Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
— Кажется, мы чуть поднялись.
— Ты думаешь?
Я поставила перед ним кофе.
— Спасибо.
— Где остальные?
— Обследуют местность. — Он растерянно взглянул на меня и добавил: — Я по-прежнему чувствую себя дерьмом.
Я увидела рядом с ним бутылку джина.
— Не рановато ли пить?
— Присоединяйся.
— Еще нет одиннадцати.
— Кому какое дело? — Он указал на море: — Смотри туда… да нет же! Туда, прямо за моим пальцем… видишь?
— Нет.
— Вон там, на грани тумана, появляется и исчезает…
Я действительно увидела что-то мелькнувшее в воде на расстоянии двадцати-тридцати ярдов от «Эммануэль».
— Похоже на тюленя.
— Не думаю.
— Солнце прогревает воду, Джонатан. Тюлени приплывают погреться на мелководье.
— Говорю тебе, это не тюлень. Оно как-то странно переворачивается…
— Возможно, обломок корабля?
— Черт его знает.
Он присосался к бутылке.
— Оставь на вечер.
— Хорошо, мамочка.
Несколько минут мы сидели в тишине. Тюлень — или что там это было — еще раз показался на поверхности воды, повернулся и исчез. «Через час, — подумала я, — начнется прилив и снесет нас с этого проклятого берега.»
Тишину нарушил крик Анжелы, донесшийся издалека:
— Эй! Ребята!
«Ребятами» она, видимо, назвала нас Джонатан привстал и, загораживаясь рукой от солнца, светившего уже довольно ярко, всмотрелся и произнес безразлично:
— А, она нам машет…
— Пусть машет.
— Ребята! — закричала Анжела снова.
Джонатан сложил руки рупором и проорал в ответ:
— Тебе чего надо?
— Идите сюда, увидите!
— Она хочет, чтобы мы что-то увидели, — обратился Джонатан ко мне. — Идем?
— Нет никакого желания.
— А здесь что делать? Пошли, мы ничего не теряем.
Мне действительно было лень шевелиться, но Джонатан схватил меня на руки и спустил вниз. От него разило джином.
Пробираться по камням оказалось непросто: слой серо-зеленой слизи делал их невероятно скользкими. Кроме того, у Джонатана имелись проблемы с равновесием. Несколько раз он падал, чертыхаясь; шорты его уже окрасились в оливковый цвет и порвались на заднице. Я тоже не балерина, но продвигалась более успешно, обходя большие камни и кое-как удерживаясь.
Каждые несколько ярдов приходилось перешагивать полосу разлагающихся водорослей. Я делала это сравнительно легко, а Джонатан, с трудом державшийся на ногах, шлепал прямо по вонючему месиву. Среди водорослей валялись осколки бутылок, банки из-под «колы», останки крабов, щепки, в общем, полный набор всякого хлама. И мухи. Невообразимое количество жирных голубовато-зеленых мух, зудящих, карабкающихся друг на друга… Вот и первые живые существа, встретившиеся нам в этом милом местечке.
Неожиданно слева от меня началось какое-то непонятное движение: три-четыре камешка подпрыгнули в воздух и шлепнулись вниз; еще несколько пошевелились. Видимых причин этому явлению я не нашла. Джонатан ничего не заметил: у бедняги все силы уходили на сохранение вертикального положения… Опять камешки;
Из-за валуна показался Рэй.
— Есть жизнь на Марсе! — провозгласил он.
Мы подошли к нему. На лбу у меня выступили капельки пота, Джонатан выглядел и вовсе скверно. Он вытер лоб и пробормотал:
— Ну, и что же стряслось?
— Сейчас все увидишь, — ответил Рэй.
Он провел нас еще на несколько шагов вверх и обвел широким жестом местность.
Я испытала шок.
Перед нами предстал весь остров: каменный холмик не более мили в диаметре, гладкий, как спина кита: ни растений, ни животных, ни следа присутствия человека.
Но жизнь все же наличествовала, и это шокировало не меньше.
В самом центре островка среди голых серых валунов была ровная площадка, окруженная прогнившими трухлявыми столбами. Столбы обтягивала ржавая проволока, образуя примитивный загон, внутри которого валялась охапка травы и… стояли три серые овцы. Рядом с ними — Анжела.
— Овцы! — торжествующе произнесла она, поглаживая одно из животных по облезлому боку.
Джонатан оказался рядом с ней быстрее меня.
— Это как же?! — только и смог вымолвить он.
— Странно, не правда ли? — сказал Рэй. — Три овцы в столь неподходящем месте… Выглядят, кстати, прескверно.
Я не могла с ним не согласиться. Одна из овец, видимо, не имела сил подняться на ноги от изнеможения или болезни. Да и остальные едва стояли. Свалявшаяся шерсть кое-где выпала клочьями, обнажив розовую кожу, в уголках глаз скопился гной.
— Это жестоко, — заявила Анжела.
И она была права. Оставить бедных животных в таком месте, с единственной охапкой травы и застоявшейся водой в консервной банке… это походило на садизм. Кто совершил столь бессмысленный поступок?
— Я порезался. — Джонатан запрыгал на одной ноге, пытаясь разглядеть царапину не подошве другой. — На берегу, кажется, валялись стекла.
— Но они совсем не выглядят несчастными и испуганными, — отметил Рэй.
Действительно, овцы не пытались выйти за ограждение, не блеяли. Они просто смотрели в пространство перед собой с печальным философским видом, который говорил: да, мы обычные овцы, мы вовсе не ожидаем ничьей заботы, поддержки и человеческого отношения к себе. Просто овцы, ожидающие смерти.
Рэй утратил интерес к происходящему и побрел куда-то по берегу, пиная ногой жестянку.
— Мы выпустим их на свободу, — предложила Анжела.
Я проигнорировала ее идиотскую реплику. Что такое «свобода» здесь, в таком месте?
— Выпустим, верно? — настаивала Анжела.
— Нет.
— Но они же умрут!
— Кто-то поместил их сюда — значит, на то была причина.
— Но они УМРУТ!
— Они умрут на берегу, если мы их выпустим. Как ты могла заметить, здесь нет никакой пищи.