Книжник
Шрифт:
расписывать свои злоключения.
— Нам нужны свидетельства таких, как ты — тех, кто ходил с Иисусом, слышал Его
учение, видел чудеса.
— Это не про меня. Я же говорил. Я уверовал слишком поздно.
— Но ты был при этом.
— В Иудее. В Иерусалиме. Однажды в Галилее. В Храме.
— Напиши, что помнишь.
— Помню скорбь. Помню радость при виде воскресшего Иисуса. Помню, как
изгладились мой стыд и чувство вины. Помню сошествие Святого
служил Христу и за это принял смерть. Их было столько, что я потерял им счет. Мои лучшие
друзья уже с Господом, и я чувствую… — он стиснул и разжал кулаки.
— Зависть?
Он резко выдохнул воздух.
— У тебя слишком зоркий глаз, Епенет. — Он жалел, что сам не в состоянии сохранить
подобную ясность взгляда, ощущая, как барахтается в тине собственных переживаний. — Меня переполняют чувства, и боюсь, ни одно из них не является отражением Духа Божьего.
— Ты не Бог, ты человек.
— Готовенькое оправдание, которое я, увы, не могу принять. Петр висел на кресте вниз
головой, испытывая смертные муки, и все же молился за тех, кто пригвоздил его к этому
кресту! Молился за всех, кто был там, на арене. Теми же словами, что наш Господь: «Отче, прости им». Прости — все это жалкое человеческое отребье. А я о чем молился? О суде!
Чтобы они исчезли без следа! Я бы с великим удовольствием посмотрел, как Божий огонь
испепелит каждого римлянина в отдельности и сам Рим со всеми ими вместе взятыми!
Епенет молчал, и Сила подумал, что понимает его.
— Ты все еще хочешь, чтоб я оставался под твоей крышей?
— В моих жилах течет римская кровь. Ты сейчас призываешь Божий суд на меня?
Сила закрыл глаза.
— Не знаю.
— Честный ответ, и за него я не выгоню тебя вон. Сила, я испытывал такую же горечь, когда несколько моих друзей погибло от рук зилотов в Иерусалиме. Я ненавидел всякого
еврея, попадавшегося мне на глаза, и мстил, когда только представлялась возможность. Не
знаю, сколько ваших я убил или арестовал. А потом встретил мальчика. По возрасту, примерно, как Куриат. И у него было мудрости побольше, чем у любого взрослого мужчины.
— Епенет тихо рассмеялся. — Он сказал, что знает Бога всего творения, и что этот самый Бог
27
тоже хочет познакомиться со мной. Так я в первый раз услышал о Христе. Чудо, что я
послушал.
— Ты был мудрее меня.
— Ну, ты же пришел к вере, в конце концов. Это главное.
— Когда ты был в Иудее?
Что-то промелькнуло в глазах римлянина.
— Много лет назад. Ну и страна! Коварство и жестокость
Рима, друг мой. Люди везде одинаковы.
— И некоторые не меняются никогда. После стольких лет я нахожу, что вера моя не
крепче, чем в первые недели по вознесении Христа.
— Ты страдаешь, потому что любишь Его, Сила. Любишь Его народ. Любовь приносит
страдания. Бог направит тебя на путь.
К ним вышел Макомбо.
— Братья и сестры уже собираются.
Сила присоединился к общей молитве и пел хвалу Иисусу вместе со всеми. Когда
Патробас стал читать письмо Петра, он закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях. Никто не
просил его ничего сказать. Молчал даже Куриат, хотя и сидел рядом с Силой. Была там и
Диана. Сила подумал о Петре и его жене. Они всегда подтрунивали друг над другом, как
делают это люди, много-много лет прожившие бок о бок в любви.
Диана улыбнулась ему, и сердце его подпрыгнуло.
Ему случалось раньше переживать ощущение безграничного счастья. И всякий раз это
было связано с Иисусом.
Он смотрел, как Епенет беседует с Макомбо, как Урбан пересмеивается с Патробасом.
Эти люди пронзительно напоминали встретившихся ему в Иерусалимской горнице много лет
тому назад — мужчины, женщины, рабы, свободные, богатые, бедные. Иисус объединил их в
одну семью. Одно во Христе, одно Тело, один Дух.
Тьма, сгустившаяся вокруг него, немного отступила, появился какой-то проблеск
уверенности. Уверенности не в себе, а в Том, кому он был обязан своим спасением.
*
Сейчас я не могу думать об этом без смеха. Как описать ту радость, что ощутил я в
день, когда снова увидел Иисуса живым? Он смотрел на меня с любовью, а не с осуждением!
Мой друг знал, где скрываются ученики, и мы поспешили туда — сообщить им радостную
весть. Дрожа от усталости и возбуждения, мы постучали в дверь горницы.
Внутри послышались испуганные голоса, отзвуки спора. Твердый голос Петра
скомандовал:
— Впустите!
Мой приятель громко зашептал:
— Впустите нас!
— Кто там с тобой?
— Сила! Мой друг. У нас есть вести об Иисусе!
Петр отворил дверь. Я увидел, что он не помнит меня, и порадовался этому.
— Иисус жив! — выпалил мой друг.
— Он только что был здесь.
Мы переступили порог, и сердце мое заколотилось. Я оглядел комнату. Я хотел, чтобы
Иисус знал: я передумал. Теперь я исполню все, что только Он ни попросит.