Князь грязи
Шрифт:
Я сидел на матрасе, прижав колени к подбородку и смотрел на него. Я ждал со все наростающим интересом рассказа о его дальнейших планах, уже готовый к тому, что стану участником их.
Я не испытал ни бурной радости, ни разочарования, я впал в глубокий шок, когда Кривой сказал мне:
— Ты можешь идти домой, я отпускаю тебя.
Он опустился на матрас, рядом со мной, улыбаясь при виде моей отвалившейся челюсти и выпученных глаз.
— Что, не хочешь?
Я не знал, что ответить.
Хочу… Или нет? Или я рад был бы остаться, чтобы
— Не хватило тебе еще приключений?.. Дурачок!
— Я просто не думал, что… Я ведь все знаю, я свидетель, а свидетелей…
Кривой сидел, откинувшись к стене, я видел в слабом свете керосинки его профиль и темную повязку на левом глазу.
Я пытался понять, и, как всегда, ничего не понимал.
— Ты не свидетель, Мелкий, ты соучастник. И, именно потому, что ты все знаешь — не побежишь в милицию. И не то, что в милицию, ты рта не раскроешь даже перед самым близким другом, даже много лет спустя. Разве я не прав?
— Прав…
— И сделаешь ты это не потому, что бояться будешь моей мести, а единственно ради себя. Потому что история твоей жизни здесь — это не романтическое приключение, а череда грязных преступлений, которые ты совершал, мой мальчик, не колеблясь. Ну, почти не колеблясь. Никому это не понравится, никто тобой не восхитится, и национальным героем тебя не провозгласят. А жертвовать собой ради принципов, ради справедливости… на это ты ведь не способен? Правильно я говорю?..
— Правильно.
— Ты мне понравился, Мелкий, еще там в тупике, твоими дикими бреднями о предназначении, своей хитростью и практичностью… Может быть тем, что было в тебе что-то, что оправдывало меня самого. Ведь это именно тогда, когда ты появился у нас, когда Михалыч привел тебя, я сам мучался диллемой быть благородным героем, и всю жизнь (если, конечно, остался бы жив) сознавать себя спасителем человечества. Нищим и никому не нужным спасителем человечества, награжденным, может быть, медалькой за доблесть или… ну или стать тем, кем я стал. Ты был последним доводом.
— Почему? — спросил я, не понимая, к чему он говорит все это.
— По кочану. Этого словами не объяснишь, Мелкий. Просто, глядя на тебя, я принял решение с той легкостью, которую иначе вряд ли обрел бы. Так что, все дальнейшее — моя тебе благодарность. Жалко мне стало, что такой экземплярчик, как ты, пропадет бесследно по глупости своей ребяческой. Ведь далеко пойдет мальчик, подумал я, если подрастет, ума наберется. И решил я тебе помочь. Поучить немножко жизни. Как думаешь, удалось?.. Я так думаю, что удалось. И кто знает, может статься, там наверху ты мне больше пригодишься, чем здесь…
— Ну уж нет. Если я уйду, то никогда у нас общих дел не будет.
— И ладно, — улыбнулся Кривой, — Тебе решать. Раз уж я сказал тебе, что отпускаю, то это так. Я свое слово держу.
Вот значит как. Вот зачем я был ему нужен. На самом деле. Для того, чтобы глядя на меня, не сознавать себя такой мразью. Он считает, что я такой же, как он. Потому что я тоже из благополучной семьи! Я тоже предатель своего мира!
Предатель… Я ведь так и думал с самого начала, что чем-то мы с Кривым похожи. И догадывался, что именно этим, но…
— Ты размышляешь, кто я такой, Мелкий? Я капитан милиции.
Он посмотрел на меня, желая увидеть беспредельное мое изумление. Но я почему-то не удивился, хотя ничего подобного не ожидал, конечно. Я был подготовлен долгой прелюдией.
— Я бывший капитан милиции, — уточнил Кривой, — Я здесь почти с того самого дня, как Сабнэк сюда пришел. Я видел, как он начинал, я наблюдал и ждал указаний от начальства. Указаний не было. Я изучил империю Сабнэка от и до, я сам строил ее вместе с ним, и добился здесь такого высокого положения, которого бы никогда не достиг там… И, когда от меня наконец запросили рапорт, я подумал, а почему бы мне не… Не захотелось мне возвращаться, облачаться в форму и снова становиться ничем. И рапорта от меня начальство не получило. Вероятно, я уже давно считаюсь погибшим. Официально, разумеется, потому как старых связей я не теряю. И пригождаются они. Милиция на самом деле совсем не плохо информирована, лучше, чем многие полагают. У меня все получилось, Мелкий. Самому удивительно, что все так просто оказалось. Может, ты мой талисман? Может, зря я тебя отпускаю?..
Смешно. Уже совсем не страшно. И даже не противно.
Просто смешно.
Мне захотелось сказать Кривому, что я все понял. Его манию величия, желание насмехаться и унижать. Естественное человеческое желание искать себе оправдания.
Но зачем мне ему говорить все это? Сам знает.
И я молча смотрел на него, когда он ждал от меня ответа.
Мент.
…Или — все врет? Быть может, сумасшедший?
…Все мы здесь сумасшедшие!
И даже если он не мент…
— Ну так я пойду? — спросил я.
— Иди.
— Я Светку возьму с собой.
— Кого?.. А, Рыбку! Забирай, от нее теперь толку мало, лежит и скулит. Все равно верить ей нельзя — заложит при первой же возможности. За Венечку своего… И что вы все нашли в этом педике?.. Знаю я, что и ты его спасти хотел.
Зачем, а Мелкий?
Я уже уходил, но я остановился.
Я оглянулся на него.
Эту картину я запомнил навсегда: обряженный в лохмотья, бледный, грязный человек с лихорадочно блестящим черным глазом, сидит на полу, на вшивом матрасике в сумеречном свете коптящей керосинки.
Самая большая лягушка в этом болоте.
Он в самом деле хотел, чтобы я ему ответил?
— Прощай, Кривой.
Рыбка почти не разговаривала со мной. Она была как будто неживая… И все время смотрела куда-то в вечность и бесконечность полными слез глазами.
Получив свободу, я знал, что буду с ней делать, а она — не знала. И, похоже, ей было все равно.
«Все пройдет, Светка!» — хотел я ей сказать, но, понимая, что не в состоянии я ее утешить, я молчал.
Мы были с ней все еще вместе, но уже были так далеко друг от друга.