Книга историй

Даврижеци Аракел

Бесконечные жестокости их очень огорчали Давида, и в душе он смертельно был обижен, ибо те не оставляли грубых повадок своих; тогда, скорбя сердцем, выехал он и отправился в Гори, в шахский стан, дабы, представ пред шахом, обличить католикоса Мелкисета. Шах в это время все еще находился в Грузии, обосновался близ города Гори и жил там. Сам шах очень хорошо знал обоих католикосов, но признавал скорее Давида, чем Мелкисета, так как в то время, когда шах предпринял великий сургун, оба католикоса отправились /206/ с сургуном, а когда достигли гаваров, называемых Ахар и Мушкун, католикос Мелкисет без ведома шаха вернулся оттуда в Ереван, в Эчмиадзин, и управлял католикосатом без позволения шаха. Католикос же Давид отправился с сургуном в Исфахан и там, в Исфахане, много раз встречался с шахом. Шах говорил с ним милостиво и сочувственно, вплоть до того, что даже отцом называл его — то ли притворно, то ли искренне. Итак, возвращение Мелкисета в Ереван не понравилось шаху, а отъезд Давида в Исфахан пришелся ему по душе, поэтому шах признавал скорее Давида.

[И вот] католикос Давид, выехав, добрался до царского стана и как-то раз пришел и представился шаху. При виде

его шах по прежней привычке сочувственно и милостиво заговорил с ним и спросил, мол, как живешь, хорошо и спокойно ли? И, отвечая, Давид сказал: «Живи вечно, государь; хоть и есть у меня неприятности и горести, но при виде приятного благолепия лика твоего и утешительности речей твоих все мои горести забываются и рассеиваются». И спросил шах: «Кто тот человек, что огорчает тебя?» Давид ответил на иноплеменном наречии: «Смук-сатан-халифе», что значит: «Халиф, продающий кости». Сказав «смук-сатан», он начал обличать Мелкисета, ибо упомянул перед шахом о деяниях его, о том, что тот за мзду позволил франкам увезти мощи святой Рипсимэ. И говорили даже, будто /207/ Давид сказал перед шахом также и следующие слова: «Если десницу Лусаворича и камни Эчмиадзина не повезут в Исфахан, невозможно пребывание народа армянского в Исфахане». Шах, услышав о продаже мощей, заинтересовался и осведомился о всех подробностях. [Потом] из-за проделок Мелкисета помрачнел, разгневался, разъярился и предал каре и мукам Мелкисета.

Покуда шах находился еще в Грузии, он пригласил к себе Амиргуна-хана, говоря: «Приезжай, вместе с нами прими участие в сражениях против врагов». И тот, поехав в Грузию, жил в шахском стане. А шах послал наместником Амиргуна-хана сына его, по имени Тахмасп-Кули-бек [165] , который, приехав в город Ереван, вступил в крепость и, восседая там, охранял страну.

[И вот] шах в великой ярости приказал написать номос с государевым приказом Тахмасп-Кули-беку и отправить ему в Ереван. Содержание написанного таково: «Приказывается тебе, Тахмасп-Кули, схватив католикоса Мелкисета, жестоко пытать и даже, вырезав, заставить его съесть собственное мясо. И затем пошлите мне сюда десницу просветителя армянского народа и Мелкисета в цепях». Письмо это дали какому-то вельможе, по имени Нагди-бек, который быстро доставил его в Ереван Тахмасп-Кули-беку. Тахмасп-Кули-бек, поспешно исполняя [приказ], схватил католикоса Мелкисета и начал пытать его и, сильно неволя, требовал у него десницу святого Григора, просветителя нашего. А католикос и наперсники его отчаялись и не могли ничего придумать, ибо Тахмасп-Кули /208/ подвергал их ужасным пыткам. Поэтому принесли к Тахмасп-Кули-беку десницу святого Лусаворича, а вместе с нею также бесценное Евангелие в золотом окладе и серебряный крест. И Тахмасп-Кули, взяв все это и католикоса Мелкисета, поехал в город Ереван.

165

Тахмасп-Кули-бек — один из приближенных шаха Аббаса I, хранитель его печати; стал беглербегом Еревана (1625-1635) после смерти своего отца Амиргуна-хана. О нем подробно рассказывает армянский историк Закарий Канакерци (см.: «Хроника», стр. 90-91, 142-143), а также Григор Даранахци (см.: «Хроника», стр. 518-519).

Потом Мелкисета провели внутрь Ереванской крепости, распластав, бросили на землю, привязали его за руки и за ноги к кольям, и, взяв калбатин, то есть клещи, вырвали ими мясо из мышц рук, и это вырванное мясо положили ему в рот, и, стоя с обеих сторон с палками в руках, били его и приговаривали: «Прожуй и проглоти!» И Мелкисет вопреки желанию, в отчаянии от страха прожевал и проглотил. И затем глашатай провозвестил, мол, приказ царя о халифе исполнен: собственное мясо свое он прожевал и проглотил. Эти действия и пытки иноплеменники совершили над Мелкисетом в дни поста успения Богоматери [166] .

166

Пост, предшествующий празднику успения, преставления богоматери, который обычно отмечается в середине августа.

Вслед за этим Тахмасп-Кули-бек снарядил воинов во главе с Наджирлу Губат-агой и передал им закованного католикоса Мелкисета, а вместе с ним десницу Лусаворича, Евангелие и крест. Они пустились в путь, достигли царского стана и доложили шаху, и он приказал принести все к нему. Принесши, открыли перед шахом десницу, Евангелие и крест. И шах брал [все это] по одному в руки и разглядывал Евангелие, крест, а затем десницу Лусаворича и спрашивал, мол, точно ли это? А затем, поцеловав десницу, положил ее на место. Что же касается католикоса Мелкисета, шах подтвердил свою волю: убить его. Но Амиргуна-хан /209/ очень сочувствовал Мелкисету, ибо был другом его, поэтому надумал послать троих сыновей своих — юных отроков — к стопам шаха, проходившего в это время по лагерю; отроки закинули мечи себе на шеи, и, увидев это и расспросив, шах понял, что они молят не убивать Мелкисета. И еще он понял, что придумал это Амиргуна-хан, поэтому отказался от желания убить [католикоса].

Поступок Амиргуна-хана [167] имел место за много дней до того, как привели Мелкисета к стопам государя, поэтому в дни, когда католикос и святыни были представлены царю, шах не давал [уже] приказа убивать или пытать Мелкисета. А осмотрев святыни, шах обратился к Мелкисету с гневом и яростью и долго бранил его. И в заключение сказал: «Суд над тобой будет совершен не здесь, ибо велика вина твоя. Сейчас ты должен отправиться в Исфахан и оставаться там, пока я не прибуду туда и не совершу суда над тобой».

167

Т.е заступничество за католикоса

Вот тут нам нужно удивиться и

с восхищением изумиться возмездию, совершившемуся над католикосом Мелкисетом, ибо, во-первых, он пренебрег помощью Божьей, уповал на человека и презрел слова закона, говорящего: «проклят человек, который надеется на человека» [168] . И, во-вторых, потому, что тот презрел вардапета Срапиона, приехавшего из Амида, чтобы выплатить долг святого Эчмиадзинского Престола и чтобы восстановить его, а возложил свои надежды /210/ на шаха и, уповая всей душою на него, отправился в Исфахан в надежде на получение впоследствии от него множества благ, и, приведя его оттуда в Армению, [его руками] разорил всю страну, опустошил ее от края и до края и сделал ее необитаемой. А нынче, как мы уже рассказали и еще немного расскажем, он принял от [шаха] эти муки в награду за заслуги и за чаяния свои. Итак, исполняются слова, где начертано: «Чем кто согрешит, тем и наказывается» [169] или же: «Не уповайте на князей или на сына человеческого, ибо нет спасения от них». [170]

168

Иерем., 17, 5

169

Кн. Прем. Соломона, II, 17

170

Видимо автор имеет в виду следующие изречения из Библии: "Лучше уповать на господа, нежели надеяться на человека" и "Лучше уповать на господа, нежели надеяться на князей" (Псалт., 117, 8, 9)

И здесь же становится ясным исполнение давних желаний шаха, ибо он издавна мечтал, думал и гадал, как бы сделать, чтобы разрушить святой Эчмиадзин, упразднить существующий католикосат, построить Эчмиадзин в Исфахане и учредить там католикосат; и вот теперь он нашел повод, отвечающий его желанию. Он вернул католикоса Мелкисета в Ереван к Тахмасп-Кули-хану и написал послание с повелением к нему по такому образцу: «Знай, Тахмасп-Кули, что мы возвращаем к тебе католикоса Мелкисета с десницей Лусаворича, Евангелием и крестом. Следует тебе отправиться в Эчмиадзин и, разрушив [храм], извлечь достославные камни эчмиадзинские и те камни, десницу Лусаворича, Евангелие, крест и [самого] католикоса Мелкисета — все /211/ это отправить в город Исфахан». И как только повеление царя дошло до Тахмасп-Кули-хана, он с радостью собрался исполнить все без исключения, дабы тем самым показать себя перед шахом хорошим слугою.

Тахмасп-Кули-хан хотел в первую очередь, еще до эчмиадзинских камней, переслать десницу Лусаворича, ибо, рассудив, понял, что, пока разрушат стены и подготовят все снаряжение для их перевозки, [тем временем] пройдет много дней и выйдет задержка, а кроме того, переброска камней будет [продвигаться] медленно и с трудом, по этой причине он хотел в первую очередь послать десницу. Поэтому он снарядил воинов, чтобы те отвезли десницу в Исфахан. И еще Тахмасп-Кули-хан приказал одному священнику из светских, по имени Иованнес, уроженцу того же селения Эчмиадзин, человеку сведущему и мудрому в словах и делах, отправиться вместе с воинами, чтобы прислуживать деснице. И вот выделенные воины и тэр Иованнес взяли десницу Лусаворича, Евангелие в золотом окладе и серебряный крест, взяли все эти три [святыни] и выступили из Еревана, ехали, пока не добрались до города Исфахана. Когда они приближались к Исфахану, по повелению шаха навстречу деснице Лусаворича вышло все армянское население Исфахана с хоругвями, Евангелием, ладаном, свечами и песнопениями, они (армяне) принесли ее с большими почестями в дом к ходже Сафару и положили вместе с мощами святой девы Рипсимэ и другими святынями, бывшими там. Вот по этой причине и таким образом десница нашего /212/ просветителя святого Григора попала в Исфахан.

А Тахмасп-Кули-хан, отправив десницу Лусаворича, усиленно хлопотал об отправлении камней, поэтому сам со множеством воинов отправился в Эчмиадзин. Разрушив [стены], они извлекли достославные камни. Вот они, эти камни: святой Престол, на котором совершается священная проскомидия, колонка этого престола; камень с Места сошествия Христа; купель; один камень с южных ступеней алтарного возвышения и один камень с северных ступеней алтарного возвышения, поскольку главный алтарь имеет ступени с обеих сторон — северной и южной; четыре камня из четырех углов церкви с внешней стороны; два каменных подсвечника, в которые клали и зажигали большие мироносицкие свечи [171] ; три других камня из тесаных камней алтарного возвышения — всего пятнадцать камней. Эти камни извлекли из Эчмиадзинского храма, завернули их в кожу и зашили. И затем снарядили воинов во главе с Нагди-беком [172] . А тэр Иованнес, посланный вместе с десницей Лусаворича для прислуживания, уже вернулся из Исфахана; ему и было поручено во-второй раз отправиться с камнями в качестве прислужника. Затем приготовили телеги — сколько нужно было для камней, нагрузили их, впрягли волов и потащили, пока не довезли до города Исфахана. Но в город [их] не ввезли. За городом, близ ворот Тохчи, расположено магометанское селение иноплеменников, называемое Батун; довезли камни до этого селения и положили под куполом, возведенным близ селения. И когда подъезжали с камнями к этому селению, все армяне, /213/ обитавшие в городе Исфахане, вышли по приказу градоначальника навстречу с крестами и Евангелиями, ладаном, свечами и песнопениями, пока [их] не привезли в селение Батун и не сложили под куполом.

171

Мироносицкие свечи — большие, разукрашенные свечи, которые зажигаются по воскресеньям во время обедни, когда читается евангелие, упоминающее жен-мироносиц.

172

В III издании Наги-бек