Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов
Шрифт:
Некоторые ядовитые языки, завидующие славе михалковской фамилии, распространяли злобные эпиграммы. Самая известная из них эта:
О родина, ну как ты терпишь зуд! Три Михалкова по тебе ползут.Литературовед Бенедикт Сарнов в книге «Перестаньте удивляться» приводит следующую «непридуманную» историю, связанную с написанием гимна. Сталин, как известно, был первым критиком и редактором советского гимна. Начинался же он в авторском варианте с такого куплета:
Свободных народов Союз благородный Сплотила навеки великая Русь. Да здравствует созданный волей народной Единый, могучий Советский Союз.Когда
В результате «Союз благородный» переродился в «республик свободных», а «народная воля» превратилась в «волю народов».
Так ли или не так, а Сергей Михалков фигура в отечественной культуре не менее знаковая, чем Юрий Гагарин или Владимир Высоцкий.
Неважно, кто к нему как относится, но Михалков, независимо от критики и оценок, — несомненный символ эпохи, которую мы зовем советской и которую не вычеркнуть, не изъять из летописи нашей страны.
Он как хозяин в дом входил, Садился, где хотел, Он вместе с нами ел и пил И наши песни пел. Он нашим девушкам дарил Улыбку и цветы, И он со всеми говорил, Как старый друг, на «ты»: «Прочти. Поведай. Расскажи. Возьми меня с собой. Дай посмотреть на чертежи. Мечты свои открой». Он рядом с нами ночевал, И он, как вор, скрывал, Что наши ящики вскрывал И снова закрывал. И в наши шахты в тот же год Врывалась вдруг вода, Горел химический завод, Горели провода. А он терялся и дрожал И на пожар бежал, И рядом с нами он стоял И шланг в руках держал. Но мы расставили посты, Нашли за следом след. И мы спросили: «Это ты?» и мы сказали: «Это ты!» и он ответил: «Нет!» «Гляди, и здесь твои следы, — Сказали мы тогда, — Ты умертвить хотел сады, Пески оставить без воды, Без хлеба — города! Ты в нашу честную семью Прополз гадюкой злой, Мы видим ненависть твою, Фашистский облик твой! Ты будешь стерт с лица земли, Чтоб мы спокойно жить могли!»Это стихотворение 1938 года (извините, что привел его полностью) — квинтэссенция предвоенной эпохи, абсолютная классика поэзии социалистического реализма, оно такое же вечное, как лермонтовское «На смерть поэта». И созданный в 30-е годы советский гимн — тоже абсолютная классика, которую не вырубишь топором и не заглушишь никаким рок-н-роллом. Когда некоторые злые писательские языки назвали авторов гимна «гимнюками», Михалков ответил на это просто: «Гимнюки не гимнюки, а петь будете стоя». И оказался целиком прав.
Так что творчество и личность Михалкова отнюдь не вчерашний день. Он как душа неразделим и вечен. На нем стояла и стоять будет земля русская.
P.S. Недавно открыл для себя еще один поэтический шедевр Михалкова в авторской книжке 1953 года «Сатира и юмор». Стихотворение «Про советский атом» (с подзаголовком «Солдатская песня»). Вот его (или ее, раз песня?) начало:
Мы«Мистерия-буфф» В. Маяковского
Это «героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи» было специально написано к первой годовщине Октябрьской революции и давалось на сцене Коммунального театра музыкальной драмы 7, 8 и 9-го ноября 18-го, соответственно, года. Слова Вл. Маяковского, постановка Вс. Мейерхольда, оформление Казимира Малевича.
Нам написали Евангелие, Коран, «Потерянный и возвращенный рай», и еще, и еще — многое множество книжек. Каждая — радость загробную сулит, умна и хитра. Здесь, На Земле хотим Не выше жить И не ниже… Нам надоели небесные сласти — Хлебище дайте жрать ржаной! Нам надоели бумажные страсти — Дайте жить с живой женой!Вот так-то! Не просто с женой, а с женой живой! Вся поэма состоит из пяти картин, включая пролог, отрывки из которого я сейчас процитировал. Поэма откровенно богоборческая, пролог тому подтверждение. На афишке, выпущенной специально к театральной премьере и расклеиваемой на всех городских заборах и тумбах, кратко и убедительно пересказывается содержание каждой картины.
I картина: Белые и черные бегут от красного потопа.
II картина: Ковчег. Чистые подсовывают нечистым царя и республику. Сами увидите, что из этого получается.
III картина: Ад, в котором рабочие самого Вельзевула к чертям послали.
IV картина: Рай. Крупный разговор батрака с Мафусаилом.
V картина: Коммуна. Солнечный праздник вещей и рабочих.
Друзья считали Маяковского гением, враги — бездарем, хулиганом, хамом. В обществе он вел себя вызывающе, сознательно делая из себя мишень для печатной и непечатной брани. Коммунисты его сделали классиком, насаждая, по словам Пастернака, как картошку при Екатерине. Впрочем, Ленин стихи Маяковского на дух не переносил, всячески ругая за формализм. Зато Сталин, хоть и не читал, но хвалил и даже назначил его в советской литературе первым красным поэтом, вроде маршала Буденного в армии, — правда, посмертно.
Можно к Маяковскому относиться, как относились Чуковский и Пастернак, — с любовью. Можно — как Булгаков: уважительно, но с иронией. Можно — с ненавистью, как Бунин. Впрочем, нет — автор «Жизни Арсеньева» и «Темных аллей» все же один раз отозвался о Маяковском если не дружелюбно, то, во всяком случае, без обычного своего сарказма. Это когда сравнивал Маяковского и Есенина, их визиты в Америку и рассказы по возвращении оттуда: «Нет, уж лучше Маяковский! Тот, по крайней мере, рассказывая о своей поездке в Америку, просто „крыл“ ее, не говорил подлых слов о „мучительной тоске“ за океаном, о слезах при виде березок».
Единственно, как к Маяковскому относиться нельзя, — это с равнодушием. Что порою бывало в школьные годы чудесные на уроках литературы.
«Молодая гвардия» А. Фадеева
Как известно, этот классический советский роман о подвиге молодых подпольщиков, написанный в 1945 году по горячим следам событий, был подвергнут разгромной критике и в 1951 году переписан автором в соответствии с требованиями Главлита. Претензии же к роману были простые: недостаточное освещение руководящей роли партии в организации подпольной молодогвардейской дружины. То есть практически главный литературный начальник всех писателей советской страны получил по шее от собственной же цензуры. Этот удар по сути был черной меткой, намеком на неустойчивость положения любого человека, принадлежащего к партийной номенклатуре, в той системе государственных ценностей, которой принадлежал Фадеев. Результат — длительные запои и самоубийство в мае 1956 года. Впрочем, этому предшествовала фраза в докладе на XX партийном съезде (1956), в которой Фадеева всенародно объявили «властолюбивым литературным генсеком».