Книга историй
Шрифт:
А что касается мелика Карабаша и народа, насильственно обращенного шахом в магометанскую религию, то они лишь там, в суде, назвали исповедание свое мусульманским. После этого они оставались в христианской вере и из-за [угрызений] совести, связанных с вероотступничеством, были еще более тверды [в своей вере], /162/ чем прежде. Так, младенцев крестили, умерших хоронили со священниками, и, постоянно посещая церковь, молились, и, исповедуясь, причащались. Магометан вовсе не заботили эти их поступки. После них и дети их ныне все христиане и живут среди христиан.
А совесть мелика Кырхеалана, сильно укоряя, мучила его; по прошествии нескольких лет он взял жену и под каким-то предлогом — мол, отправляюсь в Тавриз, — проехав через него, отправился в Иерусалим и
/ 163 / ГЛАВА 14
Еще один рассказ о притеснениях, которые претерпел народ армянский от царя шаха Аббаса первого
Случилось как-то в 1059 году нашего летосчисления (1610) великому царю шаху Аббасу первому, выехав из города Исфахана, направиться в страну Пари и в Бурвари, где были поселены армяне.
И так как шах Аббас имел обыкновение иногда, преобразившись, представляться одним из воинов [своих] и идти, куда должен был пойти, по такому же обыкновению он сделал и в тот раз; и так он один со скороходом своим, бегущим впереди него, пришел раньше всего войска в первое селение страны Пари, называемое Дарбни [139] . Там [шах] повстречал какую-то женщину из этого селения, а женщина не знала, что это шах. Заговорил шах с женщиной и сказал: «Если есть у тебя курица на продажу, принеси мне, я куплю». Когда женщина принесла курицу, [шах], испытывая женщину, долго расспрашивал ее о курице, говорил вздор, /164/ накапливая в сердце своем несправедливость. И во время беседы шах сказал: «Даю тебе десять монет за курицу, и ради любви твоей к шаху отдай нам курицу». И женщина сказала: «Какое добро и [какие] милости видели мы от шаха, чтобы ради любви к нему отдать тебе курицу?». И шах сказал: «Какое же еще добро должен был сделать вам шах, ведь он поселил вас в такой хорошей и удобной стране, обезопасил вас от всех бед и со снисходительностью и милосердием правит вашим народом». И женщина сказала: «Дай бог, чтобы он не переселял нас, ибо он сделал нас изгнанниками, выселил из древней страны нашей, с насиженных мест и родных вотчин наших, и, согнав сюда, в чужую страну, поселил как чужбинников».
139
Т.е. "село кузнеца"
Эти слова женщины, словно меч обоюдоострый, вонзились в сердце шаха, ибо очень жестокими и горькими показались они ему. Глубоко уязвленный в сердце, [шах] от чрезмерного гнева остался стоять безмолвно и ничего не сказал. В это время пришли и добрались до шаха самые знатные и известные нахарары его: Спандиар-бек и другие; при виде его, исполненного такой буйной ярости, они не сказали ничего и молча стали в отдалении.
В это время мимо них проходил иерей селения того, по имени тэр Аветис, возвращавшийся домой после земледельческих работ. Когда шах увидел его, позвал к себе, спросил, мол, что ты за человек? Иерей ответил: «Я армянин». Шах сказал: «А почему у тебя борода длинная?» Иерей сказал: «Я иерей [этого] селения». Шах сказал: «Так стань мусульманином». Иерей сказал: «Я простой мужик, и, более того, старый, я не смогу исполнять мусульманские обряды». И тем самым, еще более увеличив, усугубил ярость и гнев царя. Так что шах не выдержал и в бешенстве, /165/ выхватив из рук своего скорохода топорик, т. е. наджак, сильным ударом поразил иерея в голову, глубоко рассек ее. Не будучи в состоянии выдержать этой раны и удара, иерей, потеряв чувства и рассудок, упал бездыханный, как мертвец; и в ужасной ярости шах тотчас там же приказал своим приближенным обрезать иерея; его быстро обрезали, хотя
После этого исчезли из сердца царя жалость и милосердие к армянам; он призвал к себе своего везира, а с ним и шейха, по имени Мир-Авдула, и приказал им вступить с воинами в тот гавар и всех до единого омусульманить и обрезать. И если кто по воле своей и согласию покорится — хорошо, а кто не покорится — [того] следовало обрезать и обратить в религию лжетворца с мучениями, насильно. И, приказав им с угрозами и бранью исполнить все его повеления, [шах], вернувшись из Пари, поехал в город Исфахан.
По этому приказу царя начались великие гонения на армян, которые, оставив дома, семьи и имущество свое и поднявшись, рассеялись куда глаза глядят: в горы и пустыни, в места, где не раздавался голос человеческий. И многие, уйдя в дальние гавары, переменив имя и обличье, жили там, не опознанные никем, а иные из них, голодая и умирая от голоду, много дней бродили в горах и в страхе перед царем и обрезателями /166/ не смели войти в селение или показаться кому-либо [на глаза].
А князья, назначенные обрезателями, вошли в гавар и всех, кого нашли, — как мирян, так и священников — жестоко, угрожая муками, насильно обрезали.
Поступая так, как мы уже рассказали, [персы] дошли до селения Парчиш и, совершив и там свое безбожное дело, вышли оттуда и хотели направиться в селение Пахран. А танутэр селения Пахран, по имени Нуриджан, сказал своим односельчанам: «Давайте вооружимся и, дружно выступив, сразимся с иноплеменными обрезателями и не позволим им войти в наше селение». Но сельчане не согласились и не стали единомышленниками его, а, убежав, рассеялись в горах. Нуриджан же один, опоясав себя мечом и взяв стрелы и лук, пройдя половину пути, поднялся на вершину небольшого округлого холма, мимо подножия которого проходила дорога. Обрезатели же, выйдя из Парчиша, направились в Пахран. Когда они приблизились к подножию холма, Нуриджан неожиданно для них начал с громкими криками стрелять из засады по [врагам] из лука и своей стрельбой помешал им и остановил их. Затем, выйдя из засады, преследовал их и, беспрестанно стреляя, вынудил [персов] вернуться в селение Парчиш, загнал их в деревню, а сам вернулся в селение свое, в Пахран.
Обрезатели, вернувшись в Парчиш, дождались вечера, затем послали лазутчика узнать, где находится Нуриджан. А лазутчик пришел и рассказал, что он у себя дома.
Тогда ночью /167/ персы, вооружившись, выступили и, направившись в Пахран, окружили дом Нуриджана и, схватив, связали его, а утром, когда рассвело, бросили его навзничь я стали бить батогами, и столько били его, что на теле у него вовсе не осталось живого места и сам он стал как труп. Тогда там же [персы] обрезали его и тогда только ушли. Женщины селения унесли его и прятали в погребе в течение трех дней, а Нуриджан, мучаясь от боли, пролежал в постели четыре месяца и не мог встать на ноги.
И так князья-обрезатели разъезжали по гаварам Пари и Бурвари и всех, кого находили, — как мирян, так и духовных — обрезали. И, покончив со всеми, вернулись в город Исфахан и рассказали царю. Шах велел, чтобы каждому из обрезанных иереев дали из государевой казны по 40 баранов, и так и сделали. Шах дал этих баранов священникам, дабы кое-кто из них, жадные к добру, утешились бы этой подачкой и не побуждали бы народ свой к отречению от мусульманства, а другие, проев и промотав, боясь расплаты, оставались бы в мусульманской вере.
Вслед за тем шах, исполненный дьявольских намерений, послал еще раз князей с воинами и приказал им отправиться в эти два гавара, разъезжать по селениям и хватать всех священников, угрожать им и под страхом [пыток] брать с них обещание и ставить им условие: не хранить ни одной из своих книг. И если найдется такой, кто сохранит [книги], и если кто сообщит об этом — голова сохранившего будет /168/ передана царю и все имущество и семья [его] перейдут к указчику. Получив этот приказ, воины отправились разъезжать по обоим гаварам; обнаруженные книги и церковные сосуды насильно отняли у христиан и, отобрав, повезли в город Исфахан и предъявили шаху. А шах велел все спрятать.