Книга для таких, как я
Шрифт:
А потом Кабаков опубликовал книжку "60-е — 70-е… Записки о неофициальной жизни в Москве", и Кабаковых еще раз стало двое: есть Кабаков, о котором рассказывают, и есть Кабаков, который рассказывает сам.
Пары эти можно множить бесконечно, было бы желание. Есть Кабаков, страдающий "комплексом провинциала", и Кабаков, «построивший» столичную художественную элиту — да так, что даже после долгих лет отсутствия его положение "московского концептуалиста номер один" лишь упрочилось. Есть Кабаков, гениально описавший свой страх перед "большим начальником", от которого зависит, возьмут вас в пионерский лагерь или не возьмут, и есть Кабаков, который сам решал, кого взять и кого не брать с собой "в НОМУ" (списки имен, включенных и не включенных в знаменитую инсталляцию Кабакова в Москве, в свое время вызвали огромный резонанс
Кабаков парадоксален — для меня это самое главное из всего, что можно сказать о Кабакове. Кстати, почитав многочисленные интервью с Кабаковым, я узнал, что восторженно принявший его в свои комфортные объятия Запад он воспринимает как виртуальную реальность, сомнения в подлинности которой столь велики, что он даже не может водить машину, поскольку земля больше не имеет плотности. Свою жизнь на Западе Кабаков обозначает не как «жизнь», а как командировку, из которой он не вернется до самой смерти. Свой фантастический успех он описывает в гастрольных терминах: Ни за что не отвечаешь и исполняешь тот номер, который давно заучил наизусть. В связи с этим хочется добавить, что для автора этих строк художник Илья Кабаков (не "Кабаков") — это, в первую очередь, человек, который сумел не только пугающе внятно репрезентировать особенности своего парадоксального восприятия действительности, но и искусно навязать его зрителю.
40. Как бы
Ключевое слово (вернее, словосочетание), стирающее границу между высказыванием и реальностью, совершенно необходимое для глубокого понимания Московского Концептуализма; можно сказать, его своеобразный идеологический (и психосоматический заодно) фундамент.
А в юности регулярное употребление словосочетания "как бы" стало для меня своего рода ключом к овладению иным способом миропонимания и немало способствовало погружению в особое восприятие повседневной реальности. Стучишь в дверь: "Кто там?" — "Как бы я". "Ты меня любишь?" — "Как бы да". "Понимаешь?" — "Как бы понимаю".
Впрочем, сегодня "как бы" непоправимо десакрализировано. Это культовое словосочетание стало обыкновенным языковым мусором, к месту и не к месту употребляемым в широких слоях столичной (и не только) публики.
Обидно, кстати.
41. КГБ
Мне вот говорят, что КГБ — категория не художественная, а политическая, социальная, даже бытовая. Зачем о ней писать?
А черт его знает. Из сентиментальных соображений, наверное.
Когда "деревья были большими", а все те, кому сейчас больше девяти лет, имели сомнительное счастье быть гражданами СССР, Комитет государственной безопасности этого самого СССР, не в пример нынешнему зрителю, ленивому и нелюбопытному, с неослабевающим интересом следил за деятельностью неофициальных художников, вполне справедливо полагая оную деятельность чем-то вроде "эстетического диссидентства". Илья Кабаков как-то заметил о работах (своих и коллег): Это были доносы на советскую жизнь со стороны неких наблюдателей. К тому же иностранцы какие-то подозрительные рядом с художниками периодически крутились, журналы эмигрантские возили, "Голос Америки" и «Свобода» радиопередачи о них делали. Одним словом, сплошной шпионаж и измена родине.
Разумеется, искусствоведы в штатском не только внимательно наблюдали за художественной жизнью, но и периодически принимали меры: иногда случались аресты и всякие прочие репрессии: некоторым художникам «дружески» советовали эмигрировать, других увольняли с работы.
Стараниями КГБ русское неофициальное искусство приобрело особый статус занятия героического, почти мученического; именно так его и воспринимали в то время на Западе — собственно к художественной ценности работ такое восприятие особого отношения не имело.
Тут надо сказать, что это только столичным художникам посчастливилось иметь дело с "компетентными специалистами". Нас, провинциалов, помнится, все больше менты шугали, а это куда менее вменяемая аудитория…
42. КЛАВА
Эта аббревиатура наименования "Клуб Авангардистов"; по свидетельствам очевидцев, придумана первым председателем клуба Сергеем Ануфриевым и экс-Мухомором Свеном Гундлахом. Членами КЛАВы почти автоматически стали все персонажи московского концептуального круга — и старые, и сравнительно новые.
КЛАВА появилась в 1986 году, это типичное дитя горбачевской перестройки, короткой, но светлой "эпохи оптимизма", когда все, что вчера было «низзя», вдруг стало «можно», а проблемами, сопряженными со сменой подпольного статуса на легальный, в воздухе еще и не пахло. КЛАВА запомнилась групповыми выставками-проектами, по большей части забавными, которые я воспринимаю как логическое продолжение традиций АПТАРТа, а другие… ну, кто как.
А весной 2000 года КЛАВА снова напомнила о себе. Легендарный Клуб Авангардистов решил впервые за последние лет 10 сделать большую коллективную экспозицию в рамках международной художественной ярмарки «Арт-Москва»; куратором экспозиции стал Борис Матросов, один из "Чемпионов Мира". Таким образом, актуальное русское искусство, представленное на «Арт-Москве», встретилось со своей собственной историей — по крайней мере, с одной из немаловажных ее глав.
43. Коллективное творчество
Нью-йоркский галерейщик Рональд Фельдман, которому периодически доводилось работать с русскими художниками (Комар & Меламид, Бродский & Уткин, Перцы, Мартынчики), был чрезвычайно озадачен тем, что ему постоянно приходится иметь дело с парами. В его доброжелательно-издевательских рассуждениях на эту тему фигурировали русские слова «колхоз» и «коммуналка».
Разумеется, соавторство, т. е. постоянное сотрудничество пары или группы художников, не является отличительной «национальной» особенностью именно русского искусства. Однако в русском современном искусстве художников, работающих в соавторстве, действительно чрезвычайно много. Начать с того, что группа художников, деятельность которых во многом определила историю русского актуального искусства, называлась не как-нибудь, а именно "Коллективные действия". Другая, не менее известная группа московских художников, принадлежащих уже к следующему поколению, Мухоморы. Соц-арт был придуман Комаром & Меламидом, а Тот-арт Абалаковой & Жигаловым; были и другие знаменитые супружеские пары: Герловины, Копыстянские; Игорь Макаревич делал совместные работы с Еленой Елагиной, а Франсиско Инфанте — с Нонной Горюновой.
В начале восьмидесятых годов художники Скерсис и Захаров (сами, к слову сказать, работавшие в паре под названием "СЗ") предложили многим московским художникам проект выполнения серии совместных работ. Тогда же было дано определение СОАВТОРСТВА как метода расширения авторской территории за счет разработки чужих, межавторских областей совместными усилиями, что ведет в итоге к тотальному ее исчезновению.
В середине восьмидесятых на смену Мухоморам пришли "Чемпионы Мира"; чуть позже была создана группа "Медицинская герменевтика"; в начале девяностых появились Э. Т. И.; одним из самых заметных явлений девяностых стала группа «АЕС» (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский); ярким событием конца этих самых девяностых — группа «Фенсо». Что касается более-менее устойчивых пар, их (помимо уже названных) так много, что размеры списка повергают меня в панику: обязательно ведь кого-то пропущу. Алексей Беляев и Кирилл Преображенский (известные, в частности, изготовлением модели самолета Бойса из валенок), Александр Виноградов и Владимир Дубосарский, Владислав Ефимов и Аристарх Чернышев, Антон Ольшванг и Ольга Чернышова, и, и, и…
Впрочем, не москвичами едиными прирастает коллективное авторство. В Петербурге групповых объединений не меньше, пожалуй даже больше, чем в Москве: «Некрореалисты», "Митьки", "Новые художники", "Новая академия", "Новые тупые", «Речники», арт-группа «Деньги», ЦТИ (Цэнтр Тижолава Изскуства), Олег Маслов и Виктор Кузнецов, Цапля и Глюкля (Ольга Егорова, Наталья Першина-Якиманская). А есть ведь еще киевляне Савадов и Сенченко, Инга и Алексей Аксеновы из Твери (авторы горячо любимого мною проекта "Тибетская Книга Мертвых Игрушек"), группа "Засада Цеткин" из Екатеринбурга, Евгений Демченко и Клим Паншин из Челябинска — разумеется, всех назвать невозможно, да и не знаю я всех. Главное, что они есть.