Книга из человеческой кожи

Ловрик Мишель

– Нет, вы только взгляните на эти плечи, – говорил он, сидя по другую сторону стола и обращаясь к людям, считавшимся его друзьями. – А что вы скажете о груди моей жены?

Мужчины приходили в смущение. Но смотрели. Во-первых, потому что на такую грудь действительно было приятно смотреть, а во-вторых, они боялись сказать Мингуилло что-либо поперек.

Поначалу это ей явно не нравилось, но вскоре контесса начала впитывать мужские взгляды, как горячее вино. Она буквально жаждала этих взглядов. Они стали ее утешением за супруга, который оказался чудовищем.

Иногда на молодого доктора напяливали старый сюртук Мингуилло и тащили к ужину для компании. Потому как в последнюю

минуту гости вдруг обнаруживали, что общество Мингуилло им невыносимо, как бы им не нравились его обеды или грудь его жены.

Смотрел ли молодой доктор на контессу? Может, и смотрел, но всегда без всякого умысла. Так голодный человек смотрит на собачью похлебку, не имея намерения стащить ее, клянусь Богом! Ну и, разумеется, Санто, бедный, как церковная мышь, не осмеливался взглянуть на Марчеллу, с презрением отвергнутую всеми и сидящую в одиночестве на конце стола для бедняков, как будто ей и в самом деле позволяли присутствовать там только из милости.

После одного из таких обедов Санто спросил у меня:

– Что это за книга, которую Мингуилло постоянно таскает с собой в кармане?

Я уставился на него, округлив от удивления рот. А потом я рассказал ему о книге из человеческой кожи и списке ядов внутри.

– Нет! – вскричал Санто. – Только не«Слезы святой Розы»!

И тогда уже он рассказал мне все, что знал об этом снадобье: как оно придает временную белизну коже, но, содержа медленный яд на основе свинца, проникает внутрь и убивает.

– Совершенно ясно, почему Мингуилло Фазан держит в тайне свою причастность к «Слезам святой Розы», – медленно проговорил Санто. – Не только его собственное прыщавое лицо доказывает бесполезность снадобья, но он понимает так же хорошо, как и я, что обрекает слабых, тщеславных людей на смерть.

– Он знает, что затеял, – вырвалось у меня.

– Но, Марчелла… – начал было он и замер на полуслове, покраснев до корней волос.

«Будь осторожен, – подумал я, – следи за собой! Не позволяй Мингуилло Фазану увидеть такое выражение лица, как у тебя сейчас».

Мингуилло Фазан

Насколько славно и полезно тело читателя, позволяющее мне излить каждый вздох негодования и разочарования! Читатель может принять эти слова как предуведомление о грядущих увещеваниях и возражениях.

Читатель презрительно фыркнет и будет прав. Да,мне следовало бы обратить внимание на пыл юноши, когда он говорил о моей сестре. Но я не сделал этого. Однако, как говорят, любовь и кашель всегда выдают себя. Первым, что бросилось мне в глаза и навело на мысли о грядущих неприятностях, оказалось то, что моя сестра стала лучше выглядеть и даже расцвела. В то время я, к величайшему сожалению, и не подозревал, какого рода лечение она получает.

Любовное лечение.

Руки молодого доктора Санто трогают ее везде. Его исцеляющее прикосновение! Наконец-то я собственными глазами увидел, что между ними происходит. Я уловил всего лишь один звонкий смех, бьющийся, как муха в стеклянной банке. Но этого было достаточно.

Марчелла стояла у окна, а маленький докторишка внизу, возился со сломанной защелкой на своей дряхлой черной сумке. Потом он поднял голову и глаза их встретились. А затем она приложила свою маленькую ручку к оконному стеклу и рассмеялась. Ее смех пролетел через стекло и погладил его по щеке. Я сам ощутил его на своей щеке и на других частях тела тоже.

Последний раз я слышал, как Марчелла смеется, еще когда был жив Пьеро Зен.

«Ого», – сказал я себе. И тут на меня снизошло озарение и мне все стало ясно: сколь мало стоил мне молодой доктор и сколь часто он приходил. И Марчелла, в последнее время она казалась замкнутой, как грецкий орех, – в течение долгих недель я не мог заглянуть в самую суть ее боли. И вот, значит, почему. Она нашла себе нового Пьераччио для защиты. Я был слеп. А сейчас я ослеп от ярости.

Подумать только, рядовой хирург! Которому оказали честь сидеть за моим столом! Да он был дешевле цирюльника. Он жил в какой-то вонючей дыре. Мне следовало догадаться, что этот филантропический блеск в его глазах вызван чем-то другим. В голове у меня зашевелились воспоминания. Будь я проклят – каким бы сверхъестественным это ни казалось, – если он не был тем самым маленьким и голодным докторишкой, которого притащил мой камердинер, чтобы засвидетельствовать отвратительный конец Пьераччио!

Мое воображение зашипело подобно кислоте, пожирающей гвозди в бутылке. Как и когда это началось между ними? Быть может, амбициозный лекарь подкупил Джанни, чтобы получить работу и ухаживать за ней? Эти голубки уже шептали друг другу на ушко маленькие глупости? Они уже обменялись трогательными billets-doux? [89] Неужели они уже замыслили составить настоящий союз под моей крышей? И будет ли ее маленький розовый бутон таким же нежным на вкус после всей той жидкости, что почти непрерывно истекала из него? Никакого сомнения, она опрокинется на спину с той же покорностью, с какой принимала все мои домогательства. И даст распробовать себя столь же послушно, как если бы ей самой дали ложку бальзама Галахада. [90]

89

Любовная записка (фр.).

90

Галахад, один из рыцарей короля Артура, должен был выступить как символ примирения и одновременно как бальзам, средство от страдания и всяческого зла.

Нервы мои обернулись канатами вокруг сердца.

Но потом я успокоил себя определенным знанием. Ничего еще не случилось.Марчелла, как я узнал на собственном опыте, не могла и шагу ступить без своей горничной Анны, или моего камердинера Джанни, или еще кого-нибудь из слуг, кто бы нянчился и ухаживал за ней. Они никогда не позволили бы маленькому претенденту добраться до нее, ни лично, ни письмом. У маленького доктора на лбу было крупными буквами написано слово «Нищета»: те жалкие гроши, что я платил ему, не позволили бы ему подкупить моих слуг так, как это, должно быть, делал Пьеро Зен.

Значит, для Марчеллы роман проходил, что называется, за кулисами, подвешенный на невидимых нитях между двумя страждущими парами глаз. Не без труда я решил, что не стану марать о маленького доктора кулаки. Есть способ и получше справиться с этим патологическим уродством. Тот самый, что имел отношение к моим последним, пока еще эфемерным размышлениям о будущем Марчеллы, – pazienza! [91] – нет, этот план чудесным образом ускорит их воплощение!

91

Терпение (итал.).