Книги крови III—IV: Исповедь савана

Баркер Клайв

Впереди виднелась его жалкая надежда на спасение: весельная шлюпка, вытащенная на гальку. Крохотная скорлупка — и в ней мы сумеем отсюда уплыть? Я не верила в успех предприятия — мне словно предложили плыть в решете. С каждым шагом казалось все очевиднее, что берег вот-вот поднимется и накроет нас. Встанет стеной или образует башню, замуровав нас навеки, — сыграет любую шутку на выбор. Или мертвые не любят игр и действуют математически точно, выверяя каждый шаг?

Так или иначе, стена не воздвиглась. Последние несколько метров смотритель тащил меня, не имевшую сил сопротивляться, а потом запрыгнул в лодку.

Ничего не произошло; и атака на «Эммануэль» прекратилась. Все стихло. Или хватило трех жертв? Или присутствие этого ни в чем не повинного человека убережет меня от мести мертвецов?

Мы немного покачались на волнах, а когда глубина под лодкой сделалась достаточной для весел, стали грести. Мой спаситель сидел напротив, и я видела, как с каждым гребком капли пота выступают на его лице: он старался изо всех сил.

Берег постепенно удалялся. Нас отпустили. Смотритель, похоже, чуть расслабился. В несколько мощных гребков он преодолел полосу грязной воды, глубоко вздохнул, откинулся назад и сел поудобнее.

— Однажды, — заговорил он, — это должно было случиться. Так всегда бывает: кто-то ворвется в твою жизнь и нарушит ее привычное течение.

Его спокойный низкий голос и монотонный треск весел усыпляли меня. Хотелось завернуться в брезент, на котором мы сидели, и отключиться.

Берег стал тонкой, едва различимой линией. «Эммануэль» уже скрылась из виду.

— Куда мы направляемся? — спросила я.

— В Тайри. Посмотрим, как можно исправить положение. Надо что-то предпринять, чтобы успокоить их. Этот случай с овцами…

— Но разве покойники едят мясо?

— Нет, зачем же. Овцы — дань усопшим. Знак памяти.

Я кивнула Именно это пришло мне в голову несколько минут назад.

— Так мы отпеваем их и воздаем посмертные помести.

Он оставил весла, слишком утомленный, чтобы грести или закончить начатое объяснение. Течение несло нас.

Прошло несколько минут полной тишины.

Затем о лодку кто-то поскребся.

Звук, какой бывает от мышей. Или — какой издает человеческий ноготь, скребущий по дереву. Но не один — много прогнивших, просоленных ногтей царапали днище, словно просили пустить их в лодку.

Мы замерли. Не двигались, не говорили, не верили уже ничему.

Какой-то всплеск неподалеку от лодки заставил меня обернуться. Я увидела Рэя. Он словно шел по воде, протянув руки вперед, будто желал уцепиться за борт. Кукла, марионетка, передвигаемая невидимыми хозяевами. Рэй выглядел ужасающе: один глаз закрыт, другой выбит, всюду раны и кровоподтеки. В метре от нас его отпустили, и тело пошло ко дну, окрашивая воду в розовый цвет.

— Твой друг? — спросил смотритель.

Я кивнула. Поскребывание прекратилось. Тело Рэя исчезло в воде. Ни звука, вокруг, только тихий плеск волн.

— Гребите! — закричала я. — Скорее, или они убьют нас!

Но мой попутчик, похоже, смирился с происходящим. Он покачал головой и уставился в море. Прямо под нами что-то двигалось в толще воды, ворочались бесформенные светлые массы — слишком глубоко, чтобы рассмотреть их. Понемногу картина прояснилась: вверх всплывали мертвецы. Стаи трупов с изъеденными лицами и прогнившей плотью поднимались к поверхности, чтобы заключить нас в объятия. Они приближались. Уже были видны клочья мяса, кое-где прикрывавшие скелеты,

пустые глазницы…

Лодка мягко качнулась в их руках. Выражение смирения так и не исчезло с лица смотрителя, когда лодка качнулась сильнее, затем еще и еще. И вот мы уже болтались в ней, как куклы, совершенно беспомощные.

Они хотели перевернуть нас — и сделали это через несколько мгновений дикой качки.

Вода оказалась ледяной. Гораздо холоднее, чем я ожидала. От этого перехватило дыхание. В общем-то, я неплохо плавала и сразу же уверенно и энергично направилась прочь. Моему попутчику повезло меньше: как многие люди, всю жизнь прожившие на море, он не умел плавать. Он пошел на дно, не испустив ни крика, ни стона, едва очутился в воде.

На что же я надеялась? На то, что четырех жертв достаточно? Что течение унесет меня из этого ужасного места?

В любом случае, надежды быстро умерли.

Легкое, нежное прикосновение к лодыжке… Чьи-то пальцы трогают мою ступню… Что-то серое, как спина большой рыбы, рассекло поверхность впереди, но разглядеть я не успела. Прикосновение превратилось в цепкий захват, и меня повлекли на дно. Медленно и неотвратимо погружалась я в воду, уже зная, что вот этот глоток воздуха и был моим последним вздохом… В ярде от меня покачивался Рэй. Я видела его искаженное давлением лицо и нервы, торчащие из выбитого глаза, подобно проводам… Во всех подробностях можно было рассмотреть раны: уродливые разрывы ткани с белеющей под ними костью. Волосы прилипли к голове, демонстрируя залысину, которую Рэй столь тщательно скрывал…

Вода сомкнулась над моей головой. Воздух вырвался из легких и серебряными пузырьками взмыл вверх. Рэй был рядом — внимательный, сочувствующий. Руки его были подняты, словно мы собирались сдаться в плен.

Я позволила этому произойти. Открыла рот и глотнула воду. Небо обожгло холодом, и вода ворвалась в меня, вытесняя воздух из легких, промывая внутренности крепким соленым раствором. Вот и все.

Внизу два полуистлевших трупа держали меня за щиколотки. Головы их болтались, едва держась на голых шейных мускулах, клочья плоти отслаивались от костей, но рты застыли в сладострастном оскале. Они хотели, о, как они хотели меня…

Рэй тоже обнимал меня, прижимая свое изуродованное и распухшее лицо к моему лицу. Вряд ли во всех этих жестах был особый смысл. И я, с каждой секундой теряя жизнь, принимая в себя море, понимала, что не буду больше наслаждаться плотской любовью. Ни дышать, ни чувствовать, ни смеяться…

Поздно, слишком поздно. Солнечный свет стал воспоминанием. Эта тьма вызвана смертью или на такую глубину лучи не проникают?

Паника ушла. Сердце уже не билось. Странное ощущение абсолютного безбрежного покоя овладело мной; расслабленными стали и улыбки моих новых товарищей. Тишина и покой. Время здесь не имеет значения, дни складываются в недели, в месяцы. Иногда киль корабля рассечет поверхность или стайка пугливых рыбок сверкнет и исчезнет — редкие знаки жизни в царстве смерти. Рэй со мной, он будет со мной всегда. Море медленно влечет нас к острову. Там, наверху, осталась наша прошлая жизнь — Анжела, Джонатан, «Эммануэль» — все это теперь не имеет смысла. Все прошло. Только мы лежим под камнями лицами вверх, и успокаивает нас ритм волн и бессмысленность мирно пасущихся овец.