Книга и братство
Шрифт:
У Джин был мощный «ровер», более мощный, чем «фиат» Краймонда. Джин поймала себя на том, что думает о машинах. Она любила свой «ровер», и вот теперь она собирается разбить его, разнести вдребезги. На мгновенье вспомнила о Дункане: не будет ли тому жалко машины. Потом, откинувшись на спинку сиденья и чувствуя, как у нее слипаются веки, подумала, не спит ли она? Может, это все сон? Должно быть. Она постоянно думала об этом с тех пор, как Краймонд начал говорить о самоубийстве, и вот теперь это снится ей. Голова ее дернулась, и это было как пробуждение. Нет, то не сон, она находилась в месте, о котором они говорили, и время, какое они наметили, момент наступил, Краймонд уже уехал. Сначала ее поразило ощущение одиночества. Потом она подумала о том, что сейчас должно произойти, и ее охватил озноб и мрак ужаса. Ее затошнило, она ждала, что сейчас ее вырвет, но этого не произошло. Она машинально завела мотор. Заведя, подумала: еще не время. Она могла бы отбежать в лес и переждать, пока не пройдет приступ тошноты, на нее могло бы найти временное помешательство и она побрела бы среди деревьев и где-то посидела. Почему это и дальше должно ее касаться? Разве мы это уже не совершили самими разговорами об этом? Почему она должна делать что-то
Все последние дни она старалась понять возлюбленного, старалась, как старалась всегда, выяснить, чего он хочет, и быть такой, какой он хочет, чтобы она была. Она верила какое-то время, больше того, может, и сейчас верит, что это проверка на бесстрашие. Краймонд увлекался подобными вещами, вновь это русская рулетка, якобы заряженный револьвер на самом деле не заряжен. Он хотел, как сам сказал, удостовериться в ее бесстрашии. Она ответила: в моей любви? Да, в твоей любви, это то же самое. И вот это повторяется, он, как в наркотике, нуждается в регулярных подтверждениях того, что она полностью в его власти; и она в его власти, приехала на Римскую дорогу, чтобы участвовать в этом кошмарном фарсе, в этом мучительном спектакле, потому что не могла противоречить ему, должна была повиноваться. Не подвести… ни тогда… ни сейчас. Если подведет, он бросит ее. Но… если пройдет испытание, то умрет? Он, подумала она, спасет их в последний момент, это похоже на него. Она будет держаться левой стороны, а он просто проедет мимо или будет ехать прямо на нее, а потом свернет в сторону. Он сказал: «остальное предоставь мне». Что ж, это все, что она может сделать, в этом теперь ее жизнь. Потом они снова встретятся и обнимутся, будут плакать и танцевать. Так это будет; и их любовь станет еще крепче, сильней в тысячу раз, божественной. Это испытание смертью, после которого человек становится бессмертным. Ну а если это будет смерть, если он жаждет реальной смерти, и мы соединимся в смерти и станем легендой? Если он выбирает это как финальный апофеоз их любви, тогда это и ее выбор; она слабо вскрикнула, как птица, и ее тело напряглось в порыве экстатического страха такой силы, что как будто засветилось. Она отдала ему свою жизнь, если он забирает ее, хорошо, и если пощадит, хорошо. Это кульминация, к которой стремилась ее жизнь, момент, который стоит всего остального, искупает прошедшее. Она не может иначе и должна быть спокойной. И все же в голове билась мысль: невозможно, чтобы мы не встретились снова, невозможно, чтобы мы снова не были вместе и не говорили об этом. Если боги намерены вознаградить нас, мы должны быть живы, чтобы им было кого вознаграждать… если только эти последние мгновения жизни не есть наша награда.
Она дрожала от возбуждения и ужаса. Голова была огромной, электрические искры пронизывали ее уколами сильной боли. Все это время она сидела совершенно неподвижно — мотор продолжал работать — и смотрела на дорогу впереди, которая, казалось, дрожала и вздувалась и вскипала атомами тьмы. Исподволь она видела луну, даже звезды, заиндевелый, освещенный луной гудрон дороги сразу за капотом, огни машины Краймонда, бледный свет фар и задние фонари, пропавшие на короткое время и вновь появившиеся на далеком подъеме, медленно движущиеся вверх по волнам тьмы. Свет стал слабым, потом как будто пропал, красные фонари исчезли, похоже на интервал, бездну, в которую можно провалиться; потом из тьмы медленно выплыл свет фар, сначала бледный, потом яркий, так повторилось трижды. Она открыла рог, судорожно хватая воздух, рука легла на переключатель, она трижды посигналила в ответ. Далекие фары повторили сигнал, и она почти одновременно ответила. Далекие фары переключились на ближний свет, и она сделала то же самое. Она включила передачу и выжала сцепление. Машина покатилась вниз по спуску, и через несколько секунд фары на противоположном холме исчезли из виду. Нажимая на газ, Джин испытала неожиданный всплеск энергии, нечто мощное, то ли страх, то ли веселую радость, то ли, в глубинах тела, длительное сексуальное возбуждение. Она сильней нажала на педаль. Быстрей, еще быстрей. В то же время мелькнула мысль: а потом мы проедем на машине через всю Францию. Она будет за рулем, он, по сути, не любит водить. Она так часто представляла себе подобную поездку с Краймондом после того, как он закончит книгу. Когда книга будет закончена, они будут ездить повсюду, как когда-то в Ирландии, и будут совершенно счастливы. Но вот книга закончена, и разве они уже не совершенно счастливы, разве то, что она сейчас делает, повинуясь воле Краймонда, не есть совершеннейшее счастье?
Когда она достигла нижней точки спуска, впереди снова показался свет фар машины Краймонда, на сей раз намного ближе. Дорога спустилась еще немного, и начался пологий затяжной подъем. Джин не отрываясь смотрела на два бледно горящих глаза впереди, глаза, которые, казалось, так быстро становились больше и ярче. «Ровер» несся красиво, легко, словно птица. Джин бросила взгляд на спидометр, но по непонятной причине не увидела его. Бледные разгорающиеся глаза впереди, казалось, затмили все в мире. В мире. Быстро ли это произойдет? Чем быстрее, тем лучше. Очень странно, что за всеми теми долгими кошмарными, волнующими и какими-то ненастоящими разговорами о том, что должно произойти на Римской дороге, Джин ни разу не попыталась представить какие-то детали предстоящего. Было столько метафоры, столько мифа, столько чисто плотского восторга, как в долгом оргазме, в том невероятном времени, таком коротком, таком насыщенном и наполненном их совместной жизнью, что потом она поняла, что Краймонд действительно подразумевал это, что они действительно придут к этому. То время вставало в памяти как залитое солнцем поле битвы, как рыцарский поединок — с развевающимися вымпелами и обнаженными копьями, еще не обагренными кровью. Из этих схваток Джин могла уходить в бесконечно неуверенные предположения о реальных намерениях Краймонда. Воображение периодически рисовало ей неопределенные картины: две машины превращаются в одну, на дороге не остается ничего, только сплющенная металлическая банка. А внутри? Она будет там, с Краймондом, внутри, соединившись с ним в вечном мраке. И кровь, смешавшаяся кровь, смешавшаяся плоть, но они исчезнут, соединившись навечно под удар грома. Она задыхалась и стонала, еще не вопила, хотя уже могла слышать свой грядущий вопль.
На какой он полосе, левой, правой? Пока трудно понять. Он сказал ей оставаться на левой, а остальное предоставить ему. В его воле ее покой. Только сейчас она одна. Но она не должна думать об этом. Быстрей, быстрей, ближе, ближе. Она снова скосила глаза, на сей раз на обочину. Вдоль дороги шла длинная низкая каменная стена, сухая каменная стена, золотисто-желтый рисунок камней которой гипнотически и очень быстро разматывался в свете фар «ровера». Стена. Обочина справа тонула в темноте. Потом ей представились инвалидные коляски. Краймонд только упомянул о них, но Джин уже нарисовала себе картину, словно годами думала об этом, как она и Краймонд медленно передвигаются в них по большой комнате, мимо друг друга, как бестолковые насекомые, с усилием крутя руками колеса. Старость, это образ старости? Они не хотят становиться стариками и не хотят становиться калеками, ей нельзя ошибиться. Машина Краймонда, теперь, может, всего в миле, а то и меньше от нее, ехала явно по правой полосе, правой для него, левой для нее, они столкнутся лоб в лоб, лицом к лицу. Нога давила на педаль газа, в ушах стоял рев — звук двигателя, на который она не обращала внимания, рулевое колесо, казалось, прилипло к рукам, неподвижное. Она в жизни не гнала с такой скоростью и тем не менее прекрасно справлялась с управлением. Если она отклонится от прямой в последний момент, он ударит в бок, и тогда это будет несчастный случай. Каменная стена еще продолжалась. Бледные блестящие глаза впереди, которые на время, казалось, увеличились, будучи неподвижными, теперь стали ощутимо ближе, мчались навстречу, ближе, ближе, быстро, очень быстро. Джин начала молиться, Краймонд, о Краймонд. Как может она убить любимого? Если бы только она могла умереть, а он стать богом! Он сказал: держись левой стороны, а остальное предоставь мне. Яркие глаза были уже рядом, гипнотические, сияющие ослепительно, заполняющие все видимое пространство, прямо перед ней, мчащиеся, рвущиеся к ней. Он не собирается отклоняться, пронеслась мысль, это не проверка, это по-настоящему, это смерть. Джин завопила, ее вопль сливался с ревом мотора. Теперь она видела не только глаза, но и машину, освещенную ее фарами, черную машину с фигурой в ней, ближе, ближе. Сплющенная банка, банка, банка. О любовь моя!
Каменная стена внезапно исчезла, и взгляд Джин, все еще устремленный вперед, на то, что должно было произойти, уперся в ворота из пяти перекладин. Она вывернула руль. Проскочила мимо ворот, но машина пробила густую живую изгородь и, перевернувшись на бок, теперь лежала на траве. Фары погасли. Вдалеке раздался визг тормозов, потом тишина, поразительная тишина. Тьма и тишина.
Джин попробовала дышать. Дышит. Подумала о теле и пошевелилась. Машина лежала на левом боку. Ремень продолжал держать ее. В кромешной тьме она не могла понять, что вокруг нее. Нашарила замок ремня. Он, кажется, щелкнул, и она ударилась о пассажирское сиденье, которое отлетело вперед. Она подняла колени и сделала передышку, держась одной рукой за руль. Голова болела, и правая нога тоже, наверное, когда машина прорывалась сквозь изгородь, она продолжала давить на газ. Все тело как избитое. Она сосредоточилась на дыхании.
Появился огонек, блуждающий огонек. Дверца над ней, за рулем, заскрипела. Кто-то пытался открыть ее. Наконец дверца открылась. Все-таки похоже на сплющенную банку, подумала она, и кто-то вскрыл крышку. Луч фонаря проник в машину, осветив ее колени, сорвавшееся с места сиденье, разбитое лобовое стекло, что-то вроде снега повсюду: осколки стекла, поняла она. Глядя на свои колени, она обратила внимание на чулки, коричневые чулки, которые выбрала, выбрала, когда поднялась в полночь. Перед этим Краймонд велел ей поспать, и она действительно заснула, хотя это казалось невозможным. Сейчас она вспомнила, что забыла спросить Краймонда, спал ли он сам. Она издала горловой звук, пробуя, может ли говорить, и произнесла не своим голосом:
— Я в порядке… кажется.
— Выбирайся наружу, — произнес другой голос.
Сможет ли она? Тело было таким слабым, таким избитым и как-то перекручено, как обмякшая дохлая змея. Зацепившись одной ногой за приборную доску и ухватившись за руль, она выгнулась вверх. Еще немного, теперь опираясь на руль, а другую ногу положив на бок открытой дверцы. Но ее руки были так бессильны, и она не могла подняться выше. Голова, ее голова, которая так болела и была как чужая, ею надо попасть в проем дверцы и не думать о боли в ноге. Протиснуться мимо рулевого колеса будет трудно. В какой-то момент она почувствовала, что стоит на коленях, затем, найдя опору для ног, наверное, это было пассажирское сиденье, сумела протянуть левую ногу и продвинуться вверх, сдвинув водительское сиденье, которое неожиданно пропустило ее, подавшись назад. Ее голова, а следом руки появились в помятом проеме распахнутой дверцы, который теперь ей освещал свет фонаря. Руки на секунду приняли на себя вес тела, пока левая нога не нашла другую шаткую опору, наверное, руль, и она села на краю проема и очень медленно, помогая себе руками, просунула сначала одну, потом другую ногу наружу.
Краймонд, не помогая ей, стоял чуть в стороне, светя на нее фонарем. Спросил:
— Идти можешь?
Джин едва не упала на землю, оперлась о машину, руки судорожно шарили по искореженному красному металлу, такому яркому в свете фонаря. Она должна идти, твердила она себе. Правая нога болела, но опереться можно. Головная боль, пропавшая было, пока она выкарабкивалась из машины, вновь вернулась. Она ответила:
— Да.
— Тогда шагай.
Луч фонаря метнулся в сторону дороги, и фигура Краймонда стала удаляться.
Джин, медленно возвращавшаяся к жизни, закричала:
— Подожди, подожди меня, пожалуйста, помоги мне!
Потом заковыляла за ним. Теперь она видела в луче фонаря коричневую колючую безлистную изгородь, дыру в ней, дальше асфальт дороги и, после шага или двух, огни машины Краймонда, освещающие ворота и конец каменной стены. Он развернул машину, чтобы вернуться назад.
Краймонд прыгнул в дыру и стоял на дороге.
— Я уезжаю, — сказал он. — Ты можешь делать что угодно. Больше мы не увидимся.