Князь Барбашин
Шрифт:
Одновременно с ней выступила и рать князя Василия Васильевича Шуйского и окольничего Андрея Васильевича Сабурова с небольшим осадным нарядом, включавшим, впрочем, и три крупнокалиберных пушки. Им предстояло осадить городок с весёлым именем Пропойск.
Вот только несмотря на своё имя, городок этот был куда как крепок.
Расположен он был на мысу, образованном впадением реки Проня в реку Сож. Город был портовый, а потому водные торговые пути имели для него важное значение. Ежегодно пристань Пропойска принимала десятки торговых судов, вывозивших вглубь княжества богатые дары окрестных земель.
Речка Проня в те времена была довольно быстрой, и потому в месте слияния образовывался сильный водоворот, служа дополнительной защитой от атак с реки. Впрочем, город и без того славился своей хорошо укрепленной деревянной
Гарнизон крепости был небольшой, 30 казаков во главе с ротмистром. Содержались они за счет староства и служили, как правило, три года. Оплата была более-менее постоянной: казакам за квартал службы платили 15 грошей, по полбочки жита и овса, а ротмистр получал до 40 грошей. Также ему для пошива формы выдавали 4 локтя (около 2.6 метра) люнской шерсти.
В 1511 году город получил королевскую грамоту и налоговые послабления, а так же стал центром нового староства, а сам Пропойск – королевским городом. Ныне в нём великокняжеским старостой сидел не кто иной, а внук Дмитрия Шемяки, рюрикович и гедеминович, Семён Александрович, князь Чарторыйский и Логожский, наместник каменецкий, староста чечерский и пропойский. К сожалению, он слишком хорошо помнил судьбу деда и винил в его смерти отца нынешнего московского князя, ведь слухи об отравлении разошлись не только по Руси. Честолюбивый, он сильно сожалел, что не является внуком действующего великого князя, а потому вовсе не собирался отдаваться на милость "Васьки Московского", незаконно, по его мнению, занявшего дедов трон. Ополчив всех, кого смог, он решительно сел в осаду.
Подошедшим полкам Шуйского и Сабурова пришлось располагаться вокруг города лагерем, и начинать неторопливо разносить его стены огнём артиллерии, попутно отбивая дерзкие вылазки пропойчан. Однако город держался, а все проломы тут же заделывались, благо строительного материала староста накопил в достатке.
Но главное действие началось уже в июне, на день Фёдора Летнего, который на Руси считался рубежом весны и лета. Как позже записал монах-летописец: "Тово же году князь великий Василей Иванович всеа Русии пошол с Москвы ко граду Киеву с ратными людьми и болшим нарядом, в пятницу, июня в 8 день". В самой же Москве для решения нетерпящих отлагательств дел был уже привычно оставлен государев брат князь Андрей Старицкий, а вот зять – царевич Пётр – ныне выступил в поход вместе с Василием.
Большим полком командовать был поставлен князь Александр Ростовский, а пока его не было, делами управлял второй воевода Михайло Юрьевич Захарьин, который в феврале дорос до того, чтобы быть включённым в состав Боярской Думы вместо почившего окольничьего Иван Андреевича Жулебина. Сам Ростовский догнал полк уже на полдороге, после чего его часто стали видеть вблизи государя, с которым тот подолгу о чём-то беседовал наедине.
По пути государя догнал посланник магистра Ежи Клингенберг с устным предложением Альбрехта послать войска великого князя на литовские города и с заверением что переговоры, начатые магистром в Торуне, нужны были лишь для затягивания времени, потому как польская армия стояла уже в полумиле от Кенигсберга. Посланцу были вновь повторены условия для выдачи очередного кредита, ну а то, что армия и так двинулась в поход, он увидел своими глазами.
Не сильно спеша, русская рать неотвратимо приближалась к древней столице, и, казалось, дни литовского Киева уже сочтены. Ведь возле небольшой крепостицы ныне собиралась огромная рать в пятнадцать тысяч человек. Однако князь Константин Острожский думал совсем иначе. Благодаря поднявшемуся валу патриотизма православной шляхты, он смог собрать в один кулак шеститысячную рать, с помощью которой и собирался препятствовать
Киев. Некогда великая столица огромной страны, которой когда-то восхищались иноземцы ныне представляла из себя… большую деревню, обнесённую деревянным частоколом. Как написал в иной реальности полвека спустя польский дипломат: "Огромные валы и стены свидетельствуют, что город – должно быть когда-нибудь был очень многолюден и велик… Над городом господствует деревянный замок, но он не стоит названия замка". Да уж, очень печальное зрелище представляли собой развалины былого величия.
Правда сам замок ещё не превратился в ветхое строение, а наоборот был лишь недавно восстановлен после взятия его армией Менгли-Гирея в 1482 году и представлял из себя довольно внушительное сооружение. Стены его состояли из срубов-городен, внутри заполненных землёй. Деревянная, а поэтому легко загорающаяся стена, была дополнительно обмазана толстым слоем глины. А по её верху шла защитная стенка с бойницами и крытым сосновым тёсом верхом. Повторяясь через равные промежутки, поднимались ввысь четырёх- и шестиугольные оборонные башни, ощетинившись на мир стволами пушек. А за его стенами в большой тесноте, но зато в большей, чем в Нижнем городе защищённости располагались дворец воеводы-наместника, ещё один, поменьше, киевского старосты, а также хоромы киевской знати, самых зажиточных горожан, монастырские дома, хозяйственные и крепостные постройки. Правда ныне населения в замке прибавилось, и прибавилось изрядно. Ведь едва ударил набат, как мещане Нижнего города с семьями и со всеми своими пожитками поспешили подняться на гору и укрыться за прочными стенами, чтобы переждать осаду, абсолютно не надеясь на тот частокол, что окружал их жилища. И это сразу создало проблему, ведь больших запасов продовольствия в закромах припасено не было. Хорошо хоть с питьевой водой больших проблем не существовало. Однако киевский наместник Андрей Немирович был сильно озабочен возникшей ситуацией. К тому же, помня недавний скандал с Юрко-пушкарём, он так же сомневался и в стойкости набежавшего народа, а потому к охране ворот и потайной калитки обязательным порядком выставил ратников своей личной дружины.
Русская рать стала появлятся перед киевскими стенами частями. Сначала проскочила лёгкая рать и сразу принялась грабить окрестности, захватывая тех, кто не успел или не смог скрыться в крепости. Но уже следующий отряд принялся обустраивать осадный лагерь. Вскоре вокруг Замковой горы, жители которого поспешно закрыли все ворота, выросли многочисленные шатровые городки. Русские скакали вокруг стен, иногда стремительно наскакивали, пускали стрелы и сразу откатывались вниз.
Днем тишину нарушал стук молотков. Из леса, срубленного в округе, в лагере мастерили мощные осадные башни и штурмовые лестницы. А по ночам на стенах и карнизах башен замка зажигались сотни факелов и масляных ламп. Это киевляне освещали стены, чтобы предохранить себя от ночных атак. Но первое время русские, казалось, ни о каких атаках и не задумывались. Их силы всё прибывали и прибывали, а в один не самый приятный для осаждённых день на реке показались корабли. Это спускалась с верховьев русская флотилия. Почти сотня стругов и насадов, на которых копошились полунагие от жары русичи, подошли, распустив паруса на попутном ветре, к предместью Киева и выстроились длинным рядом у берега. С них стали разгружаться войска и свозить орудия, и, глядя на эту деловитую суету, киевляне поняли, что время тихой осады кончилось.
Но никакого уныния в городе не наблюдалось. Наоборот, на лицах проступила решимость и вера в победу. А всё потому, что незадолго до этого в город сумел пробраться гонец от князя Острожского. А это значило, что государство не бросило их, как Смоленск, один на один с московским государем.
Что сказать, Острожский вновь умудрился доказать, что он не просто так считался лучшим полководцем княжества. Да, его приближение смогли обнаружить вовремя, но русин в последний момент, бросив тормозящий его обоз, рванул вперёд налегке и смог застать русскую рать врасплох. За два дня до этого киевляне стали тревожить русскую рать дерзкими вылазками и смогли отвлечь на себя основное внимание.