Княгиня Ольга
Шрифт:
Поход на Царьград в 941 году — самое крупное военное предприятие Игоря. О нем подробно рассказывают различные источники — как русские, так и иностранные {52} . Однако причины войны не вполне ясны.
Обычно считается, что к 941 году истек срок действия прежнего русско-византийского мирного договора, заключенного князем Олегом в 911 году. И в самом деле, срок действия подобных договоров, заключаемых властями Империи, традиционно ограничивался тридцатью годами {53} . Возможно также, что смена князей в Киеве (которую мы предположительно датировали 30-ми годами X века) позволила византийцам отказаться от некоторых статей прежнего договора, в частности от выплаты оговоренных ежегодных сумм — своеобразных «даров», которые власти Империи традиционно платили соседям, дабы предотвратить их набеги на свою территорию. Эти «дары» обходились казне дешевле, нежели войны с «варварами». Однако в представлении большинства соседних с Византией «варварских» племен (в том числе и Руси) эти «дары» воспринимались как «дань», получаемая с Империи. Отказ от выплаты «дани» неизбежно расценивался как повод для начала войны [41] .
41
Именно так понимал дело В.Н. Татищев, по версии которого «Игорь, посылая в Греки дани ради и видя,
Впрочем, наши рассуждения на этот счет могут носить лишь предположительный характер. Известно, что сами греки впоследствии обвиняли Игоря в том, что, напав на них, он «презрел клятвенный договор» {54} , — а значит, последний, по их разумению, к тому времени сохранял силу. Возможно, русский князь и его ближайшее окружение действовали, что называется, на опережение, стремились к тому, чтобы добиться еще более выгодных для себя условий. Но нельзя исключать и того, что ими двигала прежде всего жажда добычи, желание поживиться сказочными богатствами Царствующего града, о которых в Клеве знали не понаслышке. Не будем забывать, что война в те времена зачастую велась ради самой войны — добыча, захваченная в ходе военных действий, служила одним из главных (а иногда и единственным) источником обогащения князя и дружины, условием нормального функционирования княжеской власти. Но при этом та же война отвечала коренным интересам формирующегося Русского государства, стремившегося утвердиться на цивилизационных путях, связывающих его с главными центрами тогдашнего мира, закрепиться на южном отрезке торгового пути «из Варяг в Греки». Добиться этого без военного нажима на Империю было невозможно. Не случайно в русско-византийском договоре, заключенном после завершения второй русско-византийской войны, тема русского присутствия в Северном Причерноморье станет одной из главных.
Не исключено также, что Игорь попытался разыграть и «хазарскую карту», использовать застарелый конфликт между Византийской империей и Хазарским каганатом, сознательно выводя Русь из числа союзников Византии. Византийско-хазарские отношения к началу 940-х годов чрезвычайно обострились. Этому способствовал целый рад обстоятельств — и столкновение обоих государств в Крыму, и временный переход Алании в число союзников Каганата (около 932 года), и гонения на евреев, предпринятые императором Романом I Лакапином, и ответные шаги иудейских правителей Каганата, изгнавших христиан из хазарских владений и союзной им Алании. Поражение византийцев от венгров и печенегов весной 934 года также могло быть расценено в Хазарии как возможность взять реванш за прошлые неудачи, изменить ход византийско-хазарского противостояния. Очевидно, власти Каганата поддержали русского князя в предпринятом им походе на столицу Империи. Более того, не исключено, что военные действия хазарского полководца Песаха против крымских владений Византии и поход Игоря на Константинополь были согласованы по времени и — вопреки тому, что пишет автор хазарского письма, — представляли собой две фазы единой военной кампании [42] .
42
Такое предположение уже высказывалось в литературе; см.: Половой Н.Я.К вопросу о первом походе Игоря против Византии (Сравнительный анализ русских и византийских источников) // Византийский временник. Т. 18. М., 1961. С. 99—100. Автор греческого Жития св. Василия Нового сообщает, что «херсонский стратиг прислал к царю донесение, заявлявшее об ихнашествии и о том, что ониуже приблизились к этим (херсонским. — А. К.)областям» (Веселовский А.Н.Видение Василия Нового… С. 88). Речь в Житии идет только о руссах, но, вероятно, нельзя исключать и того, что на Херсон напали хазары. Об угрозе таких нападений свидетельствует Константин Багрянородный, по словам которого хазары могут атаковать Херсон в случае мира с Аланией (Константин.С. 53). В 30—40-е гг. X в. сложилась именно такая ситуация: хазары и аланы были союзниками. Еще одними союзниками хазар в указанное время были, по-видимому, «черные болгары», об угрозе со стороны которых Херсонесу прямо говорится в русско-византийском договоре 944 г. (см. ниже). Ср. некоторые наблюдения на этот счет, касающиеся «болгарского» титула хазарского полководца Песаха — «булшици»: Талис Д.Л.Из истории русско-корсунских политических отношений в IX—X вв. // Византийский временник. Т. 14. М., 1958. С. 105—106.
Подготовка Игоря к войне, по-видимому, заняла весь 940-й и первые месяцы 941 года. В мае, с открытием судоходства по Днепру, русская флотилия выступила в поход. По свидетельству византийских источников (повторенному затем и русским летописцем), Игорь вел к Константинополю 10 тысяч «скедий», то есть ладей [43] . Однако эти сведения представляются явно завышенными. По-видимому, ближе к истине другой хронист — итальянский (лангобардский) писатель и дипломат Лиутпранд, епископ Кремонский, по словам которого, флот «короля руссов» Игоря насчитывал более тысячи судов {55} . Но и названная им цифра выглядит весьма внушительной. Если считать, что на каждой ладье руссов находилось до сорока воинов (а именно столько их было во время предыдущего похода на Царьград князя Олега {56} ), то получается, что в поход выступило не менее сорока тысяч человек!
43
Эта цифра приведена в Хронике Продолжателя Феофана и других византийских хрониках, рассказывающих о нашествии (см. выше, прим. 24), и, соответственно, в «Повести временных лет», а также в «Истории» Льва Диакона, Хронике Иоанна Скилицы и др. Византийский хронист XII в. Иоанн Зонара, использовавший те же хронографические сочинения, исправляет своих предшественников, называя еще большую численность русских: по его словам, флот росов «состоял не из 10 тысяч кораблей, как говорят, но количество кораблей достигало 15 тысяч» (Каждой А.П.Из истории византийской хронографии X в. 2. Источники Льва Диакона и Скилицы для истории третьей четверти X столетия // Византийский временник. Т. 20. М., 1961. С. 111). В новгородско-софийских летописях (в которых заново использован текст Хроники Георгия Амартола) численность русских ладей обозначена иначе: 30 тысяч (ПСРЛ. Т. 42. С. 32; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 27), 3 тысячи (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 36) или тысяча (ПСРЛ. Т. 4. С. 27, прим. 70: Академический список Новгородской Четвертой летописи), однако во всех этих случаях, вероятно, мы имеем дело с результатом механических ошибок редактора или переписчика.
Нет сомнений, что Игорь и киевские воеводы внимательно следили за тем, что происходило в столице Империи. Момент для выступления, казалось, был выбран удачно: весной 941 года основные силы византийского флота покинули Царствующий град и ушли в Эгейское море для защиты островов от арабов; сухопутные силы также находились вдалеке от столицы — на северной границе, во Фракии, и на восточной — в Сирии. Однако пограничная ситуация сложилась в тот год благоприятно для императора Романа. Выступи Игорь хотя бы годом-другим раньше — и у него было бы гораздо больше шансов добиться успеха. А так удача оказалась не на его стороне. Да и вообще, почти всё в этом походе складывалось против него.
Подойти незамеченным к Босфору русскому флоту не удалось. Разведка у византийцев была хорошо налажена — суда херсонитов постоянно дежурили близ устья Днепра и следили за любыми перемещениями вражеских кораблей. Столь внушительная эскадра русских не могла их миновать. Стратег Херсонеса прислал весть в столицу, но еще раньше о приближении русского флота императора уведомили болгары, бывшие в то время союзниками византийцев. (Предусмотрительный Роман Лакапин еще в 927 году заключил мир с сыном болгарского царя Симеона Петром, выдав за него внучку Марию, дочь своего сына Христофора). К тому времени, когда русские суда приблизились к столице Империи, василевс Роман успел принять необходимые меры.
Сам бывший до своего восшествия на престол друнгарием (командующим) флота, а начинавший вообще рядовым стратиотом (воином), Роман по достоинству оценил опасность, нависшую над Царствующим градом.
Карьера этого человека выглядит необычной даже по византийским меркам. Роман Лакапин происходил из незнатного армянского рода и был сыном простого воина. (Он «был простым и неграмотным человеком, не принадлежал ни к тем, кто с детства воспитан в царских дворцах, ни к тем, кто с самого начала следовал ромейским обычаям», — с нескрываемой неприязнью отзывался о нем Константин Багрянородный {57} .) Добившийся выдающегося положения в Империи (чина друнгария флота), но отнюдь не удовлетворив тем собственное честолюбие, Роман совершил в 919 году дворцовый переворот. Под благовидным предлогом защиты юного императора от посягательства на его жизнь он овладел дворцом, поставил под свой контроль четырнадцатилетнего императора Константина VII (Константина Багрянородного), а затем женил его на своей дочери Елене. В конце следующего, 920 года Роман был провозглашен императором-соправителем своего порфирородного зятя, а затем возвел в достоинство императора и старшего сына Христофора. Он действовал решительно, без тени смущения нарушая только что данное слово. Так, вопреки его обещаниям, действительно законный император — представитель Македонской династии Константин VII — занял в иерархии власти лишь третье место, ниже не только Романа, но даже и Христофора. (Поводом к такому неслыханному унижению прав законного василевса послужило требование болгар, которые, получая в жены своему царю Петру дочь Христофора, настояли, чтобы имя последнего возглашалось прежде имени порфирородного Константина.) Больше того, Роман сделал своими соправителями (и также императорами) еще двух сыновей — Стефана и Константина, а затем причислил к императорской власти еще и внука Романа (сына Христофора, умершего в 931 году). Другой его сын, Феофилакт, в 933 году в возрасте всего шестнадцати лет (явное нарушение церковных канонов!) был возведен в сан патриарха Константинопольского, и таким образом Роман получил полную поддержку со стороны Церкви. Зять же Романа, Константин Багрянородный, был полностью оттеснен от власти; в таком унизительном положении он пребывал в течение долгих двадцати шести лет, до начала 945 года. Правда, за это время Константин успел приобщиться к наукам, искусствам, в совершенстве овладел пером — и во многом именно тому, что он был фактически отстранен от власти, мы обязаны появлением его знаменитых сочинений — бесценного источника наших знаний о Византии, Руси и других странах и племенах того времени. Так что современный историк вправе поблагодарить Романа за столь явно выраженную жажду власти.
Правил Роман Лакапин самовластно («деспотично», по выражению того же Константина Багрянородного), однако правление его оказалось относительно благополучным. Он избавил Империю от страшной болгарской угрозы, сделав болгар своими союзниками, заключил (хотя и ценой унижения) мир с венграми, одержал несколько важных побед над арабами и вообще вернул стабильность Ромейской державе, пребывавшей в годы малолетства Константина VII в состоянии очевидного упадка, если не хаоса. Его социальная политика отвечала интересам самых широких слоев населения, особенно в столице. Он раздавал щедрую милостыню, оплатил из казны все долги жителей Константинополя — как богачей, так и бедняков, внес за год квартирную плату за всех горожан, еженедельно выдавал определенные суммы денег для заключенных в тюрьмах, публичных женщин, неимущих; основал несколько монастырей и множество церквей, построил странноприимные дома, приюты для стариков и больных и гостиницы для приезжих.
И теперь, перед лицом русской угрозы, Роман действовал решительно и смело. Прежде всего он послал весть о нападении на столицу доместику схол (командующему военными силами Империи на востоке) Иоанну Куркуасу, призывая его выслать войска на выручку Царствующему граду. Надо признать, что ему откровенно повезло. Обстановка на востоке к весне 941 года сложилась крайне благоприятно для Византии, ибо ее главный противник, эмир Сейф ад-доула из династии Хамданитов, как раз в это время был отвлечен смутами, начавшимися в Халифате после смерти (в декабре 940 года) халифа ар-Ради {58} . А это, в свою очередь, позволило Иоанну Куркуасу во главе армии самому двинуться на выручку столицы. Дали свои плоды и мирные договоренности с венграми и болгарами. Войска с западных границ Империи также могли быть стянуты к Константинополю. Одновременно был вызван флот из Эгейского моря.
Правда, для того, чтобы сосредоточить войска и флот, требовалось время, а отражать русскую угрозу надо было немедленно. Поэтому, не ограничиваясь посылкой в войска, Роман повелел привести в боевую готовность имевшиеся в столице военные корабли. Это дело было поручено патрикию Феофану, человеку решительному и весьма разумному, успевшему проявить себя в войнах с болгарами и венграми, причем не только в качестве полководца, но и в качестве дипломата (именно благодаря его усилиям, в частности, был заключен византийско-венгерский мир в 934 году). По словам византийского хрониста, автора так называемой Хроники Продолжателя Феофана [44] , патрикий «снарядил и привел в порядок флот… и приготовился сражаться с росами» {59} . Некоторые дополнительные и весьма яркие подробности приводит Лиут-пранд Кремонский, знавший о том, что происходило в те дни в Константинополе, от своего отчима, бывшего послом итальянского короля Гуго Арльского к императору Роману. (Позднее Литупранд и сам неоднократно исполнял посольские поручения в Константинополе, подолгу жил здесь, хорошо знал греческий язык и много общался с греками.) По словам Лиутпранда, император Роман велел подготовить для отражения врага «15 полуразрушенных хеландий» [45] , списанных за ветхостью, и установить на них устройства для метания так называемого «греческого огня» — горючей смеси на основе нефти с использованием смолы, серы и селитры. «Греческий огонь» (сами византийцы называли его «жидким», или «мидийским») выбрасывался с помощью специальных бронзовых сифонов, раструбов (обычно в виде пасти льва) из больших, разогретых до нужной температуры и находящихся под давлением котлов; эти устройства приводили в действие специально обученные мастера — «сифонарии», которые должны были обладать большим опытом, чтобы не взорвать себя и свои корабли. Секрет изготовления «жидкого огня» греки хранили как зеницу ока. Страшная сила этого оружия заключалась в том, что огонь нельзя было ничем погасить (кроме уксуса, как уточняет всеведущий Лиутпранд): он горел даже на воде, и это вселяло в тех, кто подвергался его воздействию, панический ужас. Воинам Игоря первым из русских предстояло испытать на себе силу «жидкого огня» — «небесной молнии» греков, и, забегая вперед, скажем, что это произвело неизгладимое впечатление не только на них самих, но и на их потомков.
44
Знаменитый византийский хронист Феофан Исповедник довел свой труд до 813 года. Анонимное Продолжение его Хроники было составлено, вероятно, около 950 года. По предположению ряда исследователей, автором интересующих нас глав этой хроники был известный византийский ритор Феодор Дафнопат.
45
Хеландий, или дромоны, — византийские тяжелые военные суда, вмещавшие от 100 до 500 человек.