Книга магов (антология)
Шрифт:
Часть первая
Парило уже дней шесть; город ждал дождя, а худосочные тучи все никак не могли разродиться влагой.
Крестьяне обреченно глядели на натянутую холстину неба и шепотом проклинали Дьявола, который украл дождь.
Огороды и поля пожелтели, с утра до вечера приходилось бегать с ведрами да бадейками к колодцам, к реке, к пересохшему пруду… И все равно без толку; да и много ли набегаешь за день?
Утирая пот, сельчане косились на пыльные городские стены, на красную свечу
И только когда на вздрагивающем потемневшем небе распахивал свои звездные очи Тха-Гаят, люди оставляли дневные заботы и выходили посидеть на разговорных бревнах, что лежали вдоль дороги. Сидели, сложив на коленях натруженные, с потрескавшейся красной кожей руки, медленно говорили ни о чем, часто замолкая и запрокидывая головы к небесам. Недосуг простому-то человеку смотреть вверх, вся его жизнь сосредоточена под ногами: в земле, в воде, в листке зеленом, в дереве. Только и подымешь голову, когда небеса начинают вести себя не как следует, подымешь да взглянешь с укоризной: доколе будете испытывать нас? Доколе?!.
И знаешь ведь, что ответа в жизни не дождаться, — а смотришь. Наверное, потому, что более смотреть некуда и обращаться не к кому. Король-то вспоминает о тебе, лишь когда настает час сбора податей, а все остальное время — живи, чернь, живи, копошись у стен городских, только веди себя тихо-мирно да вовремя плати за дозволение существовать. А настанет засуха — выкручивайся, как знаешь.
Молчали.
Старики сокрушенно комкали в ладонях седые бороды, чертили в пыли причудливые узоры размочаленными концами посохов, но… — что они могли сделать, старики? Помогали по хозяйству, сколько хватало сил, но не воду же им таскать; а советом…
Не было у них такого совета, чтобы у Дьявола дождь отобрать. И ни у кого не было.
Молчали.
Молчали мужики, растерянно глядя на свои сильные беспомощные руки; молчали бабы, судорожно поглаживая по головам притихших, уморившихся детей; молчали псы — только позвякивали цепями; даже сверчки приумолкли, забившись поглубже в прохладные, но неотвратимо высыхающие норки.
Ночь душным маревом кралась за спинами и заглядывала в опустошенные лица.
Наверное, приди беда чуть позже или чуть раньше, ничего страшного не случилось бы, но сейчас, когда в башне праздновали совершеннолетие принца, засуха стала катастрофой. Король одарил всех днем, когда в любом трактире, любой корчме можно было выпить и поесть задарма, но одновременно ввел новый разовый налог — в связи с праздником. Одарил медяком, потребовал золотой. И если принимать медяк ты был не обязан, то уж золотой изволь выплатить — отдай, смерд, по-хорошему; сегодня Король щедр и снисходителен, а завтра все может измениться, так что лучше плати, смерд, плати!
Чем платить?..
— Сбегу, — сказал из темноты хриплый голос, и сидящие рядом не сразу догадались; говорил некто иной, как Бнил. Тем более странно: ведь есть у Бнила
Кто-то — кажется, старый Герин — так ему и сказал.
Бнил помолчал, а потом отрезал:
— Надобно бежать. Что толку ждать, пока королевские Грабители пожалуют?
— Не хочешь Грабителей, с Губителями свидишься, — заметили на другом краю бревна.
— Даст Бог — уберегусь да семью уберегу, а нет… На все воля Распятого.
Замолчали.
Далеко внизу на дороге родился звук; сперва неузнанный, он приближался.
Кто-то вздохнул:
— Всадники.
Не к добру это, ох, не к добру, когда поздней ночью по дороге в город скачут конные! Особенно ежели их всего двое.
Но с другой стороны — едут не торопясь. Значит, не гонцы. Кто тогда? Неужто путники, рискнувшие добираться до Зенхарда в таких потемках? Отчего ж без факелов, без фонарей?
Сельчане зашевелились — одни торопились вернуться в хибарки, подальше от необычностей, иные, наоборот, уходить не спешили. Кто-то вынес маленькую лучину, поставил у ног, а сам сел рядом: так и есть, Юзен — все ему неймется. Ох, добалуется парень! Ростом вымахал выше отца, а никак не остепенится: девок тискает по углам, в город ходит. И ведь не то чтобы шалопай какой, всю засуху исправно батьке помогал, ведра да бадейки натерли мозоли на ладонях, а вот выпал случай — снова чудит. Нужна здесь сейчас его лучина, как мухе — жаба!
Всадники приближались. Уже можно было различить негромкое фырканье лошадей, звяканье сбруи. Потом из тьмы, клубящейся понизу дороги, возникли два силуэта — возникли и вплыли в слабое мерцание лучины: усталые, запыленные, вспотевшие.
Главным явно был тот, что повыше и посветлее кожей, — господин в летах, со слабой инеистой сединой и каменным взглядом. Он осадил коня, и пламя на миг выхватило из тьмы его руки и лицо, неожиданно гладкие, без единого шрама.
А странно: в наши-то времена — и без шрамов.
Высокий внимательно оглядел смердов, сидевших по обе стороны дороги. В замершей тишине фыркнул конь и устало стукнул копытом.
Гладкокожий обернулся к спутнику — низенькому, мощного телосложения загорелому мужчине средних лет — тот держался чуть позади и ждал.
Взлетели в мутный ночной воздух две руки, кружась в танце, словно влюбленные мотыльки… или сражающиеся соколы — не понять. Однако же смуглокожий понял, кивнул и повернулся к Юзену:
— Парень, далеко до Зенхарда?
— Нет, господин. Только ворота там закрыты и до утра их не откроют.
Сельчане удивленно уставились на парня: чего учудил! Разве ж кто в здравом уме станет говорить такое высоким господам? Это их дело, а мешаться туда смерду без надобности.
Снова взлетели в воздух руки, замелькали, забились ранеными птицами.
— Господин благодарит тебя, парень, — снисходительно молвил смуглокожий всадник. — Как нам добраться туда?
— Прямо по дороге. — Юзен махнул в темень. — А желаете — провожу.
— Не нужно, — ответил конный. Потом взглянул на пляску пальцев своего спутника, передумал: — Ладно, проводи.