Княгиня Ольга. Ключи судьбы
Шрифт:
– Он сказал, что так велел ему Один, – однажды передал ей Рысь.
Тогда ему было тринадцать лет, и он, надо думать, стал достаточно взрослым, чтобы тоже задать эти вопросы – и себе, и Етону. В то время он уже ушел от Виданки к «серым братьям» в их чащобное обиталище, но один-два раза в месяц навещал ее – больше ради встреч с Етоном или Думарем.
И так продолжалось все шестнадцать лет – и те почти девять лет, что Рысь жил у нее, и следующие семь, когда он уже переселился к «серым братьям». За годы рассказ Етона о Сигурде так смешался в голове Рысенка
Но для чего этот «волк» понадобился Етону?
За годы Виданка привыкла к этой тайне и смирилась с мыслью, что, может быть, узнает ее после смерти старого князя. Если, конечно, ей удастся его пережить. А в этом она, поначалу совсем еще молодая женщина, теперь уже не чувствовала уверенности. Она за эти годы заметно постарела – а Етон остался почти таким же, каким был.
И вот наконец ледяной покров тайны дал первую трещину. Впервые за шестнадцать лет Етон пожелал, чтобы Рыся увидел кто-то, кроме него и Думаря.
– Князь приказал тебе в город идти?
– Он сказал, что я… – Рысь произнес несколько слов на русском языке, невольно повторяя так, как услышал от Етона, но увидел по лицу Виданки, что она не понимает, и повторил по-славянски: – Чтобы я в город пошел, боярам его показался.
Виданка невольно вскрикнула.
– Я знала! Все ждала, что он тебя в город возьмет и людям покажет! Иначе зачем ему тебя было подбирать!
– Что ты знала? – Рысь шагнул к ней.
В голосе его смешались досада и надежда: он был почти уверен, что она ошибается, и все же надеялся, что она и впрямь знает хоть кусочек истины.
– Что он усыновит тебя!
– Нет! – уже с одной только яростной досадой выкрикнул Рысь.
– Нет? – с трепетом перед этой яростью повторила Виданка.
Даже та рысь, лесная кошка, что жила у нее в то время, как появился мальчик, казалась ей более понятной и родной, чем этот молодой мужчина, которого она вырастила.
– Не усыновит он меня! Он сказал им, что я – это он!
– Как?
– Что ему Один дал другой дар: раз в год опять молодым делаться. И теперь вот время пришло сию тайну людям открыть. Они увидели меня. Как будто я – это он, только на пять десятков лет помолодевший.
Виданка невольно прижала ладони к нижней части лица. В потрясенном рассудке части замысла с треском лепились одна к другой. Вот зачем тайна… вот зачем русский язык… вот зачем Рысю требовалось знать все о Плеснеске и его людях, хотя он никогда в жизни не собирался там бывать.
– Он говорил мне… – Рысь отвел глаза, будто устыдился своей горячности, – в те годы еще говорил… что я, дескать, в Плеснеске князем стану…
– Я не знала…
– Откуда тебе? – Рысь глянул на нее из-под густых, ровных черных бровей. – Он не велел тебе
Рысь помолчал и добавил:
– Я спросить хотел… Ты… – через силу выдавил он, – ты правда мне не мать?
Виданка отчасти вздохнула с облегчением – вопрос был очень человеческий. И встревожилась: Рысь переживал нешуточную душевную бурю, если все-таки задумался о своей родной матери. Которой никогда не видел и даже не желал, чтобы она существовала.
– Да нет же, – устало ответила она. – Я тебя в первый раз увидела, ты уже и ходил, и говорил. Третья зима тебе шла.
– А не лжешь?
Рысь подался к ней легким незаметным движением. Казалось, его крупное, длинноногое и длиннорукое тело ничего не весит и движется так легко, будто состоит не из мышц и костей, а из одного воздуха, и плывет по воздуху, не опираясь на землю. И хищная целеустремленность этого движения показалась страшнее, чем открытые угрозы.
– Нет, – Виданка попятилась. – Зачем я лгать тебе буду?
– Но у тебя было дитя! Мне братья рассказали. Ты оттого от них и ушла. Тебе велели уйти. И как раз в те годы было!
– У меня дочь родилась. И умерла в первую же зиму. За две зимы до того, как тебя принесли. У вас таких старых не осталось никого, тебе парни пересказали, а сами не знают, что говорят. О моем чаде толком никто из ваших не знал. Никого со мной тогда не было. Землей-матерью и Отцом-небом клянусь – я тебя не рожала!
Под его испытывающим взором Виданка сперва наклонилась и прикоснулась рукой к земле, потом выпрямилась и подняла ладонь, будто прикладывая ее к небу.
Рысь немного расслабился – поверил.
– Да и зачем тебе мать?
– Ты бы тогда знала, от кого я родился, – неохотно ответил Рысь. Клятва Виданки оставила у него смутное впечатление, будто этот вопрос задала сама земля-мать. – Может, от него или еще от кого, кто ему в наследники годится…
Они помолчали. Рысь взглянул на лес, и она поняла: хочет уйти. Вдруг стало горько, что он не прав в своей догадке и между ними нет кровного родства. Как он, Рысь, появился из леса, будто с дерева слетев, так и она, Виданка, в свой срок умчится листом на ветру, не оставив следа на земле. И поминать в дедовы дни ее будет некому… Девять лет она растила его, но так и не стала ему матерью; когда он ушел от нее, тонкая, как паутинка, связь почти оборвалась. Он вырос у нее на глазах, но душа его была для нее темнее ночи.
– А почему сейчас? – спросила Виданка. – Чего он от тебя хотел? Ты был в городе… говорил с боярами? О чем?
Рысь отвел глаза и как-то весь напрягся. Он не переменился в лице, но Виданка чуяла, что в нем вскипает кровь.
– Я не говорил… у него свадьба была…
– У кого?
– У него.
Они почти никогда не называли Етона по имени. Всегда говорили «он», но с таким выражением, что было припасено для одного человека – того, чья воля свела их вместе шестнадцать лет назад. Виданка никогда не ошибалась в этом, но сейчас подумала, что не понимает Рыся.