Книга Нового Солнца. Том 2

Вулф Джин Родман

– Цены у нас для всех одинаковы, сьер. Мы смотрим не на кошелек человека, а на то, что он нам должен, хотя с тебя мне не хочется брать ни аэса.

Счет Хаделина был подбит много быстрее, и мы вчетвером отправились в путь. Из всех постоялых дворов, в которых я останавливался, больше всего мне не хотелось покидать именно «Горшок ухи» с его замечательной стряпней и компанией добропорядочных речников. Часто я мечтал снова попасть туда, и когда-нибудь, быть может, я это сделаю. Определенно, когда Зама высадил дверь, число гостей, явившихся мне на помощь, превзошло все мои ожидания, и мне нравится думать,

что одним или даже несколькими из них был я сам. В самом деле, иногда мне кажется, что при свете свечи в ту ночь передо мной мелькнуло мое собственное лицо.

Так или иначе, я вовсе не думал об этом, когда мы окунулись в утреннюю прохладу улицы. Предрассветный период затишья давно миновал, и по колеям уже катились телеги; бабы в платках останавливались поглазеть на нас по дороге на рынок. Словно огромная саранча, в небе прострекотал флайер; я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду, снова ощутив на своем лице странный ветер, поднятый пентадактилями, атаковавшими нашу кавалерию при Орифии.

– Нечасто их нынче видишь, сьер, – заметил Хаделин с грубоватой резкостью, в которой я пока не научился распознавать верный признак почтительного отношения. – Большинство больше не летает.

Я признался, что в жизни не видел ничего подобного.

Мы свернули за угол, и нам открылся чудный вид с холма: темная каменная пристань, стоящие там на приколе корабли и лодки, а за ней – сверкающий на солнце широкий Гьолл, дальний берег которого скрывала светлая дымка.

– Должно быть, мы значительно ниже Тракса, – обратился я к Бургундофаре, спутав ее с Гунни, которой я некогда рассказывал кое-что о Траксе.

Она обернулась, улыбнувшись, и робко взяла меня за руку.

– Славная неделька, – сказал Хаделин, – если только ветер продержится всю дорогу. Здесь-то спокойно. Занятно, что ты так хорошо знаком с глухими местами вроде этого.

К тому времени, как мы добрались до пристани, за нами уже тянулась толпа, держась на приличном расстоянии, но постоянно перешептываясь и указывая пальцами на Заму и на меня. Бургундофара попыталась отогнать их, а когда ей это не удалось, попросила меня.

– Зачем? – спросил я. – Скоро мы уплывем отсюда.

Какая-то старуха окликнула Заму и, отделившись от толпы, обняла его. Он улыбнулся, и мне стало ясно, что она не причинит ему вреда. Она спросила, все ли с ним в порядке; чуть помедлив, он кивнул. Тогда я поинтересовался, не бабушка ли она ему.

Старуха присела в неуклюжем реверансе:

– Нет, сьер, нет. Но когда-то я знала ее и всех детей бедняжки. Когда я услышала, что Зама утонул, словно часть меня самой умерла вместе с ним.

– Так и было, – сказал я.

Матросы взяли наши сарцины, и я заметил, что, наблюдая за Замой и старухой, так и не бросил взгляда на корабль Хаделина. Это была шебека, и выглядела она вполне пристойно – мне всегда везло на корабли. Уже стоя на борту, Хаделин махнул нам рукой.

Старуха уцепилась за Заму, слезы катились по ее щекам. Он вытер одну из них и сказал:

– Не плачь, Мафалда.

Он прервал молчание в первый и последний раз.

По мнению автохтонов, их скотина может говорить, но молчит, понимая, что речь вызывает демонов, ибо все наши слова – суть проклятия на языке эмпирея. Похоже, слова Замы на самом

деле обернулись проклятием. Толпа расступилась, как расступаются волны перед ужасными челюстями кронозавра, и вперед выступил Церикс.

На его окованном железом посохе красовалась гниющая человеческая голова, а тощее тело его было обернуто в свежесодранную человеческую кожу; но, взглянув ему в глаза, я поразился, что он заботится о подобной мишуре, как удивляешься при виде очаровательной женщины в стеклянных бусах и платье из фальшивого шелка. Я и не думал, что он такой великий маг.

Во мне сработала привычка, отточенная за долгие годы тренировок, и, позволяя Предвечному рассудить нас, я отсалютовал своему сопернику ножом, вложенным мне в руку Бургундофарой, чуть задержав плоское лезвие перед лицом.

Без сомнения, он решил, что я собираюсь убить его, как хотела того Бургундофара. Он прошептал что-то в свой левый кулак и приготовился читать смертоносное заклинание.

Зама переменился. Не медленно, как это бывает в сказках, а со внезапностью куда более устрашающей, он вдруг снова стал мертвецом, который вломился в нашу комнату. Из толпы послышались крики, похожие на визги стаи обезьян.

Церикс бежал бы, но его обступили стеной. Может быть, кто-то схватил его или нарочно преградил ему путь – не знаю. В одно мгновение Зама набросился на него, и я услышал треск шейных позвонков, похожий на хруст кости в зубах пса.

Один-два вздоха они лежали друг на друге – мертвец на мертвеце; затем Зама поднялся, снова живой и теперь живой совершенно, если только я что-то понимаю. Я увидел, что он узнал старуху и меня, его губы медленно разомкнулись. С полдюжины клинков пронзили его, не успел он выговорить ни слова.

Когда я подбежал к нему, он был уже не человеческим существом, а куском кровоточащей плоти. Кровь ослабевающим ручьем струилась из его горла; сердце явно еще билось, захлебываясь кровью, хотя грудь была взломана мясницким крюком. Я встал над ним и попытался заново вернуть его к жизни. Голова, насаженная на упавший посох Церикса, уставилась на меня своими гнилыми глазницами, и, борясь с тошнотой, я отвернулся – я, палач, вдруг подивился собственной жестокости. Кто-то взял меня за руку и отвел на корабль. Только когда мы поднимались по шаткому трапу, я сообразил, что следую за Бургундофарой.

Хаделин встретил нас среди деловито хлопочущих на палубе матросов.

– На этот раз они до него добрались, сьер. Ночью мы боялись напасть первыми. Днем-то другое дело.

Я покачал головой:

– Его убили потому, что он уже не был опасен, капитан.

– Ему нужно прилечь, – прошептала Бургундофара. – Это забирает у него почти все силы.

Хаделин указал на дверь под верхней палубой.

– Если ты спустишься, сьер, я покажу твою каюту. Она невелика, но…

Я вновь покачал головой. По обе стороны от двери стояли скамьи, и я попросил разрешения остаться там. Бургундофара пошла поглядеть на каюту, а я сел, пытаясь стереть из памяти лицо Замы и наблюдая, как команда готовится отдать швартовы. Один из загорелых речников показался мне знакомым; но хоть я ничего не могу забыть, иногда мне с трудом удается добраться до нужной полки в хранилище собственной памяти, которое все продолжает разрастаться.