Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.
Шрифт:
Юрий Николаевич был знаком с главным бухгалтером Народного комиссариата Рабоче-Крестьянской инспекции (НК РКИ) С.В.Котовым и услышал от него, что НК РКИ ищет место в Подмосковье для организации там дачно-строительного кооператива. Он тут же предложил полюбившуюся Барвиху. Всесильный НК РКИ быстро получил под ДСК "Новь" сосновый бор между деревней Барвиха и железнодорожной станцией Раздоры.
В мае 1927 года семья Москаленко сняла помещение в бывшей Барвихинской церковно-приходской школе и начала строить дом на опушке густого соснового бора на высоком месте над деревней Барвиха, в 250-ти метрах от высокого берега Москвы-реки. В семье разгорелся спор — как строить дачу: получить каждому по участку и строить свой отдельный типовой фанерный дом или взять общий участок и построить один рубленый добротный дом, чтобы можно было жить и в холодное время года. В конце концов, решили жить все вместе. Григорий Михайлович, муж Марии Николаевны, привез из Архангельской области сруб с прирубом. К осени строительство было почти закончено. В конце августа
Весной 1927 года всех нас потряс случай на Москве-реке. Вот как о нем вспоминал Василий Николаевич:
"Случилось это в воскресенье в начале июня. День был солнечный, но холодноватый. Вся семья была в сборе. Приехали гости, и все мы отправились на Москва-реку, полюбоваться красивыми видами. В то время Рублевской плотины еще не было, и река была неширокой, неглубокой, в отдельных местах вброд переходили на другой берег. На нашей стороне реки был широкий песчаный пляж. Спустились на берег и ахнули: Москва-река была неузнаваема — вышла из берегов, затопила почти весь пляж и противоположный низкий берег. Сильное течение стремительно несло грязную мутную воду, ветки, щепки и даже бревна. На берегу было много людей. Никто не купался. Лодки лежали на берегу, многие были перевернуты вверх дном еще с зимы. Вокруг играла детвора. Мы стали строить предположения о причинах таких перемен на реке. Очевидно, грязную воду несло откуда-то издалека, с верховьев и притоков. Вдруг сквозь говор окружающих, детский гомон и шум воды до нас донеслись крики с середины реки. В несущейся с мусором и щепками воде мы заметили голову человека, то появлявшуюся над водой, то опять исчезавшую. Все заволновались: "Человек тонет!" Мария Николаевна крикнула: "Сережа, ты плаваешь!". Сергей мгновенно одним броском очутился около ближайшей лодки, одновременно Юрий Николаевич и я оттеснили игравших детей и спустили лодку на воду. Мария Николаевна в первую минуту, очевидно, еще не понявшая всей драматичности момента, успела лишь крикнуть: "Сережа, новые часы!" Но Сережа уже на ходу сбрасывал с себя ботинки, а мы с братом Юрием прыгнули в лодку и погребли на середину реки. Сергей бросился в воду. Мы остались ждать на веслах. Наконец Сережа вынырнул, но один, и снова исчез под водой. Лодку тем временем сносило куда-то в сторону. Новая попытка, опять всплыл, кричит: "Ничего не вижу!". И снова ныряет. Лодку уже давно отнесло от того места, где в последний раз видели тонувшего. Вероятно, и его сильным течением уносило далеко вниз. На берегу все вскочили, метались, кричали, давали какие-то советы. Жена (т. е. — я, М.Р.) схватила детей — Светлану и Адриана — и увела наверх, к деревне, чтобы избавить их от страшной картины. Сережа нырял снова и снова — безрезультатно. Потом уже спасатели, объявившиеся с большим опозданием, объясняли нам, что при таком быстром течении спасти утопающего было почти невозможно, а смельчак Сережа мог погибнуть и лодка могла бы опрокинуться, а ведь гребцы — мой брат и я — плавать не умели. Но в тот момент мы думали только о том, как спасти человека. Когда вечером собрались на даче за столом с керосиновой лампой, только и было разговоров, что о происшедшей трагедии. Все гордились Сережей, его юношеским благородством, его способностью принимать мгновенные решения, его мужеством".
Между тем библиотечная жизнь продолжалась. Одновременно с подготовкой квалифицированных кадров преподавателей и переводчиков через ВКИЯ, Библиотека в этот период вела большую работу по обслуживанию массового читателя. Мы старались привлечь нового читателя — рабочих и инженерно-технический состав предприятий. Интересным почином явился "выход" Библиотеки за стены читальных залов и непосредственное обслуживание заводов и фабрик. Библиотека обратилась в ВЦСПС и ЦК профсоюзов металлистов с просьбой сообщить, на каких предприятиях особенно требуется знание иностранных языков. Мы выясняли также, на каких предприятиях есть рабочие, знакомые с иностранными языками, и рабочие-иностранцы. Наладив контакт с культкомиссиями завкомов, ГБИЛ в 1928 году предложила 39-ти предприятиям Москвы организовать у них передвижные библиотеки иностранной литературы. С 1929 года такие передвижки были созданы на АМО, АУКС, "Спартаке", СИМП, Шарикоподшипнике, Электрозаводе и других предприятиях Москвы. Причем книги систематически менялись, на передвижки посылались рекомендательные стенды "Что читать", поддерживалась связь между научными сотрудниками ГБИЛ и заводскими библиотечными работниками.
Летом 1929 года ГБИЛ организовала первый филиал в Центральном парке культуры и отдыха в Москве, где, помимо выдачи посетителям парка литературы, Библиотека занималась популяризацией иностранных языков. Проводили прослушивание записей на граммофонных пластинках. Читателям предлагались образцы художественной литературы, наговоренные лучшими иностранными дикторами и артистами. Контингент читателей филиала был разнообразен, но главным образом его посещали рабочие соседних с парком предприятий.
Значительному расширению деятельности Библиотеки послужило решение ЦК ВКП(б) 1928 года
К этому времени Библиотека хорошо себя зарекомендовала в обучении иностранным языкам через кружки, ВКИЯ, филиалы на предприятиях и т. п. Тысячи людей овладели иностранными языками с помощью ГБИЛ. Перестали требовать закрыть Библиотеку, соединить и т. п. Вопрос о существовании Библиотеки был снят. Какое-то время мы могли жить спокойно. Нам даже стали выделять больше иностранной валюты на закупку книг и периодики. Мы начали выпускать газету "Литература зарубежных стран", расширили выставочную и лекционную работу.
В начале октября 1928 года нашу семью постигло большое горе. Скоропостижно скончалась любимая всеми семилетняя дочка Юрия Николаевича и Ольги Яковлевны, Светлана. Смерть была мгновенной и настигла ее во время прогулки с воспитательницей, матерью пианиста Льва Оборина, рядом с их домом в Большом Ивановском переулке на Солянке. Оказалось, у нее было редкое заболевание вилочковой железы, в то время мало изученное. Родители девочки были совершенно убиты. До нового, 1929 года они жили у нас на Мясницкой.
Командировка в Париж и Берлин
С конца октября и по конец декабря 1928 года я находилась в двухмесячной научной командировке Наркомпроса во Франции (Париж) и в Германии (Берлин). Вернулась перед самым новым, 1929 годом.
Я знакомилась с библиотечным и издательским делом этих стран и методикой преподавания иностранных языков, а также выясняла возможности получения и выписки иностранной литературы и закупала некоторое библиотечное оборудование. В Париже и Берлине посетила все основные библиотеки и несколько крупных издательств, в том числе "Hachette", беседовала с их руководителями. Но я очень волновалась о судьбе Библиотеки, поскольку как раз в это время встал вопрос о немедленном переселении из Исторического музея в другое помещение. Я разрывалась между Парижем, Берлином и Москвой. Командировку прерывать было нецелесообразно, но и страх за Библиотеку одолевал меня все больше и больше. Напряженная работа и непрерывные волнения привели к тому, что я очень устала и в конце командировки заболела. Все это нашло отражение в моей переписке с "библиотечными", т. е. сотрудниками ГБИЛ, и Василием Николаевичем, который жил моими проблемами и всегда поддерживал меня советами.
Дорогая Маргарита Ивановна.
Как жаль, что не оказалось человека, который по-настоящему показал бы Вам Париж и дал Вам возможность хотя бы на две недели забыть о московских хлопотах. Но авось найдется такой человек для "противного" Берлина. Во всяком случае, не торопитесь сюда, чувствуйте себя как можно легче, а хватит сил, то и как можно легкомысленнее. Конечно, здесь возникают разные слухи то о Курсах, то о Библиотеке. Что в них правда? Как только будет что-нибудь серьезное, конечно, мы все вместе Вам напишем. А пока, как можно веселее!
Ваш Б. Грифцов. Библиотека. 9.XI.28
Дорогая Маргарита Ивановна,
Была вчера у Вас, и опять тот же тон письма: право, можно подумать, что Вы не в научной командировке для любимого дела, а в ссылке. Вот теперь поймете, что значит Heimweh и одиночество! Помните, как Вы удивлялись на меня, что так тосковала и все мне немило в Москве.
Все Ваши беспокойства пока без основания: и Курсы и Библиотека существуют и, по крайней мере, официально никто нам ничего неприятного не делает. Сегодня провели Заседание Комитета по выписке журналов, был из чужих Ник. Иван. <Пожарский>. Он так нам помог и пополнил наши заявки, что я не знаю, как его благодарить. В понед. 12/ХI назначено заседание по разгрузке. Нам предоставляют Никитский Монастырь, т. е. храм и две смежные церковки. Площадь 120 саж., чудный двор, т. е. не будет этого ужасного шума. Вот и все, что я Вам могу нового сообщить. Целую и жду письма.
Е.Киричинская [11]
15. XI,28 г. "10"
Милая Ритенька!
Я уже писал тебе в Париж, что комиссия по разгрузке Москвы вызывала представителей Б-ки и предложила помещение Никитского монастыря на ул. Герцена. Помещение большое, свыше 100 саж., но денег на ремонт и приспособление его комиссия отпускает только 4000. С таким заключением выступит комиссия перед Совнаркомом. Конечно, твое присутствие при разрешении подобных вопросов весьма желательно, хотя и без тебя делают все необходимые шаги. <…> По приезде тебе, вероятно, надо будет выступить в коллегии с докладам: что такое научная библиотека, есть ли данные для такого названия и пр. Ты и в этом направлении должна поработать, может быть, можно использовать опыт германских научных библиотек. <">
11
Елена Емельяновна Киричинская — заведующая немецким отделением и учебным кабинетом ГБИЛ. Во время командировки М.И.Рудомино замещала ее.