Князь грязи
Шрифт:
Смерть стоит передо мной сегодня подобно удалению бури, подобно возвращению человека из похода к своему дому.
Смерть стоит передо мной сегодня подобно тому, как желает человек увидеть свой дом после того, как он провел многие годы в заключении…"
Четыре тысячи лет назад, один человек в Египте, узнав о своей скорой смерти от неизлечимой по тем временам болезни, написал эти слова. Имени человека не сохранилось… Зато сохранился папирус — «Беседа разочарованного со своим духом».
Девять лет назад, на первом курсе института, по предмету, называвшемуся «Выразительное чтение», считавшемуся совершенно необходимым для будущих учителей, нам задали выучить
Если бы я знала тогда, что буду вспоминать и по памяти цитировать этот отрывок египетской рукописи, сидя на холодном полу, среди метел и лопат, в ожидании собственной смерти?! Нет, это по меньшей мере смешно! Цитировать философские размышления древнего египтянина — среди метел, лопат и мешков с песком и солью! Но я всегда умела выпендриться… Ведь даже любовь мою к пятидесятивосьмилетнему бывшему тестю моего покойного мужа иначе, чем выпендрежем, назвать нельзя!
Я ревела, сидя на полу возле запертой железной двери.
Мне было очень жалко себя…
И я не верила, не хотела верить в то, что я — умру!
Глава 10
НАСТЯ
Я настолько углубилась в свои переживания, что умудрилась каким-то образом заснуть.
Я даже не услышала, как отпирали дверь…
Проснулась только от того, что почувствовала, как некто трясет меня за плечо, вцепившись жесткой медвежьей лапой.
Я взглянула на него сквозь ресницы… Господи, рожа нечто среднее между гориллой и кабаном! Ну, что ж, на ваши медвежьи лапы и страшные морды у нас тоже кое-что найдется… Кошачьи когти и ловкость!
Р-р-раз!
Я полоснула ногтями по гнусной физиономии!
Похоже, он не ожидал. Взвыл, схватился за лицо, отшатнулся…
Я вскочила и бросилась к двери. Думала, убегу…
Куда там!
Он был, конечно же, не один.
С ним было еще трое дюжих парней.
Они меня разом скрутили…
Горилла с располосованной физиономией рычал и рвался отомстить мне. Его не подпустили.
— Стой! Не смей! Совсем охуел? Ее к Сабнэку вести велено! Он тебе таких пиздюлей навешает, если ты сейчас ее хоть пальцем тронешь! Потом… Слышь, утихни! Потом… Потом все будет!
Ненормативная лексика в их устах звучала ТАК, что я резко потеряла желание сопротивляться. Потому что поняла бесполезно! Такие громилы… Да еще с такой легкостью употребляют все эти страшные слова… Свернут мне шею, как куренку! С них станется.
…Но что со мной сделает этот самый гнусный Сабнэк?!
Боже! Юзеф, спаси меня немедленно, а то я тебя разлюблю!
Меня тащили — едва ли не волоком, потому что я спотыкалась, скользила на мерзкой слизи, разлитой под ногами, а они отчего-то очень спешили — тащили какими-то темными жуткими коридорами, где приходилось в три погибели сгибаться, потому что над головой пролегали трубы, из этих труб капало что-то вонючее, а я все гадала, какая же из этих труб — тот самый коллектор?! Ни одна, вроде, не имела пяти метров в диаметре…
Меня привели в пещеру.
Темная, слабо освещаемая трещащими и коптящими факелами, а уж запах!!! Казалось, здесь, именно здесь находился эпицентр вони, которую я обоняла еще в коридорах. Вонь! Жуткая, мерзкая, тошнотворная вонь! Вонь исходила из ямы в центре пещеры. Вокруг ямы все было перемазано густой темной слизью, вздрагивавшей, как желе, когда в нее наступали ноги человека.
Человек ходил по краю ямы кругами. Рослый мужчина в драном женском пальто, надетом, похоже, прямо на голое тело.
Грива волос, борода, как у какого-нибудь пустынника на иконе. Он ходил кругами, низко склонив голову, и бормотал что-то себе под нос.
В стороне стояла Ольга. Она не сводила глаз с этого страшного человека. Лишь на миг равнодушно скользнула взглядом по мне… И снова обожающе вперилась в него!
— Вот, Сабнэк! Мы привели, — робко сказал один из моих «спутников».
Тот, кого они называли Сабнэком, приостановил свое странствие по кругу и посмотрел на меня. Он смотрел долго, пристально, а потом, выбросив вдруг вперед указующий перст, взвыл:
— Ты-ы-ы!
От неожиданности я вздрогнула, отшатнулась, поскользнулась на скользких камнях и шлепнулась со всего маху… Мои дюжие спутники поспешили поднять меня на ноги, а один решился даже спросить у Сабнэка:
— Ну, как, раздевать ее?
— Вон! Все — вон! — взревел Сабнэк. — А деву — оставьте. Я буду говорить с ней.
Добрые молодцы поспешили удалиться.
Сабнэк подошел ко мне, взял меня грубой грязной лапищей за подбородок — меня трясло от отвращения, но сопротивляться я боялась — приподнял мое лицо и принялся поворачивать, рассматривая… С жуткого, черного, заросшего, покрытого коростой лица на меня смотрели удивительно красивые глаза, небесной глубины и голубизны. И, несмотря на безумие, ощутимо вскипавшее на дне этих глаз… Несмотря на нелепое одеяние… Несмотря ни на что — я поняла вдруг, что этот человек передо мной… Не знаю, как сказать. Но он — он был чем-то значительно большим, более значительным, чем я сама… И даже более значительным, чем все, кого я уважала мама, Юзеф… У него были глаза мудреца. Лоб философа. И мне отчего-то вспомнилась моя первая и единственная исповедь в самом начале перестройки мы с подругой решились пойти в храм и исповедоваться… Я вспомнила священника, отца Валериана, исповедовавшего меня… Люди не от мира сего! Люди, которые являются чем-то большим, чем мы все! Отец Валериан в рясе, переливающейся подобно оперению Жар-Птицы! И этот… Черный, зловонный, в драном женском пальто, надетом на голое тело! Странно даже сравнивать их… Но между ними нечто общее БЫЛО!
Мне было страшно когда меня привели сюда…
Но когда я заглянула в глаза Сабнэку, ужас буквально оледенил, парализовал меня!
Я поняла, почему Ольга вернулась к нему…
В тот миг я даже поверила, что его нельзя убить!!!
А он спросил. Тихо и грустно.
— Да как ты посмела пойти против меня?
— Я не шла против вас. Я ничего не знала! — всхлипнула я, заранее прощаясь и с жизнью, и с честью, и с надеждой стать когда-нибудь хорошей сказочницей.
— Ты ведь не мать ей? Нет, ты ей не мать… Так почему же ты пошла против меня? Как посмела забрать — мое? — продолжал печально выспрашивать Сабнэк.
…Я была объята смертным ужасом, но жить мне все еще хотелось! И я подумала, что похоже, у него сегодня меланхолическое настроение… Так, может быть, я смогу уговорить его не убивать меня? Господи, только бы выжить, только бы спастись отсюда! А потом — я буду хорошей! Всю оставшуюся жизнь! Только бы он не убил меня сейчас! Только бы он пожалел меня! Простил… И отпустил бы. И меня, и эту глупую девочку!
— Я не знала, что Ольга принадлежит вам. Она мне ничего про вас не рассказывала. Я узнала в ней дочь моего мужа, и решила, что должна, — залепетала я, чувствуя, что говорю совсем не то и лучше бы мне вообще помолчать…