Князь Олег
Шрифт:
— Я подумаю об этом, князь, когда увижу эти легендарные стены сам! — волнуясь, ответил Ярослав Уличский.
Олег поклонился уличскому воеводе и, широко улыбаясь, сказал следующему полководцу:
— О Глеб Тиверский! Твои ратники поразили меня в самое сердце! Они учуяли правоту моего замысла и везде были равны в силе и ловкости моим опытнейшим ратникам! Надеюсь, при взятии ворот Константинополя мы все будем едины и не растеряемся.
— Надо предупредить воинов, что греки хитры и могут подбросить яда в вина и яства, великий князь, — довольный вниманием Олега, ответил молодой,
— Мы поговорим с воинами об этом особо, — согласился Олег и подошел к следующему полководцу.
— Синько! Дорогой воевода хорватской дружины! Не зря первые русичи избрали твои леса и горы своей древней стоянкой! Сколько умения во владении секирами и копьями увидел я! После похода ты немного задержишься в Киеве и обучишь своим хитрым выпадам наших стольных ратников! Согласен, молодой забияка? — засмеялся Олег.
— Согласен после свидания с любимой женой приехать в Киев и обучить твоих столичников уму-разуму! — смеясь, ответил хорватский воевода.
Олег подошел твердой успокоенной поступью к Карлу Ингелоту.
— Ну а ты, дорогой фриз, знатный потомок фризских пиратских королей, Карл Ингелот, не зря ты остался в моей дружине со времен мадьярского нашествия. Я очень доволен твоей лихостью, ты пригодишься нам при взятии Коровьего брода, который византийцы именуют сейчас Босфоровым [59] проливом! — снова засмеялся Олег, похлопывая сорокалетнего Карла Ингелота по могучим плечам.
— Согласен, великий киевский князь, — широко улыбаясь, ответил именитый фриз и посторонился: за ним стояли самые дорогие князю люди, его «Лучеперые».
59
Босфор — в переводе означает «коровий брод».
— Ну а вы, мои преданные друзья! Я прошу вас об одном: никуда от меня не отлучаться, даже тогда, когда вы будете выполнять мои задания! Душой и сердцем мы должны быть всегда вместе и едины делами своими! — жарким шепотом попросил он своих любимых друзёй и повлажневшими глазами окинул каждого из них: Стемира, Фарлафа, Веремида, Рулава и Ленка с Любаром.
Затем князь повернул к левому флангу своих дружин, где стояли воеводы плесковский, новгородский, белоозерский. Он подошел и к ним с радостной улыбкой на устах и для них нашел добрые, но несущие в душу каждого желание выполнить волю своего предводителя слова.
«Вот теперь можно начинать говорить с ними о главном: о штурме Константинополя», — решил Олег, и, пока его слуги разбивали княжеский шатер, он усердно молился Перуну.
Закончив молитву, он обратился к слуге с просьбой позвать к нему Ленка, и, когда тот явился не один, а с каким-то бродягой, Олег сначала вспылил.
Борода бродяги, его рваная одежда вызвали в Олеге и жалость, и злобу. «Пошли, бродячий человек, я накормлю тебя сытной пищей», — сказал ему Олег, уводя странника в свой шатер.
Но как только Олег со старцем миновали любопытствующие глаза и угли и оказались одни в княжеском шатре, старец мгновенно преобразился и оживленно
— Не тревожься, Олег! Но приготовься, как я и предупреждал: бухта Золотой Рог закрыта обновленной цепью. Тебе придется повторить Аскольдову хитрость. Поставь часть флота на колеса, пройдешь с ним вдоль Константинопольского кремля от Деревянных ворот до Золотых, то есть с севера на юг, расставишь метательные и черепаховые биты вдоль ворот Калигарийских, Меландзийских и Пятибашенных, особо укрепленных, и единым ударом всех пробойных сил сможешь сокрушить стены Феодосия, коим пятое столетие насчитывается.
— Гаст! Я счастлив видеть тебя! Ты, Дитмар, Рем и Фалько столько нужных вестей собрали для меня, что мне будет стыдно не взять город. На всех вратах Царь-града я оставлю по заметной отметине, чтобы вечно помнил сей пьяный зазнайка, как врать и прибедняться перед племенем русичей! — горячо проговорил Олег, обнимая своего тайного и самого дорогого лазутчика. — А теперь скажи мне, так ли уж набожны и сильны духом своего бога братья-императоры? — с тревогой спросил князь Гаста, не тая тревоги от верного лазутчика.
— Скажу одно, великий князь Олег: оба брата-императора верят и в силу Йогве, и в силу Христа, и в силы языческих богов! Изыскивают отовсюду наибольшую выгоду, а поэтому и убили свою мораль. Душа у обоих ослабла, что возмущает патриарха Евфимия, но он молится и за того, и за другого, а теперь вот и за новорожденного императора молится, но знает, что Христос не откликается святым духом на его молитвы, — тихо поведал Гаст.
— А как Евфимий это чует? — удивился Олег.
— Свечи стали ни с того ни с сего гаснуть в храмах, — пояснил Гаст.
— Свечи, говоришь!.. А мой костер возле ног киевского Перуна горит днем и ночью, и дозорные Любара мне все время доставляют вести о его стойком огне! — обрадованно заметил Олег, и в глазах его вдруг появились маленькие огненные точки.
— Значит, боги на твоей стороне! Да и хвостатая звезда предрекла возмездие, я это сразу учуял! — искренне заверил Гаст стареющего киевского князя, который был еще в силе и мог сразиться с самым грозным врагом.
Проводив сквозь строй любопытных ратников Гаста под видом христианского отшельника, Олег вместе с Любаром довели его до ближайшего ущелья и распрощались с ним.
Затем Олег отыскал Мути, Глена, Фарлафа, Веремида и Карла Ингелота и приказал им третью часть флота в ближайшую ночь поставить на колеса, но паруса не убирать.
Полководцы, давно ожидавшие такого приказания, без ропота и суеты приступили к немедленному его исполнению. Подготовка к штурму Царьграда началась…
Все известные людям бедствия обрушились в эти дни на город: ветер и бушующий прилив с моря, сотрясающаяся земля вдоль всей длины Феодосиевых стен, огненные языки летящих глиняных горшков, наполненных горящим маслом, и насыщенное воинственным, грозным духом небо языческих богов, которое, словно огромным небесным щитом, накрыло воздушное пространство над Царьградом и не позволяло вмешиваться в свои дела ни одной светлой силе. Мрак и завывание ветра, уханье стен и стон вздрагивающей земли — все смешалось в сознании жителей Царьграда.