Князь грязи
Шрифт:
Взбешенный до степени полного озверения. Я его вообще боюсь, а уж в таком состоянии — он и вовсе невменяемый! Я подала ему ужин и решила не спрашивать о причинах дурного настроения, но он рассказал мне сам: сказал, что Олю снова пытались похитить, а так же — обругал Веника ТАКИМИ нехорошими словами, что многие из них я вообще впервые слышала.
На следующий день, вернее — на следующий вечер к нам пришел Веник. Бледный и какой-то непривычно-серьезный. Андрей не хотел говорить с ним, но хрупкий Веник попросту втолкнул моего могучего супруга в его комнату и затворил за собою дверь. Не знаю, о чем они там
А потом был тот телефонный звонок…
А потом — приехал Юзеф.
Телефонный звонок раздался ночью.
У меня в комнате телефона нет, когда мне хочется с кем-то поболтать, да так, чтобы Андрей не слышал ( если мне вообще приходит в голову дерзкая мысль приблизиться к телефону, когда муж дома!!! ), я беру телефон с кухни.
Другой телефон — в комнате Андрея.
И трубку взял Андрей…
Меня этот звонок разбудил и напугал. Я посмотрела на светящийся циферблат будильника: половина третьего ночи! Даже деловые партнеры Андрея, напрочь лишенные какой бы то ни было воспитанности и деликатности, после часа ночи старались не звонить!
Андрей говорил долго.
Потом — я услышала, как он вышел на кухню, завозился там, зазвенел посудой…
Я встала.
Андрей сидел за кухонным столом, в пестрых сатиновых трусах, которые даже в самые лютые холода являлись единственной ночной одеждой, которую он признавал, сидел и пил коньяк прямо из горлышка бутылки.
Он так задумался, что даже не услышал, как я вошла, и вздрогнул, когда я его окликнула.
— Чего не спишь? Иди, ложись… Нечего тебе тут, — угрюмо буркнул мой нежный супруг.
— Кто звонил?
— Тебя это не касается… Это мое дело. Ну, может, этого дурака Веника еще придется взять с собой. Пацифиста сраного… Но дерется он неплохо, если его как следует достать.
А одному на такое идти… Чистое самоубийство! — Андрей глотнул из бутылки, звучно икнул и сморщился. — Ой, ну и гадость! Если это коньяк, то я — губернатор Калифорнии.
— И что же это за дело такое опасное, на которое Веника ты с собою берешь, но про которое мне даже знать нельзя?!
— Веник — мужик, хоть и гомик… То есть, он — гомик, но при этом — мужик с принципами. И, потом, он Ольге не чужой…
— А я, значит, чужая тетка и потому меня это дело никак не касается?! — у меня голос даже сорвался от обиды, и Андрей, кажется, понял это, не смотря на свое алкогольно-задумчивое состояние.
— Ладно тебе, не злись, я не хотел тебя обидеть. И ты Ольге не чужая, конечно, а напротив даже — ее вторая мама, вот! Я имел в виду, что никакого другого мужика я в это дело взять не могу, потому как это дело сугубо личное. А тебе незачем соваться, потому что… Во-первых, ты — баба. В смысле, женщина. Во-вторых, меньше знаешь — крепче спишь, да и проживешь дольше…
Господи! Да как я могла выйти замуж за такого? «Баба в смысле женщина»! Вот это да! Где ж все это было, когда он за мной ухаживал? Или — где были мои глаза?!! Придумала себе, дура-писательница, невесть что, то есть — сильного мужчину, за внешней грубостью скрывающего исстрадавшуюся душу! Собственно, замуж-то выходила за его исстрадавшуюся душу… Потому как не было в нем больше ничего привлекательного. А меня мамочка попреками изводила.
Впрочем, когда он ухаживал за мною, он все-таки говорил разные красивые слова. И не называл меня «бабой».
Андрей допил коньяк, поставил бутылку на стол, еще несколько раз икнул и потер рукой над желудком.
— Ох… Неладно со мною что-то.
— Сходи к гастроэнтерологу.
— Схожу… Потом. Если жив буду…
Он снова икнул.
И вдруг повернулся ко мне с тем странным коровьим выражением на лице, которое я на начальном этапе нашего с ним общения принимала за выражение нежности.
— Насть! Слушай, я могу попросить тебя… Об одной вещи. Это важно. Ты серьезно отнесись!
— Попросить — можешь, — осторожно ответила я.
Мало ли, о чем он меня попросит, в таком-то состоянии?
Да и вообще — незачем загодя обещания давать!
— Насть! Если что… То ты позаботься об Ольге. Ладно?
— Не поняла… Что — «если что»?
— Если убьют меня!!! — неожиданно заорал Андрей. — Если убьют и меня, и Веньку! Не верю я им!
— А если ты «им» не веришь, то зачем соглашаешься на что-то там…
— Потому что я должен. Потому что нет другого пути.
— Для осуществления твоей мести?
— Не только. Ольгу снова пытались похитить… И они не оставят нас в покое… Да и потом — я верю ему, понимаешь?!
— Ты только что сказал, что ты «им» не веришь!
— И верю, и не верю! Господи, Насть, не доводи ты меня! Просто пообещай, что ты позаботишься об Ольге, если меня не станет. Что ты не просто отправишь ее к Юзефу в Краков, но проследишь, чтобы у нее все было хорошо! Пойми же… Ему я совсем не верю! То есть, не «не доверяю», а не верю вовсе, если ты можешь понять разницу…
— …могу.
— Так вот: не верю я ему. Никого никогда не любил он по-настоящему! Даже Лану. Для него главное — его творчество. Как говорится, «вся жизнь в искусстве», а для живых близких уже нет места, да и времени нет. Мертвую Лану он любит больше, чем любил ее — живую. Он горевал о пропавшей Оле, но я не знаю, не будет ли мешать ему ее присутствие рядом и согласится ли он пожертвовать хоть чем-то из своего привычного образа жизни ради моей девочки!
— А что ты имеешь в виду под «привычным образом жизни»
Юзефа Теодоровича? — заинтересовалась я.
— Ну, не знаю, что там у людей искусства… Кокаин, оргии, ночной образ жизни, девочки, мальчики… Групповой секс…
— Господи, Андрей! Ему же шестьдесят лет! — восхитилась я.
— Пятьдесят восемь… И это не имеет значения. Ты не знаешь Юзефа!
— А ты мне ничего такого и не рассказывал… Про оргии и про групповой секс.
— А раньше ничего такого и не было! Но ведь то — советский и раннеперестроечный период, это все было еще не принято у нас здесь, да и потом, Юзеф был женат, а когда умерла жена — оставалась Лана! А теперь — и время другое, и он свободе, да и вообще — живет за границей! Но я не о том… То есть, о том как раз… Просто — пообещай, что не забудешь про Ольгу, что будешь о ней заботиться. Я не прошу тебя удочерять ее…