Книга встреч
Шрифт:
Ладно, решил я, без Библии тут не обойтись. И вообразите только себе: едва я так решил, как какой-то священник на улице подарил маме Библию! Знаете, такую — финского издания, малого формата, на папиросной, тончайшей бумаге, — но перевод канонический, Синодальный. Знаете, конечно! В нашем поколении многие с таких Библий начинали! И уселся я за чтение. Как человек добросовестный, решил читать с первой страницы до последней. Ну и хлебнул горя! Ещё Книга Бытия — куда ни шло, более или менее понятно, но дальше: Числа, Судьи, Паралипоменон!.. Отложу, бывало, книгу, измерю толщину страниц пальцами: нет, до Евангелия, до Христа ещё читать да читать… Вы представляете, что это за труд для неготовой души? Но я не сдавался. Я придумал себе такой порядок: сижу за Библией, пока голова не начнёт пухнуть, а потом беру — знаете что? — сборник сказок народов мира. Почитаю денёк сказки — в голове всё уляжется, и снова возникает желание сесть за Писание. И так одолел всю книгу.
Но вы же понимаете: от Библии до храма дорога не близкая! Сектанты вон читают Библию, читают, а к подлинной вере так
Как здесь, в Бегуницах, стал настоятелем? Тут история такая: бегуницкий храм во имя Архистратига Божия Михаила открылся в 90-х, но постоянного священника здесь не было. А прихожанки наши — они знаете какие активные? Кто-то им посоветовал писать прошение владыке, так они завалили епархию письмами! И сами в Питер приезжали не раз. Их уже в лицо стали узнавать: «Ах, это бегуницкие идут! Будет вам батюшка, будет, подождите только!» И тут как раз моё рукоположение случилось. Уж как они обрадовались, что теперь у них свой батюшка есть, хоть и молодой! Теперь, как собираюсь куда ехать, они уже бегут: «Вы, отец Леонид, куда? Вы не насовсем от нас?» А мне о таком и подумать невозможно: я с 2001 года тут уже корни пустил, мне здесь всё родное, как отсюда ехать?
И правда: очень хорошее место. У нас даже если человек считает себя твердокаменным неверующим, он церковь хулить не будет и к нам относится хорошо. Это меня Господь пожалел: по слабости моей да по неопытности послал такой приход: прихожане сильные, горящие верой, население дружелюбное — служи и радуйся!
А храм не так чтобы очень старинный. Его князья Волконские строили в середине XIX века. Строили-строили, да как-то всё достроить не могли. Ехал однажды по нашей дороге сам царь Александр II. Смотрит: начато строительство храма да заброшено. Пожелал остановиться, узнать, в чём дело. Денег нет? Ну вот вам деньги! Если какие вопросы будут, прямо ко мне обращайтесь! — и дальше поехал. Так с царской помощью и достроили храм и один из приделов освятили во имя царского святого покровителя Александра Невского. Ну, конечно, закрывали храм большевики… Причём довольно рано его закрыли, когда в прочих храмах ещё и не думали, что их та же судьба постигнет. Нашёлся, представьте, какой-то жук — письмо написал куда следует: «Мы, мол, тут, в деревне, хотим культурно развиваться, постигать революционную премудрость, а как это сделать, если под носом рассадник мракобесия?» И закрыли нас… И сперва, как водится, устроили в храме клуб. Вот, где алтарь, — тут сцена была. Но вышла незадача: икону, написанную прямо на стене, замазали масляной краской, а она возьми да проступи опять! К каждым советским праздникам её замазывают, а она снова проступает: не очень ясно, но разглядеть можно без труда. Так и не могли ничего поделать с ней, и после войны уже переделали клуб в тракторную мастерскую, алтарную стену вовсе снесли, чтобы был проход для тракторов, всё запачкали, закоптили… Вы не поверите: тут от пола до потолка всё черным-черно было. Службы шли там, где сейчас трапезная… А сейчас — да, чисто, красиво… Ну так я же вам говорю: у меня прихожане очень хорошие — им и приказывать ничего не надо, они сами всё сделают, я смотрю только…
Когда службы начались, приходит какой-то дядечка… «У меня, говорит, мать старенькая помирает… Сюда меня прислала… у неё кусочек есть от вашей церкви, так она отдать его хочет…» Как это — кусочек от церкви? — «Да вот, взгляните!» — и протягивает мне дощечку. Её, видимо, выломали из алтарной двери, на ней чей-то лик написан — ну как разберёшь, чей? И тут видим надпись: Архангел Михаил. Вот оно что!.. Сам Архистратиг к нам явился, благословляет нас, ободряет, говорит: «Это я вернулся! Я снова с вами!» Сейчас эта дощечка у нас на почётном месте, на особом аналое…
Строимся, восстанавливаемся потихоньку. Сейчас, конечно, цари по нашей трассе не ездят, чтобы, значит, помощи у них попросить, но помощники всё-таки и без того есть, слава Богу: и в совхозе нашем, и в администрации, и даже в соседней колонии. Мы туда приезжаем время от времени: ох как жалко тех, кто там сидит! Как им вера нужна! Они, конечно, молчат, сами не скажут, что душа у них тоскует, но только заведёшь с ним разговор — и у него сразу столько вопросов появляется, и чем дольше разговор, тем больше вопросов… Они уже бригадку свою сколотили, чтобы нам помогать: с удовольствием ездят на работу. Но не все, конечно: есть там группа таких, которые, хоть и помирают от безделья и скуки, а за работу ни за что не примутся… Странные люди. А когда бригада работает здесь, то наши прихожане ими и руководят: у меня золото, а не прихожане. Живём с ними очень дружно; как у кого из наших именины — обязательно собираемся все вместе в трапезной, празднуем, как положено. Помню, на недавних именинах кто-то сказал такой тост: «Хочу, говорит, поднять эту чашку чая за то, чтобы всех нас отпели в нашей родной Архангельской церкви, да и под звон колоколов!» Это намёк: чтобы, значит, поскорее колокольню батюшка возводил. Ну что ж, будем стараться. У нас и план есть старинный, подлинный, мы знаем в точности, как наш храм выглядел в прежние времена, так что дело за малым: начать да кончить. Сделаем, всё сделаем, будьте уверены.
И ещё одна беседа с отцом Леонидом. После первой встречи захотелось продолжить знакомство: ясно, что этот молодой, улыбчивый священник не всё ещё сказал, не весь свой багаж выложил… Это ведь чувствуется: с одним поговоришь час и понимаешь — всё, приехали, дальше будет только повторение уже сказанного (хорошо, если другими словами). А другой говорит-говорит, а ты видишь — он до главного-то своего богатства ещё не добрался, он только присказку начинает, он смотрит — сумеешь ли ты эти первые слова принять как должно? И если сумеешь, — тогда…
Тут поймите меня правильно: я не о болтунах говорю. Болтун всегда пуст. Болтуна устаёшь слушать через десять минут. Я говорю о тех, у кого «от избытка сердца глаголют уста», — и чем сердце глубже, тем уста сильнее.
2. КОНЕЧНО, ВЫЖИВЕМ!
— …Тут ведь вот какое дело: мы с вами, допустим, собрались, поговорили, обсудили — решили, что воцерковление в России должно идти по таким-то путям, с такой-то скоростью… А в жизни почему-то всё выходит совсем иначе. У нас было столько светлых идей, столько полезных наработок… Мы, образно говоря, выкопали русло, пустили воду… А вода пошла совсем иным путём. Ручеёк сам выбирает себе дорогу, не спрашивая нашего мнения. Вот давайте вспомним советские времена. После революции многие задумывались: а что же теперь будет с Россией? Что будет с верой православной? Многие давали свои рецепты спасения, многие даже пытались эти рецепты воплотить в жизнь… И что же? И Россия спаслась, и вера православная, несмотря ни на что, сохранилась, — и всё это случилось совсем не так, как указывали мудрецы. И сейчас всё повторяется: Россия воцерковляется, но иначе, чем мы это себе представляли. Нам и хотелось бы, чтобы люди стройными колоннами двинулись в храмы, а на деле…
— Ну, может быть, стройными колоннами и не надо: это как-то по-советски получается…
— По-советски? Я вам так скажу: чтобы собрать людей в колонну, нужно, чтобы они сами к этому стремились, чтобы чувствовали живую связь друг с другом, чтобы помнили, что все — одна семья. Тогда это будет настоящая колонна — крепкая, сплочённая, единая. Но за эту-то сплочённость, за эту родственную связь, испокон века живущую в русском народе, нас и били все прошедшие двадцать лет. Соборность наша была объявлена — чем? Тоталитарным мышлением! А ведь общинное сознание всегда было характерным для России. Для русского семья — всему голова, и народ в нашем понимании — это большая семья… И вдруг такой стиль жизни объявлен тоталитарным мышлением!.. Не раз и не два нас обвиняли в тоталитаризме: в течение 90-х годов только об этом и говорилось, — и западными голосами, и нашими собственными подголосками. Твердили, твердили, обвиняли, стыдили… И сработало в конце концов! Сейчас всё, что хоть немного напоминает об общем делании, вызывает у народа суеверный ужас: «Опять нас к тоталитаризму хотят привести!..» Все разбежались по своим углам, все залезли по уши в собственные дела… А Церковь — это общий путь. Литургию индивидуально перед каждым верующим не служат. Нужно собраться — в единомыслии и любви, — и вместе помолиться. И тут народ одолевает страх: «Собраться? Вместе? А не будут ли при этом ущемлены мои личные права? А не хотят ли меня обезличить в общей массе?» Я помню своё детство, 70-е годы, — не такое уж давнее прошлое: у нас в Рождествено и в Батово каждые выходные люди выносили на улицу столы, устраивали общие праздники под открытым небом, — сегодня один двор всех угощает, в следующий раз другой… Собирались и знакомые, и не очень знакомые… Потом этот обычай стал понемногу забываться… Дальше — больше, — а сегодня и вспомнить об этом странно. Сегодня и семью-то, близких родственников собрать трудно: у всех свои заботы, — не до семейных посиделок.
— Так что же делать? Как побороть индивидуализм? И возможно ли нам тягаться с современной пропагандисткой машиной?
— Возможно или нет, — не знаю, а знаю только, что если мы будем кричать в пустыне: «Люди! Не будьте индивидуалистами!» — ничего у нас не выйдет. Как не раз говорил покойный Патриарх Алексий II, — Церковь должна идти в народ. Я, признаться, раньше не понимал эти слова. «Что же, — думаю, — разве мы уже не в народе? Я сижу в своих Бегуницах, — разве не среди народа?» И только сейчас начинаю понимать Святейшего. Народ наш потихоньку пытается выжить, — не только физически, но и духовно. Народ пытается восстановить разорванные связи… Понемногу образуются какие-то неформальные группировочки… Вот в соседней деревеньке есть библиотека, а при библиотеке сам собой образовался кружок любителей чтения: люди собираются, обсуждают прочитанное… Вот куда нужно идти батюшке, — и не с проповедью сразу, а тоже — как читателю, как простому кружковцу… Вот, глядишь, и образовалась общинка. В школу надо идти, — но не на торжественные линейки, в полном облачении и с кадилом, а на классные часы, для простого разговора о школьных делах. И требы! — требы очень важны!..