Княгиня Ольга. Святая воительница
Шрифт:
Однако кочевники были не столь уж наивны. Они далеко не ушли и встали рядом с Киевом, на реке Лыбеди, так близко, "что нельзя было и коня напоить". Однако послать гонца на Дунай оказалось можно. "И послали киевляне к Святославу со словами: "Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул, а нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придёшь и не защитишь нас, то возьмут-таки нас. Неужели не жать тебе своей отчины, старой матери, детей своих?" Услышав это, Святослав с дружиною быстро сел на коней и вернулся в Киев: приветствовал мать свою и детей и сокрушался о перенесённом от печенегов. И собрал воинов, и прогнал печенегов в степь, и наступил мир".
Прискакав к Киеву, Святослав, очевидно, оставил значительную часть войска на Дунае, иначе ему не пришлось бы для войны с печенегами "собирать воинов" на Руси. Князь отнёсся в происшедшему легкомысленно,
К счастью, великий князь прискакал на конях вовремя. Но уже на следующий год стал рваться назад, на Дунай, будто не понимая, как много ставит на карту. "В год 969/970 сказал Святослав матери своей и боярам своим: "Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае — ибо там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли — золото, шелка, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси же — меха и воск, мёд и рабы".
Взглянув на карту, мы убедимся, что Переяславец на Дунае отнюдь не был "серединой земли" великого князя Русского. Это была прекрасная ставка для князя-разбойника, какими были его предки: центр для набегов на соседей и грабежа торговых путей. Серединой Русской земли был Киев, уже один раз оставленный Святославом без защиты и тут же подвергшийся удару печенегов.
Не понимая значения государства, которое строила Ольга, великий князь рвался от административных и политических забот на волю, на Дунай. Для дружинника на Дунае было раздолье! Значительно большая даже в торговом отношении ценность Руси Святослава не волновала. Ольга понимала, что закрепления её сына на Дунае Византия не может допустить, но ничего поделать не могла.
У Ольги не было никаких сомнений в том, что, если сын вновь отправится воевать на Дунай, ромеи непременно изыщут врагов, которые нападут на Русь, — хотя бы венгров. В отличие от сына, она прекрасно понимала превосходство Восточной Римской империи над Русью в ресурсах и войсках. Святослав пока не сталкивался даже с фемным, содержащимся каждым военным округом ромейским войском, не говоря уже об отборных императорских полках, — в том числе о восстановленной Никифором Фокой регулярной пехоте и о тяжёлой коннице катафрактов, — воюющих вдали от Болгарии. Сражаться с империей на Дунае означало одновременно подвергнуть Русь нашествиям нанятых ромеями соседей и потерять войско сына в земле болгар, когда на неё вступят имперские легионы.
Споры с сыном, не склонным думать о судьбе Руси и предпочитавшим геройскую смерть жизни у юбки матери, лишили княгиню последних жизненных сил. "Видишь, я больна, куда хочешь уйти от меня?" — говорила мать. Ольга, сообщает Древнейшее сказание, действительно разболелась. Перед смертью единственное, чего добивалась княгиня, — это чтобы Святослав не бросил страну без управления и войск. Что сын уйдёт на Дунай, она не сомневалась.
"Погреби меня и иди, куда захочешь", — перед смертью сказала сыну княгиня. Святослав не унимался. Ольге становилось всё хуже. Она "скончалась три дня спустя (11 июля 969/970 г. — А.Б.), и плакали по ней плачем великим сын её, и внуки её, и все люди, и понесли, и похоронили её на выбранном месте". Княгиня "заповедала не творить над собой тризны, имела ведь священника втайне, и тот похоронил её, блаженную Ольгу". — гласит Древнейшее сказание (согласно Начальной летописи Никона Великого). Составитель "Повести временных лет" опустил слово "втайне", так как считал, что первая княгиня-христианка должна была исповедовать свою веру открыто.
Другие летописи уточняют, что "Ольга призвала своего сына Святослава и заповедала ему: с землёю ровно погрести её, а могилы не насыпать, ни тризны не творить, ни бдына делать". По мнению Б.А. Рыбакова, княгиня опасалась, что сын-язычник "похоронит её по торжественному языческому обряду под высоким холмом кургана с тризной и устройством бдына" — обозначающего могилу столба [114] .
Святослав выполнил её завещание. Похоронив Ольгу по христианскому обряду, князь-язычник, прежде чем уйти на Дунай, разделил страну между сыновьями, дав каждому дружину. У гроба княгини плакали три внука: Ярополк, Олег и Владимир, рождённый ключницей княгини. Первым двум великий князь сразу назначил княжения: "В год 970/971, — гласит летопись, — Святослав посадил Ярополка
114
Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. С. 389.
Сам Святослав, фактически уже не как великий князь русский, а как князь-разбойник или воевода форпоста Руси на юге, вновь устремился в Болгарию, набрав едва 10 тысяч воинов. Ему предстояло сразиться с империей, на престол которой взошел талантливый полководец Иоанн Цимисхий, — завоевать бессмертную славу, проиграть войну и пасть на пути домой от рук печенегов.
Разделив созданное Ольгой единое государство между сыновьями, Святослав заложил основу будущих усобиц. Они начались сразу после смерти славного воина в 972 г. и кончились смертью двух из трёх его сыновей. Победитель, Владимир Святой, по примеру отца разделил государство между сыновьями: в итоге кровавой усобицы их выжило двое. Победитель в этой войне, Ярослав Мудрый, вновь роздал Русь сыновьям. Но окончательно разодрать созданное Ольгой государство на уделы князьям не удавалось целых 100 лет. А память о её единой Руси осталась на века. Именно эта память заставляла летописцев сурово обличать князей, которые своими раздорами "губят землю Русскую", и веками призывать к единству разодранной на уделы страны против внешних врагов. Единая Русь, которую обустраивала Ольга, стала прообразом Родины-Матери, которую все мы должны, не щадя живота своего, защищать.
"Она была предвозвестница христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед рассветом, — написал о княгине Никон Великий, — ибо сияла, как луна в ночи. Так и она светилась среди язычников, как жемчуг в навозе; замараны были люди грехом, не омыты святым крещением. Эта же омылась в святой купели, и совлекла греховные одежды первого человека Адама, и облеклась в нового Адама, который есть Христос. Мы же взываем к ней: "Радуйся, русское познание Бога, началом примирению бывшая". Она первая вошла в царство небесное от Руси, её восхваляют русские князья и сыновья как начальницу, ибо и по смерти молится Богу за Русь".
Хазарский шлем
Заключение
МУДРЕЙШАЯ ИЗ ЛЮДЕЙ
Древнейшее русское сказание, созданное при внуке Ольги князе Владимире, начинало её правлением историю Руси. Начинало не потому, что сказитель не слыхал легенд о более древних владыках. И не только потому, что был потрясён её образцовой местью за мужа. От первого подвига Ольги его отделяло более полувека, в преданиях дружины Владимира Святого наверняка было много доблестных деяний. Прародитель русской историографии рассказывал историю государства, а в ней он, подобно писавшим затем мниху Иакову и митрополиту Иллариону, просто не видел иного "начала Руси", кроме мести Ольги за непутёвого, но законного мужа Игоря, и строительства ею единой державы вместо вотчин князей-разбойников.
О Вещем Олеге и Рюрике в конце X в. не говорили ничего! Родословная легенда Рюриковичей вместе с мифом о призвании варягов-руси появилась в Начальном своде через 100 лет, в конце XI в., и была ярко разукрашена в "Повести временных лет" в начале XII в. К чести летописцев, они не приписали заслуг Ольги другим князьям. Даже в "Повести временных лет" она начинает государственное строительство с нуля: придя с войском "князя русского" к древлянам, возлагает на них дань, причём две трети доходов отписывает столичному Киеву, а одну треть — собственному аппарату в замке Вышгород. Дань эта не похожа на военную добычу с отдельных городов. Ольга обошла всю Древлянскую землю, повсеместно "устанавливая уставы и уроки", то есть общие законы, ставки налогов и повинности. Покрыв землю "становищами", где население имело суд и могло заплатить налог, княгиня в духе других европейских владык устроила и "ловища": заповедники, знакомые нам по Шервудскому лесу в Англии.