Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

Лихачев Дмитрий Сергеевич

О себе. Приезжал Адриан — и радовал, и печалил, уж очень много наносного от фронтовой жизни, нам непонятного, в себя впитал. Сейчас забота — продолжить его учение. Рослый, крепкий, красивый, элегантный — мне даже неловко было за свой вид. Приезжал с ординарцем, на лошадях — и мой, и не мой. Уехал вчера, и грустно стало, когда-то возобновится вновь мирная жизнь для фронтовиков! Его приезд был неожиданным, но в этом увидела его энергию и силу жизненную — для них это очень трудно. Но по нему вижу, как сложно будет нашим фронтовикам переключаться на мирную жизнь. И нам тоже будет трудно наладить с ними совместную жизнь. Единственно на что я надеюсь, что, возможно, с них слетит это наносное, как и нашло… Удивлялась своим переживаниям; верней, переутомление нервной системы за все эти годы отравило острые чувства радости, и свидание с сыном в Берлине прошло обычно. Думаю, что такого случая здесь не встретишь — мать встретилась с сыном-фронтовиком. Зато на него произвело сильное впечатление мое звание подполковника. Снимались, если выйдет хорошо — пришлю Вам.

Живем по-прежнему на даче, я целый день в городе. Здесь же Чаушанский и Дорогутина из Исторической библиотеки, но они живут отдельно. У нас небольшой дом, у меня отдельная комната. Обслуживает нас девушка Оля из Украины, у

нас же живет. Адриан жил эти дни тоже с нами. В саду у нас масса ягод — поспела смородина, поспевают вишни. Но все очень кислое, и некогда собирать. Масса цветов. В первые дни — сирень, потом пионы, маки, жасмин, а сейчас розы. Я в своей жизни столько не имела роз, сколько сейчас у нас в комнатах. Теперь у нас своя машина, но одной не хватает, и все зависим друг от друга. Город преобразился — улицы очищены от камня, а разрушения как-то не замечаем. Много зелени, которая закрывает убожество когда-то блестящего города. Немцы иногда показывают свои коготки, но в общем по-прежнему подхалимничают. Острота ощущения первых дней уже прошла, и не обращаешь внимания на то, что еще недавно поражало. Но наши девушки — бойцы-регулировщицы — по-прежнему поражают своей организованностью и смелостью. Достопримечательности как будто все видела, второй раз уже с Адрианом — разрушенный Рейхстаг, разрушенные комнаты в канцелярии Гитлера — его кабинет, комнаты приема, ожидания, залы и др., дачи крупнейших СС — жаль, что они сами не полюбовались на свои "творения". Но восстановление идет быстрым ходом, хотя город вряд ли восстановим.

Кланяйтесь всем, всем, всем. Крепко, крепко всех целую, кого можно.

Ваша М.Рудомино. Привет Марусе. Тане и Арише [55] .

Письмо семье.

Берлин, 28 июня 1945 г.

Милые мои родные! Толек, вчера вечером получила твое письмо. Хотя о Вас и не беспокоилась, но все же с 1 июня никаких новостей не имела. Мне хочется узнать поподробнее о Вашей жизни. О Ляле, Сереже, Марусе, о здоровье (подробнее) Анны Ивановны, об огороде, даче, соседях, работе, снабжении, ценах и т. д.

55

Уборщицы библиотеки.

Что же о себе? Адриан уехал в эту субботу, т. е. 23 утром. Уехал опять на своих 3-х лошадях, в бричке, с ординарцем Васькой. Снимались фотоаппаратом, который он уже привез, но карточки еще не готовы — при шлю, если выйдут. Когда он был у меня эти 9 дней, то мне хотелось, чтобы он скорее уехал, так как это здорово мешало нашей работе, тем более, что это было в последние дни перебросок [56] . Но, когда он уехал, стало очень тоскливо и пусто. Конечно, втихомолку всплакнула, жалею, что многого не досказала, не расспросила. По существу, он тот же хороший мальчик, но наносного фронтового в нем много — грубость, жестокость, отношение к жизни, выпивке и т. д. Он поехал догонять своих, которые, вероятно, в Познани. Предполагает, что их армия останется наводить порядок в Польше. Это малоприятно… Но он вынес столько опасности и близкой гибели, что мне кажется, что теперь он гарантирован. Хотя все же страшновато за него. Моментами по характеру он напоминал Сергея, то чего я всегда так боялась и не хотела. Но может быть, это и не так Только не смотри по моим письмам — разочарование. Это не так. Я очень рада, что его видела, и люблю его еще больше. Надо его вырвать для учебы, и из него получится крепкий и дельный человек

56

В конце июня 1945 года в Берлине готовились к вводу оккупационных войск союзников в их сектора.

Сама я стала лучше, так как нет все же такого напряжения. Спешка кончилась в первой стадии. На днях еду в Дрезден и Хемниц, там обнаружена миллионная библиотека. А в общем до сих пор от работы удовлетворения нет. Не те книги, не те. Зато хорошее оборудование. Ну да посмотрим. До 1 августа наверняка, а там будет видно.

Крепко, крепко целую.

Письмо к Василию Николаевичу Москаленко.

Берлин, 2 июля 1945 г.

Милый Толинька. Твое теплое письмо от 19 июня по почте получила и была очень рада. Оно сильно согрело. Последние дни настроение очень поганое. Взаимоотношения обострились вновь и отражаются на всем укладе жизни и на работе. <">

По плану нашей работы: окончить обследование нашей стороны [57] — примерно 20–30 библиотек, объездить маленькие города вокруг Берлина, поехать в Дрезден, Хемниц, Лейпциг и, может, быть, в Штеттин, Франкфурт [58] и др. После этого привести все фонды и материалы в порядок, добиться эшелона и отправиться домой. Это самое трудное, так как вывоз рассчитан на три года, и когда мы получим вагоны — неизвестно. По этим вопросам в группе разногласия. Ну да шут с ними! Завтра, 3 июля, собираются гости, вино и консервы есть. Думаем сварить варенье. Жаль, что пирога не будет. Но давай договоримся. Когда приеду, Анна Ивановна нас угостит именинным пирогом и справим тогда уже все вместе — и Победу, и 3 июля, и все остальное. Хорошо? <">

57

Восточный сектор Берлина, оккупированный советскими войсками.

58

Имеется в виду Франкфурт-на-Одере.

Крепко, крепко всех Вас целую. Пишите чаще.

М.

Письмо семье.

Берлин, 4 августа 1945 г.

Милые мои!

<…>Встала пораньше и пишу Вам <…> Теперь о возвращении. Дел еще очень много, до сих пор не ездила в Тюрингию, а там для нас есть интересное. По Берлину тоже не окончено, многое не упаковано, не свезено на базу. Августовский план вошел в общий план Комиссии [59] .И

здесь, вдруг, совершенно неожиданно — письмо из Комитета за подписью нового зама Комитета Морозова об откомандировании всех нас в Москву, уполномоченным на базе остается Поздняков, а Маневский, которого до сих пор нет, должен передать базу (?) и потому вернуться и остаться здесь до 20 августа. Надо сказать, что я ничего не понимаю, но думаю, что это и есть <результаты [60] деятельности М<а-невского>. Теперь во мне два чувства борются — домой хочется ужасно, как никогда, но бросить все — все 3 месяца работы с опасностями для жизни смахнуть — глупо, безответственно и негосударственно. Своим работникам до сих пор не сказала. Ждала Коваля [60] , который только прилетел. Вот такие дела — теперь ты в курсе дела.

59

Комиссия культуры Особого комитета состояла из представителей Комитета по делам культурно-просветительных учреждений при СНК РСФСР по музеям и библиотекам.

60

К.М. Коваль — генерал, заместитель Уполномоченного Особого комитета по Германии.

60

К.М. Коваль — генерал, заместитель Уполномоченного Особого комитета по Германии.

Ждут с машиной ехать в Берлин и письмо до одиннадцати утра надо передать. Крепко, крепко всех целую.

М.Рудомино

Письмо к Василию Николаевичу Москаленко.

Берлин, 22 августа 1945 г.

Милый Толек — неожиданно вчера приехал Адриан. У него направление в Ин<ститут> ин<остранных> яз<ыков> [61] , куда он должен прибыть к 1 сентября. Но он решил попутешествовать по Европе и приехать в Москву в сентябре. Сейчас он у меня, и сегодня на три дня едем в Польшу по моим делам. На будущей неделе, возможно, осуществим поездку в Тюрингию тоже по моим делам. Дел еще очень много, но ехать в Москву, видно, надо. Хотя я считаю, что это неправильно и здесь надо было бы остаться надолго — но себя в жертву приносить не стоит. Люди не видят, а история тоже не заметит. Одним словом, во второй половине сентября жди нас. Домой очень хочется. Очень довольна, что Адриан попадет домой.

61

Военный институт иностранных языков Красной Армии (ВИИЯКА)

Я уже писала, что ты можешь телеграфировать мне: Берлин-Орех-Комиссия Сабурова-мне.

На днях переезжаем в Потсдам, но работать по-прежнему будем там же. Далеко не знаю, хорошо ли получится. Как девочка, Анна Ивановна? Пиши мне по почте на ту же ППС.А что с Библиотекой? Беспокоит меня отчаяние и портит здесь жизнь.

Целую крепко. М.

После долгого перерыва, связанного с тюремным заключением Сергея, я встретилась с ним осенью 1945 года в поверженном Берлине. Оба мы были там в командировках — я по книжной линии, Сергей — по ракетным делам. Встреча была неожиданной и радостной. Внешне Сережа изменился мало: немного похудевший, меньше блеска в глазах, но такой же нетерпеливый, настойчивый и быстрый. В августе 1945 года Василий Николаевич писал мне в Берлин о возвращении Сережи из Казани, где он работал после освобождения: "Сейчас в Москве Сережа. Прилетел со своим самолетом. Возможно, будет участвовать в параде. Настойчивость все же победила". Я же в свою очередь описывала мужу встречу с Сережей в Берлине, рассказывала, как водила его к известному берлинскому портному Шторху шить ему костюм и какой он стал интересный в штатской одежде. Примерно в это самое время ко мне приехал в Берлин и Адриан. Мы встретились все втроем и в один из его приездов ко мне в Потсдам сфотографировались. Сережа говорил, что прежде у него были только любительские фотографии, а это — первая настоящая после большого перерыва, да еще в Германии.

Письма к Василию Николаевичу Москаленко:

Берлин, 25 сентября 1945 г.

Милый Толик.

Как видишь, выехать с Адрианом не удалось, и не знаю, что будет дальше. Мы примерно в том же состоянии, что и два месяца назад. Тогда поставили себе срок 1 октября. Теперь он подошел, и новая неожиданная перспектива открылась и бросать ее — преступление. В связи с земельной реформой [62] — наплыв книг в имениях. Своими силами поднять — немыслимо. Уехать — значит закончить работу здесь, т. е. вряд ли из Москвы выберемся. Требуем новых людей — специалистов. Если это выйдет, то работа не приостановится, и каждый из нас поедет домой: или в командировку, или совсем. Все мои работники измучили меня своими планами, тоской и желанием уехать. Я в том числе. Уехать можно быстро, бросив все. А приехать обратно трудно — не вырвешься из московского водоворота, психика изменится, когда на весах будет библиотека и Берлин. Мы собрали много — ознакомься с материалами, которые я передаю через Адриана, и дальнейшие возможности большие. Сегодня иду на прием к генералу за помощью — добавить людей. Здесь сейчас группа бибработников — 8 чел. Из Библиотеки Академии Наук, здесь Симановский [63] , из УССР — приехали все только сейчас, а нам уезжать все же непростительно будет. Буду просить генерала [64] в октябре меня отпустить в командировку или, если будет замена, — то совсем. Вот такова ситуация.

62

Земельная реформа 1945 г. в Германии ликвидировала имения и поместья крупных землевладельцев.

63

Иосиф Бенцианович Симановский (1892–1967) — директор Государственной библиотеки БССР.

64

П.Н.Скородумов — генерал, зам. уполномоченного Особого комитета по Германии, начальник М.И.Рудомино по линии Особого комитета.