Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
— Ты ждешь, когда я расплачусь с тобой?
— Нет.
— Черт возьми! Ты на работе или нет? Там, у кровати, лежат деньги. Возьми, сколько считаешь нужным. За потерянное время… — Он оценивающе посмотрел на Гевина. — И молчание.
Статуя. Гевин уже не мог оторвать от нее взгляд: его собственное распухшее лицо, смутившее разум неизвестного художника, медленно разрушала вода.
— Не удивляйся, — произнес Кен.
— Что происходит?
— Тебя это не касается!
— Ты это украл… так? Это, верно, стоит немалых денег, и ты украл?
Рейнольдс, казалось, в конце концов устал лгать.
— Да, я украл, — кивнул он.
— И
Кеннет пожал плечами.
— Не так ли? Кто-то за ним приходил?
— Да. Да, я это украл, — механически повторил он за Гевином. — И кто-то за ним приходил.
— Вот и все, что я хотел узнать.
— Не возвращайся сюда, Гевин или как тебя там. И не выдумывай ничего. Меня здесь не будет.
— Ты боишься вымогательства? — спросил Гевин. — Я не вор!
Взгляд коллекционера стал презрительным.
— Вор ты или нет, будь благодарен за то, что он — в тебе.
Рейнольдс отступил, давая Гевину пройти. Но тот даже не шелохнулся.
— Благодарен за что? — переспросил он.
Слова Кена явно разозлили его. Он был оскорблен тем, что его выставляют с какой-то небылицей, не удостаивая никакого объяснения.
У Рейнольдса ясе просто не было сил для объяснений. В изнеможении он прислонился к двери.
— Уходи, — тихо сказал он.
Гевин кивнул и вышел. Когда он уже достиг прихожей, от статуи, видимо, отвалился изрядный кусок краски. Он слышал, как заплескалась вода в ванной, и даже представил, как заколыхались на статуе световые блики.
— Спокойной ночи, — произнес ему вслед Кен.
Гевин не ответил. Даже не вспомнив о деньгах, он вышел Будь проклят этот дом со всеми его надгробиями и тайнами.
Он зашел в гостиную, чтобы забрать свою куртку. Со стены на него взглянуло лицо Флавина-знаменосца.
«Должно быть, герой», — подумал Гевин.
Только героям отдают такие почести. С Гевином ничего подобного не произойдет. Его лицо умрет вместе с ним.
Он закрыл за собой входную дверь. Тут же напомнил о себе больной зуб. И тут же возобновился стук: стук кулака по стене.
Или внезапная ярость пробуждающегося сердца.
Утром зубы ныли уже невыносимо, и он отправился к дантисту, надеясь уговорить секретаршу принять его немедленно. Но очарование покинуло его, глаза не сияли обаянием, как обычно. Девушка ответила, что придется подождать неделю. Он сказал, что дело срочное, на что она заметила: ей так не кажется. Да, не лучший день: зубная боль, секретарша-лесбиянка, снег хлопьями, ворчливые женщины на каждом углу, безобразные дети, безобразное небо.
В тот день началось преследование.
Поклонники преследовали Гевина и раньше, но не до такой степени. Бывало, кто-то таскался за ним, как собака, целыми днями, из бара в бар, с улицы на улицу, и это просто выводило его из себя. Ночь за ночью видеть одного и того же надоевшего типа, который никак все не может решиться угостить тебя выпивкой, предложить часы, кокаин, неделю в Тунисе или что-нибудь еще. Он очень быстро проникся отвращением к такому липкому обожанию, скисающему быстрее молока — вонь от него стояла до небес. Один из наиболее пылких обожателей — говорят, знаменитый актер — никогда не пытался подойти близко, лишь ходил за ним повсюду и все смотрел. Вначале его внимание льстило Гевину, но вскоре удовольствие сменилось досадой, и однажды, наткнувшись на надоевшего поклонника в одном из баров, он пригрозил проломить ему череп. Гевин был до того взвинчен
На этот раз все было по-другому: не преследование, а ощущение слежки. Никаких доказательств того, что кто-то висит у него на хвосте, просто чертовски неприятное чувство. Всякий раз, когда он оглядывался, ему казалось, будто кто-то отступает в тень. Порой на ночной улице случайный прохожий вдруг начинал идти с ним в ногу, совпадая с каждым ударом его каблука, даже если Гевин оступался. Ощущение напоминало паранойю, хотя он не был параноиком — иначе ему бы давно об этом сказали.
Кроме того, происходили совершенно необъяснимые вещи: однажды утром старуха-кошатница, жившая над ним, поинтересовалась лениво, что за чудак приходил поздно ночью и прождал под его дверью несколько часов. Ни один из знакомых Гевина не подходил под описание.
В другой день на людной улице он отделился от толпы и отошел к двери закрытого магазина, чтобы прикурить сигарету. Когда он зажег спичку, в засаленном дверном стекле вдруг появилось чье-то отражение. Пламя обожгло пальцы. Гевин выронил спичку и опустил глаза. А когда он обернулся, людское море уже скрыло преследователя.
Это было неприятное, очень неприятное ощущение. И самое ужасное — Гевин не понимал, чем оно вызвано.
Гевин никогда не разговаривал с Преториусом, хотя они обменивались небрежными кивками при встрече на улице и справлялись друг о друге у общих знакомых, будто были друзьями. Преториус был черным, возраст — где-то между сорока пятью и насильственной смертью. Известный сводник, утверждавший, что он потомок Наполеона Под его началом довольно успешно работало множество женщин и три или четыре мальчика. Когда Гевин только вышел на улицу, ему советовали просить покровительства у Преториуса, но он был слишком горд, чтобы искать такого рода помощи. В результате он не пользовался расположением Преториуса и его клана. Однако никто не решался бросить вызов его самостоятельности, поскольку Гевин сам стал довольно заметной фигурой. Поговаривали даже, будто Преториус выражал — отчасти недоброжелательно — восхищение жадностью Гевина.
Восхищался Преториус или нет, но в один из адски холодных дней он вдруг нарушил молчание и сам окликнул юношу:
— Эй, белый!
Было около одиннадцати. Гевин шел из бара на Сент-Мартин-лейн в клуб на Ковент-Гарден. Улицы еще оставались многолюдными, и можно было найти хорошего клиента среди посетителей театров и кино, но в тот вечер у Гевина не было настроения. В кармане лежала сотня, заработанная накануне. Достаточно, чтобы твердо стоять на ногах.
Первое, что пришло в голову при виде загородивших дорогу Преториуса и его головорезов: им нужны деньги.
— Послушай, белый. — Преториус добродушно улыбался. Нет, он не был грабителем. Не был и не будет. — Белый, мне нужно переговорить с тобой.
Преториус достал из кармана орех, расколол его в руке и отправил содержимое в огромный рот.
— Догадываешься, о чем?
— Что тебе нужно?
— Я же сказал: переговорить. Кое о чем расспросить. Идет?
— Хорошо. О чем?
— Не здесь.
Гевин взглянул на свиту Преториуса. Это были не огромные качки в стиле черных, но и не пятидесятикилограммовые хиляки. Ситуация складывалась довольно скверная.