Книга судьбы
Шрифт:
— Понятно… но я просто… — Я спохватываюсь, напоминая себе, кто я такой и где мое место. — Может быть, я что-то упустил, мадам, но если вы знали, что на Бойла оказывается давление с целью заставить присоединиться к Троице, то почему же не предостерегли его? Или, по крайней мере, не сказали ему, что знаете о том, что его шантажируют?
Глядя на письмо, которое по-прежнему лежит у нее на коленях, Ленора Мэннинг молчит.
— Что? — спрашиваю я. — Ведь его же шантажировали, верно?
Она все так же молча сидит на сундуке ручной
— Я, похоже, действительно упустил из виду нечто столь важное…
— Мы хотели посмотреть, что он станет делать, — наконец едва слышным шепотом произносит она.
По спине у меня пробегает холодок.
— Вы испытывали его.
— Ты должен понять! Когда Римлянин подобрался так близко, когда он сумел проникнуть в наш круг, речь шла уже не только о Бойле… мы пытались схватить всю Троицу. — Голос у нее дрожит — она носила это в себе слишком долго, — и первая леди практически умоляет меня о прощении. — Таково было пожелание ФБР. Если это был не миф, а горькая реальность, если группа продажных агентов действительно составила заговор, контактируя друг с другом, тогда у фэбээровцев появлялся реальный шанс схватить их.
Я киваю, как будто не нахожу в ее словах ничего странного. Рон Бойл был их самым старым и верным другом, но когда Троица заставила его сунуть голову в мышеловку, то Мэннинги — президент и первая леди Соединенных Штатов Америки — решили выждать и посмотреть, возьмет ли он сыр.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Уэс, но, клянусь тебе, я пыталась защитить Рона. Я сказала им: дайте ему возможность уйти в отставку. И устройте ловушку на…
Она проглатывает комок в горле и как заведенная качает головой. Я видел первую леди рассерженной, расстроенной, грустной, обиженной, разъяренной, подавленной, взволнованной, обеспокоенной и даже — когда несколько лет назад ее выписали из больницы после заместительной хирургии бедра — страдающей от боли. Но такой, как сейчас, я не видел ее никогда. Даже когда мы покидали Белый дом. Опомнившись, она опускает голову, прижимая подбородок к груди, чтобы он перестал дрожать. По тому, как она отворачивается, я догадываюсь: она отчаянно надеется, что я ничего не замечу. Но, как всегда на этой работе, я подмечаю все.
— Предполагалось, что фэбээровцы будут обеспечивать его безопасность, — шепчет она, погрузившись в пучину отчаяния своего несдержанного обещания. — Они поклялись… они пообещали, что с ним все будет в порядке.
— Бойл так и не рассказал вам о том, что к нему подбирается Троица?
— Я ждала, что он сделает это… ждала и молилась, что он обратится к нам за помощью. Ежедневно поступала информация, принял ли он их предложение. Но в отчетах содержалась лишь одна-единственная фраза: «Никаких известий». Я знала, что Рон сопротивлялся. Я знала, — упрямо повторяет она, обхватив себя за плечи и подавшись всем телом вперед. — Но нам сказали, что следует подождать еще… чтобы быть полностью уверенными. А потом, когда его застрелили… — Она смотрит в пол, но тут у нее перехватывает горло от давнего чувства вины, и первая леди всхлипывает. — Я думала, что мы потеряли его навсегда.
Я смотрю на письмо у нее на коленях, и кусочки головоломки один за другим складываются в ясную и полную картинку.
— Выходит, Бойла застрелили не потому, что он имел дело с Троицей, а потому, что он отказался присоединитьсяк ним?
Она задумчиво смотрит на меня, склонив голову набок. Голос ее по-прежнему едва слышен.
— А ты ведь даже не знал, с кем сражаешься, правильно?
— О чем вы гово…
— Ты прочел вот это? — восклицает она, с размаху припечатав мне письмо к груди. — В тот день, когда его застрелили, Рон так и не дал Троице окончательного ответа!
В ее тоне звучат новые нотки. Глаза у нее расширяются. Рот приоткрывается. Поначалу я думаю, что первая леди рассержена, но потом понимаю, что это не так. Она испугана.
— Доктор Мэннинг, с вами все в порядке?
— Уэс, тебе лучше уйти. Это слишком… я не могу…
— Чего вы не можете? Я не понима…
— Пожалуйста, Уэс, просто уходи! — умоляет она, но я не могу оторвать взгляда от письма. Голова у меня идет кругом, и я не могу прочесть его, чтобы понять, что там написано. Но она только что сказала… в день покушения, если Бойл не дал Троице окончательного решения… то они могли надеяться, что он еще присоединится к ним.
Кажется, мозги у меня сейчас закипят. Я стараюсь сообразить, что меня так удивило. Но если все обстояло именно так…
— Тогда зачем было убивать его? — спрашиваю я.
— Уэс, прежде чем ты начнешь делать скоропалительные выводы…
— Если только они знали, что Рон уже сожалел о том, что…
— Ты слышал, что я сказала? Ты не можешь…
— …или, быть может, они решили, что рассказали ему слишком много… или заметили, что он находится под наблюдением…
— Уэс, ну почему ты меня не слушаешь? — кричит первая леди, пытаясь вырвать письмо у меня из рук.
— Или, может статься, у них появилась более подходящая кандидатура на место четвертого члена, — выпаливаю я, не выпуская письмо.
Первая леди разжимает руки, и письмо с силой пушечного выстрела ударяет меня в грудь. Мне кажется, что тело мое окаменело, что оно весит целую тонну… меня обуял панический, мертвый, всепоглощающий ужас, как бывает, когда врач сообщает вам дурные новости.
— Так и случилось, правда? — требовательно обращаюсь я к первой леди.
Она слишком долго раздумывает, прежде чем ответить.
— Нет.
Во рту у меня становится сухо. Язык прилипает к гортани.
— Это не так… Рон не… — лепечет первая леди. — Может быть, Рон ошибался…
— Бойл был заместителем руководителя аппарата сотрудников. Немного найдется людей, способных лучше него…
— Ты не понимаешь. Он хороший человек… наверное, его обманули, — бессвязно и путано продолжает она.
— Мадам…
— Он никогда не сделал бы этого специально…
— Мадам, пожалуйста…
— …даже если бы они пообещали ему еще один четырехлетний срок…
— Прошу вас, успокойтесь! — умоляю я. — К какой еще более значимой и важной, чем Бойл, фигуре они могли обратиться?
По-прежнему сидя на сундуке в ногах кровати, первая леди внезапно поднимает голову и смотрит прямо мне в лицо. Как и президент, как вообще все сотрудники в нашем офисе, она не обращает внимания на мои шрамы. Во всяком случае, так было долгие годы. До сего момента.