Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
Статуе не требовался ответ.
— Я еще навещу тебя. А сейчас, — она захохотала, — тебе лучше уйти.
Гевин направился к улице.
— Нет, сюда! — Статуя кивнула в сторону не замеченной Гевином двери в стене. Так вот откуда она появилась так быстро и вовремя! — Держись подальше от людных мест. Я найду тебя, когда понадобится.
Гевина не пришлось уговаривать. Он почти не понимал, что происходит, но дело было сделано. На вопросы у него не осталось ни сил, ни времени.
Он, не оглядываясь, вошел в указанную дверь. То, что он услышал за спиной, могло бы вывернуть
И уж совсем ничего нельзя было разобрать в этом сне наяву на следующее утро. Никакого прояснения. Лишь череда безжалостных фактов.
В зеркале он увидел огромную гноящуюся рану, причинявшую куда больше страданий, чем гнилой зуб.
В газетах написали о двух трупах, найденных в районе Ковент-Гардена. Известные преступники, убитые с нечеловеческой жестокостью. И банальный вывод — мафиозные разборки.
В голове крутилась невыносимая мысль: рано или поздно найдут и его. Кто-то, несомненно, видел его вместе с Преториусом и сообщит об этом полиции. Может быть, даже Кристиан. И тогда за ним придут с наручниками. А чем он ответит на обвинения? Скажет, что преступление совершено не человеком, а чудовищем, которое отчасти является отражением его собственного я? Вопрос даже не в том, арестуют ли его. В другом: посадят его в тюрьму или в сумасшедший дом?
Теряясь от безнадежности, он отправился к врачу, где просидел в ожидании приема три с половиной часа, окруженный такими же покалеченными беднягами.
Врач был не очень-то любезен. Он сказал, что швы накладывать поздно, рана, безусловно, затянется, но шрама уже не избежать. Медсестра поинтересовалась, почему он не пришел сразу, как только это произошло. Да какое ей, собственно, дело! Фальшивое сочувствие раздражало его.
Свернув на свою улицу, он увидел полицейские машины и соседей, обменивающихся сплетнями. Слишком поздно. Они уже добрались до его одежды, его расчесок, его писем и теперь будут рыться в них, как обезьяны в собственной шерсти. Гевин знал, как бесстыдно действуют эти подлецы, когда им надо чего-то добиться, как безжалостно они унижают человеческое достоинство. Высосут всю кровь и убьют без выстрелов. Превратят в живой труп.
Поздно, ничего не остановить. Они уже лапали его жизнь липкими руками и прикидывали в уме, сколько стоит купить такого красавчика в одну из своих грязных ночей.
Пусть. Пусть будет так. Он теперь вне закона, потому что закон защищает собственность, а у него ее нет. Ему больше негде жить, у него ничего не осталось. Самое удивительное — он даже не испугался.
Гевин повернулся спиной к дому, где прожил четыре года, и почувствовал какое-то необъяснимое облегчение оттого, что прошлое потеряно навсегда.
Два часа спустя, уже далеко, он решил проверить содержимое своих карманов. Кредитная карточка, почти сто фунтов наличными, несколько фотографий — родители, сестры, он сам — а также часы, кольцо и золотая цепочка. Карточкой пользоваться опасно. Банк, разумеется, уже оповещен. Лучшее, что можно придумать, — продать кольцо с цепочкой и рвануть на север. У него есть неплохие друзья в Абердине,
Но сначала — Рейнольдс.
Гевину потребовался час, чтобы найти дом Кеннета Рейнольдса. Он не ел уже почти сутки, и желудок все настойчивее давал о себе знать. Гевин вошел в здание. При дневном свете лестница выглядела гораздо скромнее. Ковер на ступенях оказался рваным, а краска на балюстраде — потемневшей от тысяч прикосновений.
Он быстро преодолел подъем и постучал в дверь Рейнольдса. Никто не ответил. Изнутри не доносилось ни звука. Впрочем, Кеннет предупреждал, что его здесь не будет. Догадывался ли он о том, что произойдет, когда выпустил это чудовище в мир?
Гевин постучал еще. Теперь он явно различал, чье-то дыхание за дверью.
— Рейнольдс! — Он пнул дверь ногой. — Я слышу тебя!
Ответа не последовало, но Гевин готов был поклясться, что внутри кто-то есть.
— Открой немедленно, сволочь!
После короткой паузы приглушенный голос сказал:
— Убирайся.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Убирайся, тебе говорят. Мне не о чем с тобой разговаривать.
— Ты должен мне все объяснить, ради всего святого! Если ты не откроешь, я сломаю чертову дверь.
Пустая угроза, но Рейнольдс отреагировал:
— Нет. Подожди.
Послышался звон ключей, потом — звук открывающегося замка, и дверь открылась. Прихожая была погружена во тьму. Гевин увидел перед собой неухоженное лицо Кеннета. Он выглядел очень усталым. Небритый, в грязной рубахе, изношенных штанах, подвязанных веревкой.
— Я не в силах тебе что-либо объяснять! Убирайся!
— Ты просто обязан рассказать… — Гевин переступил порог.
Рейнольдс был либо слишком пьян, либо слишком слаб, чтобы воспрепятствовать этому. Он отступил в сумрак прихожей.
— Что за чертовщина творится?
В квартире стоял тяжелый дух гнили. Кеннет позволил Гевину закрыть за собой дверь и вдруг вытащил из кармана своих засаленных штанов нож.
— Брось дурачить меня, — прохрипел он. — Я знаю, что ты натворил. Очень славно. Очень умно.
— Ты говоришь об убийствах? Я их не совершал.
Рейнольдс выставил свой нож вперед.
— Скольких ты прикончил, убийца? — На его глазах показались слезы. — Шестерых? Десятерых?
— Я никого не убивал!
— Чудовище!
Кеннет держал в руках тот самый бумажный нож. Он приблизился. Не оставалось сомнений в том, что он намеревается сделать. Гевин вздрогнул, и это, казалось, воодушевило Рейнольдса.
— Забыл уже, наверное, каково это — чувствовать плоть и кровь?
Он, очевидно, окончательно сошел с ума.
— Послушай… я пришел всего лишь поговорить.
— Ты пришел убить меня, я знаю. Ты пришел меня убить.
— Ты что, не узнаешь меня? — испуганно спросил Гевин.
Рейнольдс криво усмехнулся.
— Ты не мальчишка. Ты похож на него, но ты — не он.
— Ради бога, я — Гевин!.. Гевин! — Он никак не мог сообразить, что сказать безумцу, чтобы остановить приближающийся к груди нож. — Гевин, помнишь?
Рейнольдс вдруг застыл, пристально глядя ему в лицо.
— Ты потеешь, — растерянно произнес он.