Княгиня
Шрифт:
— Пьетро да Кортона? — спросил Лоренцо, не зная, оскорбиться ему или же вздохнуть с облечением.
— Он, несомненно, человек подходящий, но ведь вам известны и другие.
Сделав непродолжительную паузу, донна Олимпия устремила на Бернини пристальный взор своих умных глаз.
— Я имею в виду вашего ассистента. Лоренцо ожидал чего угодно, только не этого.
— Вы имеете в виду… Франческо Кастелли? — с недоумением вопросил он.
— Да, — кивнула синьора Памфили. — Если бы в беседе с его святейшеством вы замолвили за него словечко, я не сомневаюсь,
— Да, но почему я должен просить за него, донна Олимпия? — довольно громко произнес Лоренцо. — Кастелли подвел меня, он отказался со мной работать.
При воспоминании о предательстве кровь бросилась ему в лицо.
— Я знаю его как весьма добросовестного и сведущего архитектора. Он выполнил в палаццо Памфили ряд заказов, которые никаких нареканий у меня не вызвали, скорее наоборот, я была в высшей степени довольна им.
— Не взыщите за мое прямодушие: Кастелли — склочник, честолюбец и завистник, безмерно себя переоценивающий…
— Одним словом, — с улыбкой перебила его донна Олимпия, — он — ваш соперник, а идея поддержать соперника вам явно не по душе. Вас понять нетрудно! И все же поразмыслите: если вы станете рекомендовать Кастелли для Сапьенцы, тем самым вы, вполне вероятно, кое-что сделаете и для себя, возможно, даже и не кое-что, а куда больше.
— Ценю ваш ум, донна Олимпия, и мне очень не хотелось бы показаться глупцом в ваших глазах, но все же я не совсем понимаю вас.
— Все весьма просто. — Жестом она позволила ему сесть напротив. — Вы рекомендуете Кастелли как архитектора Сапьенцы и принимаете его уход с палаццо Барберини! Так вы убиваете сразу двух зайцев: избавляетесь от конкурента на своем важнейшем участке как исполнитель заказов папской семьи и одновременно вынуждаете своего ассистента продолжить работу над главным алтарем собора Святого Петра. Как я наслышана, определены сроки его завершения?
Еще бы эти сроки не были определены! Неумолимое время уходило, будто песок сквозь пальцы. И Лоренцо отлично помнил об одном из пунктов договора: в случае задержки ему придется платить за все из своего кармана.
— Позвольте задать вам один вопрос, донна Олимпия? — спросил Бернини, подумав над ее словами. — Почему вы обременяете себя заботами о столь малозначительном художнике, каковым являюсь я?
Поднявшись с кресла, донна Олимпия продолжала изучать его эскиз.
— Сколько же у вас, синьор Бернини, чудесных и остроумных замыслов, — будто не слыша вопроса, сказала она. — Вы бы как-нибудь поделились ими со мной. Что это за фигуры рядом с папой?
— Справедливость и Милосердие, — ответил Лоренцо, тоже поднявшись. — Я решил добавить к ним и фигурки детей — как символ людской беспомощности.
— Великолепно! Как же безутешны они в горе своем по отцу.
И вдруг словно что-то испугало ее.
— Но здесь присутствует и Смерть. У нее в руках книга, как будто она готовится вписать в нее что-то. Уж не имя ли того, кто будет ею призван следующим? — Донна Олимпия склонилась над эскизом. — Ах, если бы мы знали, чье имя будет следующим в списке!
Она повернулась к Лоренцо.
— Я испытаю ваше лояльное ко мне отношение, — без обиняков заявила синьора Памфили. — Может случиться так, что фамилия Памфили в будущем станет серьезным заказчиком. Кроме того…
Не договорив фразу до конца, женщина заглянула в глаза Лоренцо.
— Кроме того? — спросил он.
— Кроме того, моя кузина просила меня переговорить с вами по этому вопросу. Это она хочет, чтобы Кастелли получил заказ.
23
Укрепленным на длинном штыре светильником Кларисса зажигала свечи в часовне палаццо Памфили. С каждой новой зажженной свечой резные фигуры алтаря становились отчетливее, воодушевленные светом, они, покидая царство мрака, начинали жить подлинной жизнью.
Княгиня отправилась к вечерне одна. Царившее в ее душе одиночество как нельзя лучше помогало сосредоточиться перед молитвой; девушка перекрестилась, собираясь обратиться к Отцу Небесному. Как и всегда по вечерам, слова молитвы и ее просьбы к Всевышнему были заранее тщательно продуманы Клариссой.
— Пресвятой Дух Божий, — тихо начала она, подняв взор на алтарь, — смилуйся надо мною, просвети разум мой, направь сердце мое в молитве этой во славу Твою и ради моего блага…
— Аминь! — прозвучал мужской голос.
Кларисса в смятении огляделась. У исповедальни маленькой часовни стоял улыбающийся Лоренцо Бернини. Вот так сюрприз! Кларисса уже несколько недель не видела его. Благочестивого настроя как не бывало. Кларисса поднялась поприветствовать кавальере.
— Слушая ваши молитвы, получаешь воистину божественное удовольствие, — касаясь губами ее руки, произнес Лоренцо. — Уверен, самому папе не подобрать более проникновенных слов. Да, Бог ценит наше усердие и находит отраду в смирении нашем.
От этих слов Кларисса вновь ощутила знакомое покалывание в спине и на затылке.
— Я молюсь, как учила меня мать, — с достоинством ответила девушка, поправляя вуаль на собранных в узел на затылке волосах. А затылок тем временем отзывался на близкое присутствие Лоренцо Бернини.
— В таком случае воздайте благодарность матери, ибо молитвы ваши дошли до Господа.
Кларисса почувствовала, как отчаянно заколотилось ее сердце.
— Уж не означает ли это, что мой образ в камне завершен? Не мой, конечно, а святой Терезы, — спохватившись, поправилась девушка.
— Разве только об этом вы молили Вседержителя, княгиня? — Бернини удивленно приподнял бровь. — Вы не можете вообразить себе, как я был бы рад сообщить вам это, однако, к своему величайшему разочарованию, вынужден пока что огорчить вас. Да не смотрите на меня так! У меня для вас в запасе куда более радостная весть.
— Весть? Для меня?
Приняв его руку, Кларисса выбралась из-за скамьи.
— Сегодня я виделся с его святейшеством. Смотрители города Рима готовы назначить Франческо Кастелли главным архитектором Сапьеицы.