живой природой с деяния вполне человеческого: убиения поросенка, а в итоге сам ставший «человеком-собакой».
Людмила Бредихина, художественный критик, жена и соавтор последних проектов Кулика, изобрела в связи с этим занятный термин: «зоофрения».
Звучит как диагноз. Впрочем, так и должно быть.
28. Жизнь как искусство
Я заметил, что размытость границ между жизнью и искусством (когда становится непонятно, где заканчивается одно и начинается другое) — явление весьма характерное именно для нестоличных, провинциальных художественных практик. Соприкосновение (пусть даже фрагментарное) с контекстом актуального искусства дает представление о разнообразии способов самовыражения (проще говоря, художнику становится понятно, что произведение искусства — не обязательно «картинка» или какой иной материальный объект, но и жест, поступок, деяние), а узость круга «посвященных» и "наличие отсутствия" аудитории как бы сводит на нет очевидную для обитателей более людных территорий искусства необходимость репрезентации.
Самым последовательным проводником идеи уничтожения границ между искусством и жизнью мне кажется уральский художник Александр Шабуров. Он поставил на уши всю художественную тусовку, когда попросил у Фонда Сороса грант на лечение зубов, объявив эту интимную процедуру художественным проектом и — это самое потрясающее! — получил необходимую сумму. Художник должен художником быть не на недосягаемой немецкой бьеннале, а сначала у себя дома, на кухне. Из самых обыденных отправлений организма художество делать; из дней рождения, свадеб и похорон. Родился — хэппенинг, женился перформанс, переехал на новую квартиру — инвайронмент, — так говорит Шабуров, перекраивая на свой лад дадаистский принцип, сформулированный Францем Журденом: Искусство там, где художник; искусство — все, к чему бы он ни прикоснулся.
29. Журналы
Без журналов, работающих с непростым информационным полем актуального искусства, было бы вообще черт знает что: сплошная анархия и невнятность, никакого тебе структурирования художественного процесса и информационная целина. Однако все в порядке. Их у нас есть.
Мое поколение узнавало — если вообще узнавало! — о существовании русского актуального искусства (или как его тогда называли, не заботясь о точности терминологии, "авангарда") из легендарного журнала «А-Я», издававшегося в Париже и Нью-Йорке; его главным редактором был художник-эмигрант Игорь Шелковский. Журнал считался чрезвычайно диссидентской литературой, хранить его дома было опасно; я бы, впрочем, с радостью рискнул, однако заполучить его в собственность было тогда почти невозможно — хорошо хоть полистать в гостях порой удавалось. Именно в журнале «А-Я» я сам впервые увидел работы Вагрича Бахчаняна, Эрика Булатова, Риммы и Валерия Герловиных, Франциско Инфанте, Ильи Кабакова, Комара & Меламида, Копыстянских, Дмитрия Александровича Пригова, Леонида Сокова; первым теоретическим текстом о современном искусстве, который я прочитал, был "Московский романтический концептуализм" Бориса Гройса, опубликованный на страницах «А-Я».
Журнал перестал выходить где-то во второй половине восьмидесятых: русское (вернее, тогда еще советское) неофициальное искусство перестало быть запретной темой у себя на родине (статьи о нем, помню, стали появляться поначалу в журнале "Декоративное искусство", а потом так и вовсе где ни попадя), и эмигрантский журнал, посвященный этой теме, стал как бы не нужен. Жаль, кстати: мне было бы интересно посмотреть, как и о чем писали бы в «А-Я» в конце девяностых… но тут уже ничего не изменишь.
Зато в 1993-м русское (уже не советское) актуальное искусство обзавелось собственным печатным органом, "Художественным Журналом" (или просто "ХЖ"). Его первый (и бессменный) главный редактор — Виктор Мизиано; членами первого редакционного совета стали Андрей Ковалев, Георгий Литичевский, Дмитрий Нартов, Леонид Невлер и Милена Орлова (состав редакционного совета меняется в зависимости от концепции каждого очередного номера). Значение «ХЖ» переоценить, по-моему, невозможно: он стал местом постоянной дискуссии об актуальном искусстве, полигоном для испытания новых художественных теорий и практик, статусной трибуной для выступления авторитетных критиков, стартовой площадкой для критиков начинающих, да и просто неиссякаемым источником информации об актуальном искусстве. Любопытства ради можете взглянуть на список литературы, которую мне пришлось использовать для работы над этой "Азбукой", — чуть ли не три четверти текстов были опубликованы именно в «ХЖ», и никуда нам с вами от этого факта не деться.
За истекшие семь лет вышло более тридцати номеров журнала (я пишу эту статью в июле 2000 года и, насколько мне известно, к печати сейчас готовится тридцать второй номер "ХЖ"); на его страницах успели высказаться не только все отечественные авторитеты, но и западные теоретики, философы, художники и кураторы. И еще (пустяк, но для меня, читателя, немаловажный) за минувшие годы изменился формат журнала: когда-то вызывающе громоздкий и, признаться, неудобный для чтения, он поначалу гуманизировался, приблизившись к привычному А-4, а теперь превратился в аккуратный квадрат, то черный, то красный, то белый, в зависимости от обстоятельств и настроения дизайнера.
Не могу не упомянуть и питерского «Максимку» — еще один журнал по искусству, который я стараюсь не пропускать (даже когда мне не нужно писать "Азбуку современного искусства" и вообще никто не требует, чтобы я "был в курсе"). «Максимка» сравнительно молод; издается маленьким коллективом (главный редактор Максим Райскин, ответственный редактор Анна Матвеева, в редколлегии Елена Невердовская и Сергей Спирихин, плюс, конечно, приглашенные авторы, среди которых в разное время были Александр Бренер, Дмитрий Виленский, Дмитрий Голынко-Вольфсон, Аркадий Драгомощенко, Сергей Кузнецов, Михаил Сидлин, Александр Скидан), но журнал отличный. Сам Райскин умудряется писать очень легкие для восприятия и при этом чрезвычайно содержательные тексты — мне кажется, в данном случае главный редактор задает тон всему журналу.