Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
— Так что же тебе нужно? — настаивал Гевин.
Существо опустило глаза.
— Ты знаешь, я уже жил несколько раз. Иногда я крал чужие жизни, жил ими, а когда надоедало — сбрасывал старое лицо и находил себе новое. Иногда — как это произошло в последний раз — просто поддавался очарованию и терялся…
— Ты — какой-то механизм?
— Нет.
— Что же тогда?
— Я — это я… Мне не приходилось встречать никого, похожего на меня. Может быть, таких много, а может — совсем нет. Вдруг я единственный в своем роде? И вот я живу, умираю, ровным счетом ничего не зная о самом себе, — с горечью произнесло создание. — Видишь ли,
Не согласиться с ним было трудно.
— Можно мне прилечь? — спросило оно.
Существо приблизилось, и Гевин смог разглядеть рану на его груди. На месте сердца — что-то вроде бесформенной грибницы. Не сняв мокрой одежды, чудовище с тяжким вздохом нырнуло в кровать.
— Мы вылечимся, — сказало оно. — Было бы время.
Гевин пошел к двери и проверил, заперта ли она. На всякий случай он подтащил стол и поставил его так, чтобы никто не мог опустить ручку. Никто не помешает их сну. Они здесь в безопасности — он и оно, он и его второе «я». Гевин сварил кофе и сел в кресло напротив кровати, не сводя глаз со спящего гостя.
Дождь не прекращался. Ветер с бешенством бросал на стекло мокрые листья, а тяжелые капли добивали их, как любопытных мотыльков. Гевин иногда поглядывал на них, устав смотреть на свою спящую копию, но взор против его воли возвращался к кровати. Он опять видел эти тонкие запястья, длинные ресницы… Под вой сирены «скорой помощи», промчавшейся за окном, он заснул. А дождь все шел…
В кресле было не очень удобно, он поминутно просыпался и приоткрывал глаза. Существо выбралось из постели, вот оно стоит у окна, вот разглядывает себя в зеркало, а теперь шумит на кухне. Оно открывало кран — Гевину снилось море. Оно раздевалось — Гевину снилось, что он занимается любовью. Оно смотрело на него — Гевину на мгновение показалось, что он поднимается над крышами домов… Существо надело его одежду — он во сне пробормотал что-то о краже. Уже рассвело. По комнате, насвистывая веселую песенку, прогуливался он сам. Гевин очень хотел спать и уже не обращал внимания на то, что какой-то парень разгуливает в его одежде и живет его жизнью.
Наконец существо нагнулось, по-братски поцеловало Гевина в губы и вышло. Дверь тихо закрылась.
Прошло еще несколько дней — Гевин не считал сколько. Он безвылазно сидел дома и пил воду. Жажда казалась неутолимой. Пил и спал, спал и пил…
Его постель так и не высохла после того, как в ней лежал нежданный гость, но желания сменить простыни не возникало. Гевину нравилось лежать на влажном белье, сушить его теплом своего тела. Когда постель немного подсыхала, он принимал ванну в воде, которую не менял после ухода двойника, и возвращался, весь в темных холодных каплях. Холодная комната пропахла плесенью. Порой ему так не хотелось вставать, что он опустошал мочевой пузырь прямо в кровати.
И все же, несмотря на ледяной холод комнаты, голод и наготу, смерть не приходила.
В шестую или седьмую ночь он проснулся с твердым решением покончить с бессмысленной жизнью. Не понимая толком, что собирается делать, он бродил по комнате, как неделю назад бродила по ней его копия. Он останавливался у окна, у зеркала, откуда на него глядело жалкое подобие неотразимого Гевина. Снег проникал сквозь ставни и медленно таял на подоконнике.
Его
Нельзя уйти из жизни, не попрощавшись с родителями. Может, после этого он сумеет умереть.
Он шел по запущенному кладбищу, одетый в старые брюки и легкую рубашку. Случайные прохожие отпускали едкие замечания, которые он игнорировал Какое дело всем этим людям до того, что он идет к смерти босиком. Дождь то усиливался, то стихал, иногда переходил в мокрый обжигающий снег, но не прекращался.
Перед церковью, где шла служба, стояли яркие автомобили. Он заглянул внутрь. Хотя сырость проникла и туда, Гевину сразу стало теплее. Он увидел высокие своды, бесконечные ряды скамей, зажженные свечи. Он смутно представлял себе, где искать могилу отца, и медленно пошел мимо одинаковых надгробий. Гевин совершенно не помнил тот день, миновало уже шестнадцать лет. Все прошло как-то незаметно — ни слов о жизни и смерти, ни плачущих родственниц. Никто не отвел его в сторону, чтобы разделить испепеляющее сердце горе.
Могилу, скорее всего, никто не посещает. Гевин ничего не слышал о своих родных с тех пор, как ушел из дому. Сестре всегда хотелось уехать из этой «чертовой страны», хотя бы в Новую Зеландию. Мать, наверное, в очередной раз вышла замуж, бедняжка, или живет в жалком одиночестве. Гевин помнил ее истерические припадки.
Ну, вот он. В мраморной вазе стояли свежие цветы. Старика не забыли! Похоже, сестра пыталась найти здесь какое-то утешение. Гевин прикоснулся пальцами к холодному камню. Имя, даты, эпитафия. Ничего особенного. А что еще можно сказать об отце?
Он представил себе отца, сидящего у края могилы. Болтая ногой, старик приглаживал ладонью редкие волосы.
— Что скажешь, папа?
Отец не реагировал.
— Меня, наверное, долго не было?
Ты сам сказал это, сынок.
— Я всегда был осторожен, как ты меня учил. По-моему, за нами никто не наблюдает.
Чертовски рад.
— Мне так ничего и не удалось.
Отец аккуратно высморкался — трижды, как всегда. Сначала левую ноздрю, потом правую, потом опять левую. И исчез…
— Старый ублюдок.
Раздался свисток проходившего невдалеке поезда Гевин поднял глаза. В нескольких метрах перед ним абсолютно неподвижно стоял., он сам. В той ясе одежде, которую он взял, уходя из квартиры. Она стала грязной и потрепанной. Но кожа! Такой прекрасной кожи никогда он у себя не помнил. Она почти светилась в промозглом осеннем воздухе, а слезы на щеках двойника еще больше подчеркивали совершенство черт.
— Что с тобой? — спросил Гевин.
— Ничего особенного. Я всегда плачу на кладбище. — Переступая через могилы, он направился к Гевину.
Под его ногами скрипел песок, пригибалась жухлая трава. Все было так реально.
— Ты бывал здесь раньше?
— Да, много раз… в течение многих лет.
Многих лет? Что он имеет в виду? Неужели он оплакивал здесь тех, кого убил?
— Я приходил к отцу. Дважды, может, трижды в год.
— Он не твой отец, — удивленно пролепетал Гевин. — Он мой.
— Что-то я не вижу слез на твоих глазах.
— Я чувствую…
— Ничего ты не чувствуешь, — ответил ему он сам — Признайся, что не чувствуешь ничего особенного.