Князь Благовещенский
Шрифт:
Глаза Пупкина заметались с такой скоростью, что мне даже показалось, будто сейчас они вылезут на стебельках из глазниц, как у краба.
– Я? Мне? Что вы такое говорите? Откуда? Из Африки? А по какому праву?
– последняя реплика певца набрала силу и прозвучала обличительным гласом. Столько в ней было силы и убеждения, что я даже на миг задумался - а, правда, какое я имею право задавать такие вопросы и лезть в жизнь уважаемого члена общества?
Что-то мне говорило, что данный персонаж к Потрошителям отношения иметь не может. Не может и все тут! Но отработать версию требовалось
– Просто скажите мне, что это за деньги и от кого они получены.
– надавил я.
– Это, знаете ли, ни в какие ворота уже!
– продолжил благородное негодование Пупкин.
– Я буду жаловаться! До князя дойду! Вы еще узнаете, что такой Иван Пупкин!
– Дядь Вань?
– игнорируя рев артиста, я обратился к наставнику.
– Что с его аурой?
– В ужасе.
– откликнулся тот.
– В панике. Что-то с этими деньгами не так.
Переведя взгляд на певца, я сделал выразительное лицо. Видите, мол? Человек на вашу ауру смотрит. В самую, что называется, суть. И видит, что вы запираетесь и врете, Иван Эдуардович. Врете и запираетесь.
– Да как вы смеете?..
– побелев лицом еще больше, промолвил Пупкин.
– Это незаконно!..
– А мы сейчас в жандармерию поедем, уважаемый. Там вы все и расскажите. Заодно и жалобу на превышение полномочий руки князя напишите. Одевайтесь!
Последняя фраза его будто по щекам хлестанула. Он отшатнулся и уронил пачку бумаги. Исписанные нотные листы рассыпались по полу. Затем оперный певец исполнил целую пантомиму: одной рукой схватился за стену, другую приложил к сердцу, а зубами закусил нижнюю губу.
– Все в порядке у него с сердцем.
– ответил на незаданный мною вопрос наставник.
– Комедию ломает.
– Глеб Вячеславович!
– голосом человека, которому все смертельно надоело, рявкнул я.
– Давай этого гуся в наручники и в управу!
Были ли у Самойлова наручники, нет ли - этого я не знал. Но он очень уверенно шагнул вперед и характерным жестом сунул руку за спину. Тут Пупкин и сломался. Я бы даже сказал - потек. Буквально сполз по стене и глазами побитой собаки посмотрел на меня снизу вверх.
– Не надо наручников... Я все расскажу...
#
История его отношения к Потрошителям не имела, хоть и была грязной. Звезда оперы оказался торговцем. Не тем купцом, которого мы искали, а человеком, продающим информацию. Благодаря своей известности, он был вхож в самые разные круги, в том числе и в дома знатных родов: как русских, так и иностранных. Со многими водил дружбу, кое с кем - близкую, и частенько слышал то, что слышать, в общем-то, не должен был. Планы одного семейства о приобретении активов, секретные договоренности другого, размолвки или примирения в третьем. Как агента его никто не подозревал - человек искусства, не от мира сего прекраснодушный увалень!
– но за чуткость и теплоту душевную (его собственные слова!) делали порой хранителем тайн, которые на рынке ценных бумаг стоили сотни тысяч, если не миллионы.
Эти секреты он и продавал. Сперва не жадничал, но очень скоро ощутил вкус и пошел, что называется, вразнос. Связался с теми, с кем умный человек связываться
Платить, правда, продолжали исправно. Последние два перевода Алмаз и заметил, ища подходящие кандидатуры на роль мерчантэ.
Встретив столь горячее желание сотрудничать, которое изъявил господин Пупкин после исповеди, мы заодно попытали его на предмет знакомства с купцом Потрошителей. Ну, мало ли? Если он такой сведущий и информированный - шанс был. Но к сожалению для нас и к счастью для него самого, в откровенный криминал певец не лез, работая больше по акциям, ценным бумагам и многотысячным сделкам. То есть, ни черта он про Потрошителей не знал. Но обещал все выяснить, если мы закроем глаза на его "маленькие грешки". Я не особо верил его способностям, но обещал подумать, а также посоветовал города не покидать. Сопроводив свой совет характерным для плохих шпионских триллеров замечанием, "мы будем наблюдать за вами, господин Пупкин".
Сдавать я его не спешил. Пусть на крючке повисит, может, пригодится еще. Как - без понятия! Но в бытность пресс-секретарем я был свидетелем нескольких историй, когда начинающимся чиновникам специально давали возможность замазаться в чем-нибудь неблаговидном вроде нецелевого использования бюджетных денег. А потом намекали, что все об их подвигах известно, но не наказывали при этом. Зачем? Человек продолжает работать, а порой лучше чем прежде, да еще обзаводится поводком с ошейником.
Этого же и замазывать ни в чем не нужно - сам все сделал. Не воспользоваться таким - грех.
– Ну что?
– спросил я у Самойлова, когда мы вышли на улицу. Несмотря на осеннюю свежесть воздуха, мне было душно. Так у меня всегда бывало, когда окунешься с головой в некую мерзость, преступлением вроде бы и не являющееся, но серьезно подрывающее веру в человека, как в разумный вид.
– Получается, что твой меценат - наш купец?
– Чего это он мой?
– беззлобно огрызнулся Глеб. Вздохнул и добавил: - Выходит, что так.
Ведьмак
Осень я люблю, особенно раннюю. С моей точки зрения, у этого времени года есть только один недостаток - начинается сокращение светового дня. Еще не настолько заметное, как зимой, но уже подающее сигналы - скоро в шесть будет темно, дорогой друг. Скоро ты будешь начинать день в темноте и заканчивать в ней же. Привыкай уже. Скоро... Пока еще только вечереет...
В остальном же, сентябрь - лучший месяц в году. Уже не жарко, но еще не холодно. Ты не мерзнешь, но и не потеешь. Воздух - чистый хрусталь. Желтеющая листва своей беззащитностью трогает какие-то струны в душе даже законченного сухаря и прагматика. Но главное - карманы.